Томчин - Иван Петров

Фактически, я раздаю все роды в аренду, пользование, собственность доверенных лиц, образуя новую касту – служилое дворянство. А действую так, чтобы было понятно, все они мои: и бывшие хозяева родов, и офицеры, и народ, и воинская добыча – вся моя, я ей сам распоряжаюсь, награждая достойных. И попробуй теперь один из моих офицеров напасть на другого, на его род, на мою собственность. Всей массой навалюсь, ибо царь! Хорош разбойничать, работать надо, табуны пасти. Меняем феодальную раздробленность на просвященный абсолютизм. Надеюсь, в этот раз не шило на мыло. И уж совсем робко надеюсь, что абсолютизм получится просвященным, я все‑таки кандидат технических наук.

Никто не протестует, хоть с маслом их ешь, сами намазываются. Восток дело тонкое. Любую мягкость, доброту, воспринимает как слабость, и сразу – нож в спину. А сожмешь в кулак, чтобы только писк раздавался – видно понимание в глазах. Тем более, что после последней битвы мой авторитет в их глазах, то есть кулак у носа – о‑го‑го!

Нет критики, приходится все самому изобретать. Наверняка чего‑то не додумал. Кому такой подход не по нраву – вон из моей степи. Сейчас еще недельку передохнем, и проведем победоносный рейд по всему возвращенному мне свободному Востоку, а далее двинемся в бывшие срединные ханства принуждать племена к миру, рассылая во все стороны гонцов и разведчиков с лозунгом: присягай, или проиграешь. Цель – выгнать всю недовольную шушеру в западное ханство, пусть потом мой коллега с ними мучается. Объединю Восток и Центр, буду ханом грязных дикарей, а он, на Западе, ханом культурных.

Не вижу я у присягнувших мне вассалов возможности продолжать грабить и убивать, слишком большие силы я себе под руку собрал, не устоять разбойникам против государства. Эксцессы, конечно, будут, но это и хорошо, мы их показательно устраним. А у моих офицеров появятся в подчинении верные войска, дай только срок. Сами научатся устранять эксцессы. И только попробуй напасть на одинокую юрту в степи, пустыне, предгорьях, угнать последнего коня у бедняка или изнасиловать его дочь. И пограничную стражу введем. Казна и армия в одних руках. Пока нам важна добыча, а начнем перевооружение, народ подкормится в мирные времена, введем налог на содержание постоянной армии. Как‑то так, посмотрим.

Наконец, война закончена, страна потихоньку приходит в себя после летних потрясений. Вот и осень. Вторая моя осень в этом мире. Может, хоть теперь, осенью и зимой, удастся спокойно поразмыслить о происшедшем со мною? Сейчас нахожусь в центральном ханстве, отработаем пиры, подправим структуру управления, и – можно возвращаться к себе на Восток. Уже говорю – к себе. Привык.

Может, так и лучше: постепенно привыкать, пропускать через себя все происходящее, а то иногда ловлю себя на мысли, что действую – как в кино. Как хороший актер в самый ответственный момент должен поднять в красивом жесте руку и произнести героическую речь, так и я поднимаю, и произношу, и вижу себя со стороны, и мне даже интересно, что будет дальше с героем. А не пора ли герою – со съемочной площадки – домой? Или хотя бы на зимнюю стоянку, где не надо каждый миг ощущать на себе сотню взглядов, а можно надеть свои старенький удобный халат и растоптанные сапоги и сидеть у себя в юрте, думая о происшедшем со мной. И даже охрана не видна, а только тихонько сопит за ширмой. А я – это я, сам с собой.

Зачем Бортэ постоянно напяливает на меня шикарные шмотки? Какой в этом смысл, если все знают, что страна принадлежит мне, и они сами принадлежат мне. К чему эти хвастовство и кичливость богатством, у нас еще много проблем, и глупо стоять над униженно склоненной спиной бедняка, лежащего перед тобою на ковре, в сапогах ценой в три коня. Что я ему этим доказываю? Недостижимость для него власти и богатства? У него и так жизнь нелегкая, а здесь еще я со своими сапогами и халатом. Вот если бы иностранные послы… Так нет же послов!

Провели пенсионную реформу. Ну, это я ее так громко называю. Здесь письменности нет, все на слово приходится делать. С трудом, но собрали данные о всех пострадавших, потерявших кормильца семьях, и выделили им помощь из доставшейся мне собственности срединных ханов. Еще послали глашатаев по всему Центру и Востоку – созывать жалобщиков к хану. Столько же их набралось… День послушал, а потом просто приказал каждому зашедшему просителю выдавать по два барана или вещами, если прибыл издалека и баранов к себе ему гнать в лом. Вроде, справились.

Глашатаи предупредили всех моих назначенцев, что строго спрошу за смерти подданных от голода, болезней и притеснений, зима же на носу. А мне воины будущие нужны и матери будущих воинов. Уже по родам ведут учет всех семей, где от пяти и более детей. Бортэ страдает – состояние двух ханов по ветру пустил, семью разорил. Трофейную юрту с золотым шитьем простым пастухам подарил. Не пастухам, а уже дворянам, и не только юрту. У меня еще много добра осталось, а по весне отары и табуны удвоятся. Я же знаю, она добрая. Вот у моей названной матери кроме четырех родных сыновей, считая меня, есть два моих сводных брата и целых четыре приемных. Это не считая дочерей. Здесь не принято бросать детей без поддержки, какая война прокатилась, но безпризорников нет, всех сирот по юртам распихали. По‑всякому живут, но живут.

А вспомнить миллионы беспризорных в начале девяностых у нас в России, да и в новом тысячелетии от брошеных детдома ломятся. Это как? И я этих дикарей еще буду учить любить детей? Введу государственную поддержку материнства. Со следующего года все инвалиды войн, мыкающиеся по стойбищам, будут поставлены на государственный кошт с обязательством учить подрастающее поколение. Поколение здесь шустрое, само подрастает, но мои вояки не так будут бояться превратиться в калек и повиснуть на шее своих домашних. А здесь это быстро, самому в прошлом году чуть ногу мечом не отрубили. Госслужащий – это не жалкий инвалид‑попрошайка. Статус! И, аналогично, про старух, заслуженных матерей – пусть молодежь воспитывают. Посмотрю, что получится.

Манилов.

В числе прочих мне принес присягу родной брат старого хана центральных земель, хитрого деда. Опасаясь осеннее‑зимних восстаний, не очевидных, но все‑таки возможных, выказал ему всяческое уважение, единственному из вассалов сохранил высокий пост и оставил право владеть личными бывшими подданными, направив десяток своих для контроля в среднее и высшее звено. Обсудив с Бортэ мою весеннюю свадьбу с дочерьми бывшего восточного хана‑конкурента, решили продолжить традицию и просватали двух дочерей этой марионетки: одну за меня – понарошку, а вторую – всерьез, за младшего сына Бортэ. Вообще‑то, мальчишке десять лет, но для него – всерьез, есть у Бортэ какие‑то планы, а для меня, убогого – понарошку. Я ничего не имею в виду, но все‑таки, почему? Не понимаю женщин, мы же обо всем договорились?

Свадьбы состоялись, хорошо погуляли, и за последующий месяц мой тесть успел возненавидеть меня, составить заговор, собрать недовольных, поднять небольшое восстание и попытаться меня убить. Азия‑с. Вот так, добротой и лаской. Как сказал великий мудрый Черномырдин: "Хотели, как лучше, а получилось, как всегда". Мне бы магнитофон, и крутить эту фразу по утрам, вместо зарядки. Чжурче получил указания не церемониться, войска, и в приятном для меня стиле (не даром учил) завлек дедова брата в западню, где и завершил мой неуместный приступ соплежуйства.

Мне‑то что – Чжурче забрал свою награду, мою нареченную, попытавшуюся при расставании захватить с собой повара, выданного ей на время, чтобы меня не домогалась. Повара отобрал – должны же у хана быть хоть какие‑то маленькие привилегии. А вот как сынок Бортэ со своей собирается жить, если ей от такого папаши хоть что‑то передалось в характере? Конечно, это его дело и Бортэ, но ведь жалко мальчишку, маленький еще, пропадет.

С западных рубежей пришла информация, что при переходе границы убили хитрого деда. Сопредельные пограничники зарубили его по ошибке, слишком неказистым и завалященьким показался им бывший хан. Вот и закончилось наше противостояние. И пограничников он попытался обмануть, а потом передумал, решил раскрыться и… не успел. Хитрый дед. Эх…

Глава 9

Дело было уже на Востоке, в предгорьях, на зимней стоянке, но еще осенью. Можно бы сказать, что мы готовились к долгому и приятному зимнему сну, сладко позевывая, расслабленно поглядывая вокруг и доброжелательно относясь к окружающим, не собирающимся нас размаивать от наступающей дремоты. Я тоже старался не психовать.

Зимовать был вынужден вместе со всей своей ближайшей родней, возвышение рода не оставило их равнодушными, и я каждый день наблюдал все новые и новые прибывающие лица, абсолютно не знакомые или слишком знакомые, век бы их не видать. Приперся даже братец Бельгу, совершенно забыв о моем подзаднике и опасениях за свою жизнь. А что поделать: по проводимой в жизнь новой концепции это – аристократия нашего народа, раз уж я его хозяин, сыновья Бортэ мои наследники, и весь прочий гнус – наши родственники. Количество народа вместе с чадами и домочадцами перевалило за десять тысяч, воздух ощутимо загустел. Высший свет убивал время на пирах, балах и охоте, заново узнавая друг друга, выстраивая новые приоритеты по степени близости к моему телу, договариваясь о новых свадьбах, союзах, строя козни – шла простая размеренная жизнь кучки надутых индюков, считающих, что они правят миром. Шучу только про балы, дворцов пока нет. За что боролись?