Универмаг - Илья Штемлер

Отозвался кряжистый мужчина в костюме со старомодными ватными плечами.

- Скажите, в этой модели есть нарушения ГОСТа?

Мужчина молчал, силясь понять, куда клонит Барамзин.

- Есть, — наконец решился он. — Но мы согласовали вопрос в министерстве.

- Спасибо, — кивнул Барамзин. — Вот. Люди из «Весны» рисковали, беспокоили министерство, договаривались. И в итоге, нарушив ГОСТ... Я подчеркиваю: нарушив Государственный стандарт, выпустили прекрасную туфельку... Более того, запустили модель в серию. Более того, модель и в серийном производстве не потеряла своих качеств. — Барамзин поставил туфельку на стол. — Теперь вернемся к совещанию... Хочу задать один вопрос. — Он жмурил веки, колкие от бессонной ночи. — Почему возникают перебои с обувью, выпуск которой давно освоен, и кто в этом виноват?

Фиртич хорошо видел крупный лоб Барамзина, узкие губы большого рта, ямку на подбородке. Он знал этого человека много лет. Это Барамзин предложил коммерческому директору хозмага Фиртичу должность руководителя «Олимпа». Это он вел его кандидатуру по коварному фарватеру высоких инстанций, вызывая кривотолки и подозрения.

Коллега, директор крупного магазина, все пытался вызвать Фиртича на откровенность: «Слушай, чем ты отблагодарил Барамзина за кресло в «Олимпе»? Я же не ребенок, просто так на подобное место не назначают. Хоть чем-нибудь ты был ему полезен? Его жене, его дочери, его теще, его собаке?.. Небось Барамзину такие презенты дарят, на которые жизнь проявить можно». — «Ты дарил? Лично?» — спрашивал Фиртич. «Дружок рассказывал». Фиртич лишь пожимал плечами. Он понимал, что его молчание вызовет недоверие у коллеги, поставит под сомнение искренность их отношений. И не ошибся. Они перестали встречаться, а до этого дружили много лет. И сейчас Фиртич вспомнил тот давний разговор.

Но ведь с ним-то, с Фиртичем, никто из управления не играл в такие игры. Возможно, люди из управления полагают, что Фиртич человек Барамзина, и не докучают ему излишним вниманием. Но Фиртич знал, что он ничей, что он сам по себе. Может быть, Барамзин его придерживает для каких-нибудь более серьезных дел, не тревожит до поры? Или Барамзину нужен такой светляк для отвода глаз?.. А почему не допустить мысль о том, что злые языки клевещут на Барамзина? Возможно, он крепко мешает кому-то. Почему Фиртич должен верить своему коллеге, а не самому себе, своему опыту общения с начальником управления?..

Барамзин вытянул шею, выискивая кого-то. И в зале принялись оглядываться, словно помогая ему искать.

- А, Константин Петрович! — проговорил Барамзин, заметив наконец Фиртича. — Не желаете ответить на мои вопросы?

Фиртич поднялся. Точный, профессиональный ответ, который вправе ждать специалист от специалиста, сейчас не получится — он слабо знаком с обувной конъюнктурой.

- Извините, Кирилл Макарович... Общие рассуждения, полагаю, тут неуместны. Я бы попросил выступить человека более компетентного. Дорфмана Бориса Самуиловича, старшего продавца отдела обуви.

В предложении Фиртича проглядывала дерзость: вместо себя, директора Универмага, он выставлял начальнику управления старшего продавца... Фиртич заметил, как вспыхнули щеки Рудиной. Предложение Фиртича ударяло по самолюбию и престижу заведующей отделом. Кто, как не она, должен освещать вопросы конъюнктуры по обуви! При чем тут старший продавец?

Дорфман поднялся. Ему было не по себе оттого, что он оказался в центре внимания такого зала. Все проблемы в его голове от неожиданности и волнения спутались в один клубок. Он с ужасом чувствовал, что по привычке начинает говорить издалека.

- Что я могу сказать? Мой отец, Самуил Дорфман, был жилеточник...

В зале возник легкий шум. Губы Барамзина дрогнули в улыбке. Он знал Дорфмана столько лет, сколько проработал в торговле.

- Борис, — произнес Барамзин, — о чем ты говоришь? У нас конъюнктурное совещание по обуви.

Но в круглых глазках Дорфмана уже появился маниакальный блеск. Он не слышал реплики начальника управления.

- После революции люди перестали носить жилеты. И Самуил Дорфман стал безработным. Он был согласен на любую работу. Не то что сейчас. Человек перестал дорожить своим местом, если он не имеет с него какой- то навар... Но мой отец никогда в жизни не отчаивался, а было из-за чего, поверьте. Он имел руки и голову. Он стал холодным сапожником. Он снял подвал на углу Драгунского и Вдовьего, сейчас это улица Третьего Интернационала. Платил налог финорганам и ремонтировал старую обувь: красил, прибивал набойки, правил задник. И делал он это так, что обувь было жаль взять в руки. На нее смотрели издалека. Ее не узнавали владельцы! А что мы имеем сейчас? Покупатель бежит от прилавка, и удержать его — большое искусство. Поэтому многие продавцы ходят на работу не с большой охотой. Им противно продавать такой товар, люди имеют гордость... Я не скажу вам за все фабрики. Возьмите продукцию некоторых московских или ленинградских фабрик. Или, скажем, «Масис» из Армении. Когда идет такой товар, я надеваю галстук и хорошо бреюсь. А что нам возит Вторая обувная фабрика?.. Кстати, в зале сидит представитель этой фабрики. Интересно, что у него на ноге?

Дорфман говорил без тени улыбки, даже печально.

- Уважаемый Кирилл Макарович спрашивает, почему наблюдаются перебои с обувью, выпуск которой давно освоен. Я вам отвечу. Перебоев с плохой обувью почему-то не бывает. Перебои наблюдаются только с ходовой обувью. Промышленности невыгодно выпускать хорошую обувь... Здесь плакала женщина, главный художник Дома моделей. И я понимаю ее слезы. Я видел их музей. Это ж с ума сойти можно от счастья, какая там обувь. А что присылает нам Вторая обувная фабрика? Работая, между прочим, по образцам Дома моделей.

Дорфман повернул круглую голову, орлом оглядел зал. И зал одобрительно зашумел. Из последних рядов поднялся Серега Блинов. Его красивое лицо было серьезным и грустным. Точно Блинов принял на свои плечи всю тяжесть вины за общее состояние обувной промышленности.

- Разрешите... я в порядке реплики.

Барамзину не хотелось, чтобы совещание распылялось на реплики. Он недовольно взглянул на Фиртича. Но тот, улыбаясь, смотрел в сторону пылающего негодованием маленького Дорфмана, похожего сейчас на зажигалку.

Блинов воспользовался паузой.

- Хочу отметить, что у нас кадры мелькают как конфетти. Годовое обновление рабочих на потоке достигает сорока пяти процентов. Только чему-нибудь научишь, а он уже увольняется. Конечно, стоит перейти дорогу, как его встретит радиозавод со своими санаторием, больницей, детским садом. А чем нам привязать? Сырым цехом? Небольшим окладом? Вот мы и подрабатываем модели, несложные по технологии.

- Подрабатывают? — выкрикнула главный художник Дома моделей. — Уродуют красивую обувь, подгоняя под свои операции.

- И такое бывает, — мягко признался Блинов. — Вы смотрите со своих позиций, эстетничаете, работаете год с моделью. А у нас план. У нас сорванные поставки сырья, фурнитуры.

- Вы когда-то выпускали артикул 145047, — вступила Рудина, забыв свою обиду на Фиртича. — Где он сейчас?

- На мне, будь я неладен! — завопил Дорфман. — Не снимаю туфель с ноги три года.

- Пожалуйста! — Рудина откинула со лба прядь крашеных волос. — А что сделала фабрика? Пробили еще две дырки под шнурок и накинули десятку. Покупатель повернулся спиной. Кто выиграл?

..Барамзин вышел из-за стола и приблизился к краю сцены.

- Мы собрались для важного дела: уточнить сегодняшнюю конъюнктуру. — Он сделал паузу. — Здесь больше говорили о плохом. Конечно, плохое всегда жжет. Хорошее и так хорошее... Взгляните на эту выкладку. Сколько удачных моделей ходовой обуви! Разве подобное мы могли себе позволить хотя бы три года назад?..

Солнечный свет заливал стенды с выставленной продукцией.

- И что примечательно, друзья, — продолжал Барамзин. — Плохая обувь выпускается за счет отклонений от ГОСТа. И в то же время лучшая обувь, самая красивая и ходовая, также идет за счет нарушения Государственного стандарта. Возникает мысль: не является ли сам ГОСТ сводом косных, устаревших правил?.. Полагаю, что пора создать комиссию по пересмотру ГОСТа. ГОСТ нужен, но он должен быть гибким... Совещание продолжалось.

3

«Паразиты!» — думал Блинов, в роскошной волчьей шубе шагая по улице имени Третьего Интернационала. Свой корытоподобный лимузин, купленный по случаю распродажи имущества иностранной фирмы и прозванный приятелями «блиновоз», Серега не стал подгонять к выставочному залу. Ни к чему. Не так поймут...

Как ему хотелось сейчас очутиться в цехах своей родной Второй обувной фабрики, пройти вдоль конвейера и набить кое-кому морду. Особенно бесил пацан, сидящий на операции склейки подошвы после натяжения верхнего кроя на колодку. Дозатор, умная машина, точно и аккуратно брызгал клеем по периметру подошвы, оставляя всю площадь чистой. Поэтому ботинок можно было гнуть как угодно, и он не терял формы... А тот патлатый хмырь сломал дозатор — надоело ему ждать, пока клей натечет. Сидит чумазый, втягивает носом сопли, захватывает горстями клей и обмазывает всю подошву целиком. Ботинок становится железным от обилия клея. И ногу в нем печет... Правильно определил старик Дорфман: колодочники у нас высший класс. Да и кожа неплохая. А вот сидят на конвейере сопляки, все мысли их о таких же синих бройлерных соплюхах. А гонору-то! Зарплату министра требуют, не меньше. А начальство кувыркается, ловчит, чтобы и эти не разбежались, — тогда хоть фабрику закрывай...