Бриллиант Хакера - Петр Северцев

Досталось и Павлину. Правый лацкан его плаща теперь был украшен двумя красными кляксами и одежду могла спасти лишь немедленная стирка.

Но на этот раз Павел Андреевич не стал изображать из пижона, тем паче, что и винить ему было некого, кроме самого себя.

– Дальше что? – спокойным голосом вопросил Пал Палыч. – еще постреляем или как?

Павлин присел на стул, подобрав полы одежды. Его вид выражал замешательство и почти полную утрату контроля над ситуацией.

Горбачев резонно решил, что не стоит оставлять эмоции Павлина на самотек и сделал самый разумный ход, который был только возможен.

– Помоги мне растрясти старуху – получишь внучку, – предложил он Павлину.

– Ты мне еще условия ставить будешь, – вяло огрызнулся Павлин.

– Я просто предлагаю сделку, – внушал ему Горбачев очень тихим убедительным голосом.

– Сделку... – повел плечом Павлин. – Я – честный бизнесмен, а ты – бандит...

– У нас мало времени, Павлин, – негромко заметил Горбачев. – Ты крепко напугал моего парня и я боюсь, как бы он не наделал глупостей.

– Чего? – не понял Павлин.

Горбачев вздохнул и указал подбородком на место возле портьеры где пять минут назад стоял трясущийся от страха Буба.

– Куда вы смотрели, олухи! – заорал Павлин на своих подопечных, потрясая кулаками.

За окном хлопнул одиночный выстрел. Через минуту в комнату вбежал запыхавшийся охранник и доложил, что из квартиры выскользнул мальчишка и бросился бежать по направлению к шоссе. Тот попытался снять его на бегу, но парень петлял и охранник даже не мог сказать, удалось ли ему хотя бы ранить беглеца.

Я только и мог, что улыбнуться.

Буба оказался хитрее и пронырливее всех. Ибо все, натурально, смотрели на Лелю, и в распоряжении Бубы была всего лишь одна секунда, чтобы выскользнуть за занавеску и тихо, но очень быстро спуститься по лестнице. Дверь, как вы сами понимаете, была открыта настежь и ничто не помешало ему покинуть дом.

– Я боюсь, что мальчик приведет краснопогонников, – старомодно выразился Горбачев. – Давайте-ка сматываться, пока не поздно, а по пути все обсудим.

Павлин вскочил со стула и, запахнув плащ, рванулся к двери, но остановился, как вкопанный.

Горбачев и на этот раз оказался прав. Издалека послышался слабый звук милицейской сирены, нараставший с каждой секундой.

– Пойдем-те ка, – кряхтя поднялся он с табурета и поманил нас в соседнюю комнату.

Павлин был вынужден подчиниться, хотя это и окончательно ставило его в положение проигравшего. Он дал своим ребятам знак следовать за ним и те, снова взяв меня в кольцо, завалились в спальню.

Горбачев обогнул ковер и указал Павлину на кольцо крышки наподобие погреба.

– Во-он школа, – ткнул он пальцем в окно, отвечая на недоуменый взгляд Павлина. – А вон, во дворике – бомбоубежище. Разумеется, заброшенное. Гражданская оборона – это из области краеведения уже.

Я проследил за направлением его пальца и высмотрел сквозь занавеску в редких кружевах приземистую крышу низкой подвальной постройки, расположенной рядом с проходный двором.

Старик все рассчитал очень точно – из этого хода можно было запросто скрыться, не привлекая к себе особого внимания.

– Когда вселился, на всякий случай дорыл до стенки, а там оставалось только пальцем ткнуть, – продолжал он, освобождая проход в подвал. – У меня там и рабочие спецовки лежат, как раз для такого случая.

– Лезь первый, – Павлин решил напомнить, кто тут хозяин.

– А то как же, – не остался в долгу Горбачев. – Уже лезу, да и вы поспешайте. Да, кстати, а с этим живчиком как решим?

Горбачев имел в виду явно меня. Павлин мазнул по мне взглядом и даже не стал обдумывать.

– Не до него сейчас. Пусть лезет с нами, а там разберемся.

Меня подтолкнули к зияющему чернотой лазу и через минуту я уже спускался по прочной деревянной лестнице на глубину трех метров.

Пол был земляным и неровным, сырость разъедала укрепленные стены, но было видно, что в подземном ходе время от времени проводились профилактические работы. Горбачев явно готовил себе путь к отступлению и сделал все, чтобы можно было им воспользоваться в любую секунду.

Аккуратно прикрыв за нами крышку, скрывающую лаз, он достал с полки фонарик на батарейках и мы медленно двинулись вперед.

Уже через десяток-другой метров начались каменные своды и под ногами была уже не холодная промерзшая земля, а кирпичная кладка.

– Все, – неожиданно остановился Горбачев. – Дальше я с ним не пойду.

Он ткнул в меня пальцем и замер, ожидая реакции господина Павленко.

– Что так? – удивился Павлин, явно нервничая и то и дело оглядываясь по сторонам.

– Он, – пояснил Горбачев, – мне очень мешает.

– Да? – рассеянно переспросил Павлин. – И чем же именно?

– Под ногами все время вертится, воду мутит, – пояснил Горбачев шоколадному королю. – Короче, мешает он мне, и все тут.

Задержка явно была не по вкусу Павлину, а двигаться вперед самостоятельно он не решался. Еще чуть-чуть и он без возражений сдаст меня Горбачеву, а то и сам пустит пулю в лоб, чтобы угодить старику.

– Я ведь эту старую ведьму с аж шестьдесят четвертого года разыскиваю, – разрешил себе разоткровенничаться Горбачев. – Должок за ней числится. И вот только-только нащупали, квартирку глянули, в вещичках покопались – вроде мое. Побрякушечка у нее одна оказалась из моих. Значит, я полагаю, и остальные тоже. А она баба хитрая, пронырливая. Наняла этого мужика и теперь вроде как пострадавшая. А на самом деле...

– Постойте-постойте, – наморщил лоб Павлин. – Если вы хотите нажать на старуху, то какого же черта тырите ее внучку? Не проще ли было...

– Нет, – кратко ответил Горбачев. – Вы просто не знаете Иду. Старуха дала бы Гобсеку сто очков вперед. Она скорее позволит выжечь на каждой из своих сморщенных грудей по красной звезде со звездой Давида впридачу, чем добровольно расстанется с награбленным. То есть, с моим... э-э... имуществом.

– Странная логика, – пробормотал сквозь зубы господин Павленко.

– Людям свойственно быть упрямыми, – развел руками Горбачев. – Человеческая природа, мать ее растуды. Вы читали Карнеги?

Павлин опешил, но Горбачев, не давая ему времени ответить, продолжал:

– Так вот, молодой человек, в его книге об ораторском искусстве, в главе одиннадцатой, если я не ошибаюсь, приводится поучительный пример из житейской практики, иллюстрирующий некоторые стороны человеческой натуры. Там говорится, что...

Но Пал Палычу Горбачеву не пришлось закончить свой увлекательный рассказ. Мне даже показалось, что это было очередным испытанием Павлина на прочность, которое тот не выдержал.

– Давай потом будем байки травить, а? – вконец изнервничался Павлин. – Сейчас выберемся отсюда, поедем ко мне на квартирку, – ее для меня третьи лица снимают, – а потом рванем к твоей бабке и я сам из нее душу вытрясу. А сейчас давай сматываться.

– Я вот что думаю, – не двигался с места Горбачев. – Нам с собой этого субчика тащить в лом, а кончать его, как я вижу, рановато. Так что давай-ка я его пока припрячу, а потом мы не спеша обмозгуем, нужен он нам дальше живой или нет.

Пал Палыч не глядя протянул руку за спину, – старик все же не был чужд театральных эффектов, – и снял с гвоздя связку ключей.

– Вот зде-есь, – углубился он чуть вправо и, сделав два коротких шажка, остановился у железной двери. – Тут-то мы его и поместим.

Заскрежетал замок, меня втолкнули внутрь, дверь захлопнулась и вскоре вдалеке затих звук поспешно удаляющихся шагов.

Я оказался в полном одиночестве и в полной темноте. Глаз, сколько не буравил темень, не различал ни малейших очертаний.

Опасаясь каких-нибуль сюрпризов Горбачева, я на всякий случай решил не делать резких движений. Достав из кармана зажигалку, – слава Богу, что американская, горит, пока бензин не кончится, – я крутанул колесико и вскоре пламя осветило мою «камеру».

Закуток, в который меня поместили против воли, оказался совершенно пустым. Четыре стены, уходящий ввысь потолок, четыре шага вдоль, три поперек. И массивная железная дверь, плотно запертая снаружи. Осмотрев ее повнимательнее, я с сожалением констатировал, что изнутри даже не было скважины для ключа.

Я погасил зажигалку и присел на корточки, обняв колени. Приподнялся, чтобы поправить брюки, и тут чуть не хлопнул себя по лбу.

Телефон!

Выхватив из кармана свою соточку, я набрал собственный номер.

Дождавшись десятого гудка, я с облегчением выдохнул и едва не заплакал от счастья.

– ГОВОРИТЕ, – раздался голос с характерным металлическим тембром, который в эту минуту был для меня слаще любых переливов Монтсеррат Кабалье.

Приятель был запрограммирован таким образом, что мог принимать телефонные звонки на мой номер. Поскольку я не желал, чтобы кто-либо другой смог побеседовать с ним, то я установил включение звукового анализатора после десятого сигнала.