Туманная страна Паляваам - Николай Петрович Балаев

и стопкой книг. Приемник «Родина». Работает время от времени, когда есть так называемое прохождение. То есть когда северные сияния не забивают наглухо слышимость.

Печь у входа, справа. Когда горит, в балке жарко, хотя в углах мерцают нетающие наплывы льда. Вокруг печи в стенах длинные гвозди для сушки одежды и валенок. Жить можно.

За столом колдует над шахматной доской Леонид. Я уже давно понял, что Леониду равного в шахматной игре партнера здесь не найти. С ним как-то Веденеев сел играть, у меня, говорит, разряд третий. Леонид ему в полчаса три мата поставил. Никакого уважения. А вот я не могу. Для шахмат человек должен иметь железную логику. У меня ж ее, кажется, нет. Жалко.

Я валяюсь на кровати. Читать неохота. Быстрей бы Ленка институт кончала да ко мне… Весной здесь, рассказывают, хорошо: птица разная, зверь выползает. Рыбу — хариуса — в ручьях: ногой отпихивают, когда воду берут. Уха прямо, а не ручьи… Врут, наверное. Я вот тоже про рыбалку на речке Рузе под Москвой как начну рассказывать — самому интересно. А если правду — чего там поймаешь? Десяток окуней-недомерков, пару плотвиц… Еще, говорят, тут медведей много. А брат как раз просит шкуру прислать к свадьбе. Сказать разве ребятам? Скажу.

— Брат пишет — жениться собрался.

— Чокнулся твой брат, — говорит Вовка. — Пусть лучше к нам едет, на укрепление бригады.

— Шкуру брат просит к свадьбе, — продолжаю я. — Медвежью. Как-то Валька Евсеев хвастал, что берлогу знает, да идти не с кем. Один боится. Вот я и подумал…

— Валяйте, — хихикает Вовка. — А ты хоть раз видел этого зверя на свободе?

— Ну и что?

— А то. Слышал небось поговорочку: «Закон — тайга, медведь — хозяин»? В тундре он тоже хозяин. И очень может быть, что он отправит твою шкуру своей родне в тайгу на свадьбу.

— Испугал!

— Не ерепенься. Я вот один раз попал. На катере мы тогда по Амуру ходили. Я — моторист, дед Шубаров — капитан, матрос — совсем еще шкет-салага. Месяца не наплавал, а туда же…

Топаем, значит, раз фарватером, видим: плывет кто-то. Подошли ближе — медведь. Этот шкет и загорелся — давай убьем. Тоже вроде тебя: шкуру захотелось.

Дед Шубаров против. Нечего, мол, брать с медведя летом, шкура — дерьмо. А шкет не отстает, разнылся, да меня еще черт дернул поддакнуть ему. Ну, дед и махнул рукой: «Валяйте!»

Подвел я катер носом вплотную к зверю, шкет прицелился багром да хвать его по башке. И тут никто рта открыть не успел: медведь багор под себя, сам на катер. Отряхнулся так аккуратно и на корму. Шкет как сиганет за борт! Дед Шубаров кричит: «Спокойно! Стрелять буду!» — и прыг за ним! А медведь ко мне. Ну, я мотор вырубил и следом.

На берегу дед Шубаров только и сказал: «Не бить надо было, а колоть. Что ему, миляге, твое битье? Как соломинкой».

Мы хохочем так, что сковорода на столе начинает прыгать.

— А ка… катер?..

— Что он его в порт поведет с выключенным дизелем? Покуражился там и поплыл дальше… Месяц потом ремонтировались. В порту говорят: вроде спокойно было, а вы как после шторма…

Вовка подходит к двери и распахивает ее настежь: жарковато стало. Это, как я успел понять, обычная беда крохотных тундровых жилищ: переложил в печь ковшик угля — сиди с раскрытой дверью.

Серый холодный туман ползет по полу и тает возле стола, за распахнутой дверью посвистывает ветер и кружит мелкий снег в тонкой полосе света.

— Пурга, — говорит Вовка.

— Вроде бы, — соглашаюсь я. — Да смотри, как лихо крутит.

— Эх вы, детишки, — вздыхает Леонид, составляя на угол стола пустую посуду. — Обычная поземка — вот что это такое. Пурги-то вы еще и не видели, а тем более — в нее не попадали. Вот подождите, перевалит на февраль, пойдут «южаки», тогда узнаете, чем пахнут тутошние места и за что северные надбавки платят.

— А ты что, попадал?

— Бывало. Раз недельный «южак» нас прихватил с Валькой. На его агрегате.

— Ну, расскажи…

— А что рассказывать? Два дня колесили, сбились, бензин кончился, еще трое суток пешком шли. Выбрались… Ладно, спать будем: завтра надо кончить линию. У меня коренные породы выскочили в уголке…

— Что сразу не сказал? — спрашиваю я.

— Зачем баламутить, с утра разберемся. Может, напутал. Темно было, свеча кончилась. На ощупь вроде бы коренные. Сланцевая щетка.

Вот как у него все буднично. Коснись меня, я бы крик на всю тундру поднял — еще одна линия позади! Но Леонид всегда опережает нас, хоть на полметра. Коренные вначале выскакивают в его шурфах, он всегда дает весть об окончании какого-то кусочка работы. Удивляться, конечно, нечему: стаж у него три года. Но все равно хочется хоть раз самому сообщить первым: коренные!

Хорошо зарезать шурф — искусство. Первое время у нас получались не шурфы — воронки от бомб. Широченные, вниз идут на конус. Уже на третьем метре повернуться негде. Вороток устанавливать — стели доски, перекрывай всю колдобину. И бадью с грунтом не подхватишь нормально, балансируешь, как на канате. Вниз камни сыплются, а внизу Вовка. Или, наоборот, я. Прикроешь голову совковой лопатой и слушаешь звон. Месяц Леонид нас учил.

Под снегом зимуют заросшие стеклянной травой кочки. Попадаются промороженные ягоды голубики. Я стряхиваю их на рукавицу и бросаю в рот. Чуть кислит, пахнет летом. Ух!.. Я беру лом. Шпур лучше всего делать в этой ямке, между кочек. Считай, наполовину готов. Конец шурфовочного лома, самое острие, чуть согнуто. Так легче выбирать грунт на стенках и в уголках.

Продолбив лунку сантиметров на десять, беру «ложку» — металлический черпачок на полуметровой палке — и выгребаю размельченную породу. Потом опять лом. Постепенно шпур углубляется.

В двадцати метрах от меня Вовка, за ним Леонид. Еще раз мы начали перечеркивать долину. Образцы грунта из линии, отработанной утром, упакованы в плотные мешки для проб. На каждом надпись: «Линия номер…», «Шурф номер…», «Проходка номер…». Мешки заберут на прииск, в промывалку. Если что найдут, будут точно знать, с какого шурфа и метра взята проба.

Погромыхивает на цепи железная бадья. Полозья воротка прыгают на застругах.

— Хорош наст! — Вовка топает ногой. — Смотри: хоть бы вмятина!

— Асфальт, — киваю я. — Только девочкам на шпильках ходить.

— Да, — хмыкает Вовка. — А знаешь, до чего эти девочки интересны, когда они с мороза?.. Вообще, если хочешь знать, жену надо выбирать зимой, в самый мороз. Чтобы градусов пятьдесят.

— В такой мороз печка лучше всякой жены, — возражаю я. — Да меня палкой на улицу не выгонишь!

— Эх, ты!.. Во-первых, на всю жизнь этим способом выбирают.