Новогодние неприятности, или Семья напрокат (СИ) - Гранд Алекса

Увожу расстроенную кроху из эпицентра боевых действий и игнорирую покалывание между лопаток. Наверняка Инесса нарисовала на моей спине мишень и бросает туда воображаемые дротики.

Только меня ее недовольство не трогает. Сейчас гораздо важнее занять себя и Алиску чем-то полезным.

— Протрешь посуду?

— Ага.

Обмениваемся понимающими взглядами и принимаемся хлопотать. Алиса неторопливо елозит полотенцем по тарелкам, я достаю из холодильника овощи для салата. Куриные отбивные мы готовили вчера, их нужно просто разогреть.

Унимая дрожь в конечностях, я перемываю по очереди помидоры и огурцы, складываю их в глубокую пиалу и едва слышно выдыхаю, когда малышка возвращается к больной теме.

— Почему мама с папой всегда ругаются, Юль? Как кошка с собакой.

Потому что твоя мама — безответственная вздорная коза.

Вот что вертится у меня на языке, но я, конечно же, проглатываю едкую фразу и произношу совсем другое.

— Иногда люди не сходятся характерами. Вот и твои родители не смогли ужиться. Но это не значит, что они тебя не любят. Любят. Очень.

Стараюсь донести до Алисы самое важное, а она снова вгоняет меня в краску внезапным вопросом.

— А вы с папой сходитесь, Юль? Вы ни разу не поругались, как ты к нам переехала.

Глава 12.3

Кровь приливает к щекам. Пульс начинает частить. Нож выскальзывает из рук и падает на пол.

— Мы с твоим папой — друзья. А друзья реже ссорятся, чем влюбленные.

Нахожу логичное объяснение нашему с Демьяном взаимопониманию, поднимаю и споласкиваю нож, приступаю к салату. Режу помидоры не слишком тонкими и не слишком толстыми дольками, а сама прислушиваюсь к тому, что происходит в зале.

Любопытство всегда было одним из моих пороков.

— Ларин, а ты, случайно, не просветишь меня, что чужая женщина делает в нашем доме рядом с моим ребенком?

— В моем доме с нашим ребенком, ты хотела сказать?

— Не важно. Не придирайся.

— Юля — не чужая женщина. Юля — моя невеста.

Со сталью в голосе парирует Демьян, после чего тяжелая вязкая опускается между ними с Инессой. Минут пять из зала не доносится ни единого звука. Видимо, столько требуется Инне, чтобы переваривать новые вводные.

— Юля, значит. Это твоя подруга детства, да? А ты времени зря не терял. Меня обвинял во всех смертных грехах, а сам?!

Оглашая пространство визгом, разоряется кукушка, а я отвлекаюсь. Хорошо заточенный нож соскальзывает с помидора и полосует палец до крови.

Больно.

— Ауч.

Охаю я и с недоумением смотрю на алые капли, не замечая, что Алиса срывается с места и подбегает ко мне.

— Больно? Давай я подую. У собачки боли, у кошечки не боли…, — обхватывает мою руку своими ладошками и принимается дуть.

— Спасибо. Так намного легче.

Поощряю заботливую малышку и глажу ее здоровой рукой. Столько нежности в этой крохе, что грудину затапливает грусть. Обычно дети становятся агрессивными и озлобленными, когда их родители разводятся. Алиса же готова простить и принять каждого.

— Так, где-то здесь должен быть пластырь.

Со свистом выдувая воздух из легких, я инспектирую содержимое ящиков и второпях заклеиваю порез. Дверь в кухню тоже поспешно закрываю — и так услышала больше, чем было необходимо.

А дальше минуты текут вяло и до жути медленно, превращаясь в проклятую вечность. Салат я дорезаю на автомате, постоянно возвращаясь мыслями к словам Инессы.

Чужая женщина. Посторонняя. Лишняя.

Странно, но таковой я себя не ощущаю. Напротив, чувствую себя в нужной роли на правильном месте. До конца не разбираюсь в причинах, что мной движут, но очень хочу оградить и Демьяна, и Алиску от женщины, принесшей им обоим немало боли.

Спустя тридцать моих вдохов и выдохов ручка с тихим щелчком опускается вниз, и на пороге появляется растрепанный Ларин. Бледный, задумчивый и немного отстраненный, он словно потерял ориентиры и дико задолбался от всего происходящего.

— Она не осталась на ужин? — как ни стараюсь, не могу притушить тлеющую на дне души неприязнь и мажу по Демьяну обеспокоенным взглядом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Нет. Уехала отравлять жизнь кому-то еще, — с горьким смешком, роняет Ларин и в два размашистых шага преодолевает разделяющее нас расстояние.

Утыкается носом мне в волосы, бурчит что-то неразборчивое, скользя ладонью вдоль позвоночника. Нуждается в простой человеческой близости и поддержке.

— Устал? — шепчу хрипло, а он коротко кивает.

— Неимоверно.

Глава 12.4

Застываем в этом мгновении, обмениваясь импульсами, как два сообщающихся сосуда, и никак не можем отклеиться друг от друга.

С момента пропажи Алисы прошло несколько часов, а мы будто повзрослели на целую жизнь. Срослись, что ли. Сплавились.

По крайней мере, Демьян с лёгкостью угадывает, что я отчаянно нуждаюсь в тепле, и крепко меня обнимает.

Я же прислоняюсь щекой к его груди и слушаю, как размеренно бьется его сердце.

Млею от истомы, опутывающей конечности, и невольно фантазирую, а как все могло бы быть, если бы я была настоящей невестой Ларина?

Он бы красиво за мной ухаживал и положил бы весь мир к ногам? Купал бы в море цветов, осыпал бы украшениями, как когда-то Инессу? Или наплевал бы на предвыборную гонку и на рейтинги и на целую неделю увёз бы в домик в горах, где бы отсутствовала и цивилизация, и связь?

Мы бы любовались заснеженными вершинами, пили пряный глинтвейн по вечерам и подолгу смотрели бы на огонь в камине…

От опасных непозволительных мыслей в груди образуется тугой горячий комок, а низ живота сводит болезненно-сладкой судорогой, так что мне приходится собирать всю силу воли в кулак и отлепляться от Демьяна.

— Чайник.

Шепчу осипше, объясняя причину своего бегства, и увеличиваю расстояние между нами, превращая дистанцию в безопасную.

По крайней мере, сейчас мне уже не так сильно хочется растечься ванильной лужицей на полу, а мозг снова обретает способность воспринимать внешние сигналы.

Кипит чайник. Звонко дзинькает микроволновка. Пора садиться за стол.

— А откуда ты узнал, что Алиса здесь? Дома? — розовый туман постепенно выветривается из головы, язык послушно складывает слоги в слова, и теперь я могу озвучить интересующие меня вопросы и не сболтнуть ничего лишнего.

Например, того, что у Ларина невероятный гипнотический взгляд, которым легко порабощать людей.

— Лебедев сообщил. Его парни отследили местоположение.

— Ничего себе, — присвистываю от удивления и замираю, не донося до рта вилку, с наколотым на неё кусочком отбивной. — И что попросил взамен?

— Ты не поверишь. На ужин нас пригласил.

— О нет, — издаю полустон-полувсхлип и обречённо закатываю глаза.

На горизонте итак маячит встреча с родственниками и торжество в честь помолвки, а я бы с удовольствием забаррикадировалась в бункере и ограничила бы контакты с окружающим миром.

— Мы ему обязаны. Отказать было невежливо.

— Знаю.

— Он не такой жуткий, как могло показаться в самом начале.

— Возможно.

Нейтрально веду плечами и в тишине доедаю отбивную. Демьян с таким же аппетитом поглощает свою порцию и придвигается ближе к Алисе, взъерошивая ее мягкие светлые волосы.

Вряд ли отдаёт себе отчёт, но прикасается к ней гораздо чаще, чем обычно.

— Малыш, пообещай мне, пожалуйста, одну вещь, — убирая белокурую прядь с Алискиного лица, Демьян переходит на доверительный шёпот и сам не замечает, как свободной рукой сминает салфетку.

— Какую?

— Никогда больше не отдавай никому свой телефон, ладно?

— Даже Юле?

Вопрос застаёт Ларина врасплох, но пауза длится недолго. Откашлявшись, он накрывает ладони дочери своими и твёрдо заключает.

— Юле можно. Юле и мне. Больше никому. Договорились?

— Договорились, — кивает Алиса серьезно и робко шелестит. — Ты на меня злишься?