История российского государства. том 10. Разрушение и воскрешение империи. Ленинско-сталинская эпоха. (1917–1953) - Акунин Борис Чхартишвили Григорий Шалвович

Застарелая враждебность латышей по отношению к немцам и надежда на то, что советская власть — в отличие от белых адептов «единой и неделимой России» — предоставит Латвии независимость, как уже предоставила ее Финляндии, обеспечивали лояльность дивизии.

На протяжении большей части 1918 года только она и была военной опорой центральной советской власти, охраняя все важнейшие правительственные учреждения. Командир дивизии полковник Иоаким Вацетис станет командующим Восточным фронтом, а затем и главкомом всей Красной Армии.

Латышские стрелки

Но существовать с такими вооруженными силами республика могла лишь до тех пор, пока власти противостояли сравнительно небольшие повстанческие силы белых генералов и атаманов, плохо оснащенные и, в общем, тоже бывшие не настоящей армией, а партизанско-ополченческим движением (его тогда так и называли — «белая Вандея»). Однако с появлением крупного и хорошо организованного противника в лице Чехословацкого корпуса и с полным крахом советской власти на востоке, Советской республике пришлось в срочном порядке создавать настоящую армию.

Эта задача была поручена Троцкому. На новой должности энергичный организатор проявил себя гораздо лучше, чем на дипломатическом поприще.

Правда, как уже говорилось, ящик Пандоры наркомвоен открыл сам, приказав разоружить чехословаков — из столицы казалось, что сделать это будет легко. Но когда весь восток откололся и войска Комуча начали угрожать существованию советского государства, Троцкий проявил чудеса распорядительности, изобретательности и неутомимости. Иначе новая армия в такие короткие сроки почти на пустом месте не возникла бы.

Помимо обычных проблем (тоже непростых) — финансирования, вооружения, снаряжения — создатель Красной армии должен был решить три очень трудные задачи.

Во-первых, поставить под ружье сотни тысяч бойцов в стране, которая смертельно устала от войны и где развалилась вся система мобилизации.

Во-вторых, назначить командиров — а офицерство почти поголовно относилось к большевикам враждебно, оскорбленное многомесячным шельмованием «благородий».

В-третьих, Советы сами начисто разрушили воинскую дисциплину и было непонятно, как ее восстанавливать.

Все эти трудности Троцкий и его помощники (а он умел подбирать толковых сотрудников) не сразу и не без сбоев, но решили.

Первоначальная концепция «рабоче-крестьянской армии» основывалась на утопической марксистской идее «вооруженного народа» — сознательного пролетариата, который добровольно возьмется за оружие, чтобы защитить завоевания революции. На деле подобных энтузиастов, конечно, нашлось немного, и советская власть попыталась привлечь волонтеров хорошим жалованием и, главное, продовольственным пайком. Поскольку времена становились все более голодными, а безработица из-за закрытия предприятий постоянно возрастала, какое-то количество людей, в основном в городах, записались в «красноармейцы», но этого было недостаточно. Тогда Троцкий стал воссоздавать повсюду, где это было возможно, мобилизационные центры, получившие название военных комиссариатов (военкоматов). В конце мая вышел декрет с нереволюционным названием «О принудительном наборе в Рабоче-крестьянскую Красную Армию», затем ввели учет военнообязанных мужчин в возрасте от 18 до 40 лет с суровым наказанием за уклонение от мобилизации и дезертирство. Слабость бюрократической инфраструктуры и некрепкость советской власти во многих регионах не позволяли осуществить «принудительный набор» в полном объеме, и всё же уже к началу осени на военной службе состояло 450 тысяч человек — в несколько раз больше, чем во всех белых армиях, вместе взятых.

Проблему командного состава Троцкий решил точно таким же способом. Не рассчитывая на «сознательность» бывших офицеров, в июне он особым декретом обязал их встать на воинский учет — под угрозой репрессий.

Судьба российского офицерского корпуса в Гражданской войне весьма поучительна. В литературе много пишут о храбрецах, которые тайно, рискуя жизнью, пробирались из «Совдепии» на «белую» территорию, чтобы вступить в ряды антисоветских войск. На деле таких героев было немного.

В 1917 году по данным советского историка Л. Спирина, в России насчитывалось 240 тысяч офицеров (большинство некадровые, военного времени). Примерно половина из них вообще не участвовали в Гражданской войне, а остальные, как правило, просто плыли по течению — служили по мобилизации той власти, которая правила в месте их жительства.

Поскольку самые населенные регионы находились под контролем красных, им и досталась основная часть военных специалистов. В Красной Армии таких «военспецов» насчитывалось около 75 тысяч, и они составляли три четверти всех командиров, а на высшем уровне — командования фронтов и армий — пропорция была еще более впечатляющей.

Военный историк А. Кавтарадзе подсчитал, что у красных служили более шестисот выпускников Академии Генерального Штаба — примерно столько же, сколько у белых. Так что на оперативном уровне войсками с обеих сторон руководили представители одной и той же элитной категории офицерства.

Проблему лояльности столь нереволюционного командного состава Троцкий решил по примеру Великой французской революции, назначавшей в действующую армию облеченных особыми полномочиями «комиссаров Конвента» для присмотра за генералами-аристократами. В Красной Армии тоже появился институт комиссаров — параллельной военной власти. Вместо традиционного единоначалия вводилось двуначалие. Комиссар должен был не только приглядывать за командиром-военспецом, но и идейно направлять массы мобилизованных солдат, большинство которых не имели никаких политических взглядов. (В ходе войны белые, постоянно нуждавшиеся в пополнениях, захватив пленных, обычно расстреливали только партийных, а остальных красноармейцев просто ставили в строй, и те послушно воевали с большевиками). На низовом уровне невысокую идейность принудительной армии укрепляли мобилизованные коммунисты, которых в массовом порядке посылали на фронт. Половина всех членов партии была направлена в воинские части.

Третью задачу, восстановления дисциплины, Троцкий решал намного жестче, чем годом ранее главковерх Корнилов. Тот всего лишь ввел на фронте смертную казнь, которая на практике применялась очень редко. В Красной Армии это была обычная, причем внесудебная кара за всякое мало-мальски серьезное нарушение. В самый отчаянный для советской власти момент — когда летом 1918 года красные полки пятились и разбегались под напором белочехов и «Народной армии» Комуча — Троцкий приказал казнить на месте командиров и комиссаров деморализованных частей, а рядовых красноармейцев подвергал децимации, то есть расстреливал каждого десятого.

Вооруженными силами республики Троцкий руководил не из кабинета, а из вагона поезда. Это было его изобретение — создать «кочующую Ставку», которая быстро перемещалась по железной дороге в самый проблемный или стратегически важный пункт войны.

«Бронепоезд Председателя Революционного Военного Совета Республики» (официальное название состава) курсировал по фронтам Гражданской войны два

с половиной года, выполняя две функции: помимо сугубо управленческой еще и пропагандистскую. Сверкающий броней, идеально оснащенный, охраняемый вымуштрованными, прекрасно экипированными бойцами, поезд демонстрировал полупартизанской массе красноармейцев, какой должна быть настоящая армия.

Ноухау, опробованное Керенским перед летним наступлением семнадцатого года, Троцкий вывел на новый уровень. Он не только воодушевлял толпы пылкими речами, но и внушал страх, причем на второй фактор полагался больше, чем на первый. Прибытие грозного поезда нередко заканчивалось перетасовкой командования, а то и арестами.