«СЭкс» в большом спорте. Правда о «Спорт-Экспрессе» от топ-журналистов двух поколений - Игорь Рабинер

А вот в чем повезло «Спорт-Экспрессу», так это в том, что открытие издания практически совпало с открытием границ – именно с осени 91-го рядовой, советский тогда еще гражданин получил возможность выезжать из своей замечательной страны, страшно сказать, на Запад. И не в составе какой-нибудь делегации, а сам по себе, без прохождения перед поездкой выездной комиссии и прочих прелестей, предшествовавших пересечению государственной границы. Вот уж поистине сладкое слово – «свобода»! И первым из спортивных руководителей очень многим моим коллегам дал ее почувствовать Николай Александрович Толстых, правильно решивший для себя одну очень важную экономическую задачку: если ты заказываешь чартер, то его стоимость не зависит от количества пассажиров на борту. Катает ли на этом самолете пилот твою семью или же салон набит битком – это стоит одних и тех же денег. Поэтому президент – тогда еще не всей футбольной лиги, а только своего «Динамо» – начал брать на еврокубковые выезды журналистов пачками, порой по несколько человек из одного издания.

Самым первым таким массовым выездом был вояж в Будапешт, рядом с которым приютился городок Вац, чья команда вышла на динамовцев в первом раунде Кубка УЕФА. Стоит отметить, что еще было выкуплено несколько вагонов в поезде Москва – Будапешт, уже для болельщиков. Но последним матчем «Динамо» перед поездкой стала игра со «Спартаком», закончившаяся для «Динамо» катастрофой – 1:7. На это избиение съехалось несколько моих иногородних друзей – убежденных динамовских болельщиков, которые после игры чуть ли не руки готовы были на себя наложить – и пока я их всех утешал, ранне-утренний рейс с командой улетел без меня. Не беда – мы с приятелем рванули самолетом во Львов, где еще полдня гуляли по красавцу-городу, поджидая, когда через него проедет поезд с болельщиками из Москвы. «Я уж думал, ты к спартаковцам переметнулся», – скажет Толстых, увидев меня в Будапеште.

«Динамо», накрученное после Лужников Газзаевым, пройдет «Вац» уверенно, и на следующие выезды – в Канны к Зидану и на проигрыш «Генту» – я уже не буду опаздывать. Вот только Зидан мне ничем не запомнится – я, конечно, тот еще эксперт, но могу сказать в свое оправдание, что и в самом «Канне», с чьим руководством я успел переговорить, о нем, 19-летнем, никто не говорил как о будущей звезде – тогда все молились на камерунца Франсуа Омам-Бийика, которому я передам привет от его недавнего тренера Непомнящего. И привезу домой симпатичное, как мне покажется, интервью. (Нет, если оно кому-то не понравилось, то и ради бога, но приписка под фамилией автора «Канны – Москва» уже, по-моему, должна была расположить читателей к этому самому автору – это ж не по телефону взято или, как писали когда-то в «Совспорте», «по материалам зарубежной печати»…)

Но одна поездка у меня сорвется. В апреле 92-го я соберусь с мини-футбольной «Диной» на турнир в Чехословакию, пройду таможню и паспортный контроль, но при посадке в самолет знакомый авиадиспетчер, из динамовских болельщиков, подойдет и скажет, что полчаса назад в больнице умер Севидов – и никуда я не полечу, а поеду из Шереметьево в редакцию, вывалю на полполосы некролог и попрошу, чтобы меня несколько дней не дергали…

Итак, теперь появлялась возможность планировать поездки на большие турниры – были бы только у редакции деньги. Наш гендиректор обещал, что он научит нас зарабатывать – но первый переход от слов к делу обернулся не самым удачным с точки зрения коммерции предприятием. К шведскому Евро-92 он задумал выпустить календарь – обычный такой, с делением года на дни, недели и месяцы, плюс футбольные картинки и таблицы двух групп (тогда еще в финальной части участвовало восемь команд) с пустыми, для заполнения, графами. Текста там никакого не предполагалось, поэтому в процессе производства я задействован никак не был.

Зато в реализации мне предложили поучаствовать самым непосредственным образом: поскольку цену за изделие Рубин заломил какую-то несусветную, ни с кем из оптовых распространителей договориться не удалось.

И однажды было собрано экстренное совещание, на котором всем журналистам приказали взять по пачке этих самых календарей и по каким-то своим каналам (?) попытаться их толкнуть. Озвучил это Рубин, и я ждал, что сейчас слово возьмет Кучмий и скажет нечто вроде: как мы вас напугали, а на самом деле есть следующий выход. Но главред сказал, что если эта продукция не продастся, то нечем будет платить нам зарплату – настолько серьезные деньги оказались вложены в производство календаря. Дальше – немая сцена из «Ревизора», но я долго молчать не умел, поэтому и спросил: а кто-нибудь, прежде чем запустить печатный станок, просчитывал возможные риски? Кто и с какого перепугу решил, что этот «боевой листок» пойдет на «ура» по цене хорошей книги – неужели нельзя было придумать что-нибудь не настолько примитивное?

Рубина так расстроили мои вопросы, что он не смог толком ничего ответить. Все расходились какие-то подавленные, а меня Кучмий оставил и сказал, что я страшно обидел Ивана, который душу всю вкладывает в новое, в наше общее с ним теперь дело, а я взял да и назвал все его усилия примитивом. «Но он же не пытается продавать у себя в кафе морковные котлеты по цене мясных, понимая, что их тогда никто не купит и назавтра они окажутся на нашей помойке?» – «А ты знаешь, что он целыми днями ходит и думает, как вас с Трахтенбергом в Швецию отправить?» – «Мне казалось, что Леня его для этого и позвал – а он зачем-то календари выпускать бросился…»

В итоге на трехнедельную поездку – на все про все – нам с Леней Федорычем наскребли по всей редакции около двух тысяч долларов. «Я им сказал, что только билеты съедят треть этих денег, но это никого, представь, не взволновало», – объявил мне Леня в тот день, с которого я стал обращаться к нему как к главе нашей делегации. «Даже приведенного тобой гендиректора?» – «Его – в первую очередь. Ну что ж – поеду в Федерацию, попробую договориться, чтоб нас в чартер взяли». – «Удачи, мой шеф, – календарей захватить им не забудь».

Трахтенберг всегда был велик – через несколько дней я сидел в самолете Москва – Стокгольм через проход от Бышовца, и Анатолий Федорович, пожаловавшись на отсутствие аппетита, отдал мне свой завтрак: чтоб лучше о сборной писалось. Я честно ответил, что буду болеть за его команду, как никогда ни за одну другую, – мы ведь и на возвращение заложились с вами же, поэтому у вас просто нет другого выхода, как выйти в финал. Из аэропорта поехали на стадион аккредитовываться – Леня как истинный зам главного редактора стоически тащил с собой увесистую упаковку календарей имени Рубина. (Вообще-то нам каждому дали по пачке в нагрузку – раз не продается, хоть раздарить, но я, пришло время признаться, оставил свою на стойке регистрации в Шереметьево, логично, по-моему, рассудив, что отсюда календари могут полететь в самые разные страны, а не в одну только лишь Швецию.) Из пресс-центра вызвонили сестру Рубина, Маргариту, – она очень удачно, как выяснилось, поселилась несколько лет назад именно в шведской столице, что дало теперь возможность ее брату пристроить нас к ней на несколько дней пожить – а дальше, дескать, разберетесь. При знакомстве я сказал Рите, кому ейный брат обязан своей нынешней высокой должностью, и нас приняли почти как родственников – даже календарь в туалете повесили.

Матч открытия, Швеция – Франция, проблем в освещении не вызывал, ибо судил его Алексей Николаевич Спирин, и тут эксклюзив мне был обеспечен. (Леха, да ежели бы я знал, что за двадцать лет судьи наши и близко к работе на матче такого ранга не подойдут, я бы всю газету одному тебе тогда и посвятил!) Шведы повели, Папен сравнял, к судейству претензий не было – все, словом, сложилось. А через день нам предстоял вояж в город Норчепинг, где наши играли с немцами. У Риты мы оставили часть вещей, взяв с собой самое необходимое – у Лени был подготовлен запасной аэродром: между Стокгольмом и Норчепингом жила одна эмигрантская семья («Ты же знал Вову Циммермана, пока он еще в Данию не уехал? Так вот, его сестра вышла замуж за…»), которая, по его словам, счастлива будет нас принять.

Мы сели на хвост паре голландских коллег, арендовавших машину, – всю сотню с лишним километров Леня рассказывал тому, кто не за рулем, про спартаковское прошлое Игоря Шалимова, я, как мог, переводил – так дорогу и скоротали. А потом наша сборная, чуть не всю игру просидев в защите, едва не выиграет у немцев – на всякий случай, чемпионов мира: на пенальти Добровольского Хесслер ответит со штрафного только на последней минуте, и пойдем мы с Леней общаться с народом. При утреннем отъезде из Стокгольма глава делегации еще раз уточнит, не владею ли я, случайно, немецким, получит отрицательный ответ и предложит бросить жребий: на ком послематчевое послесловие от наших, а на ком – от немцев. Мы подкинем монетку достоинством в одну шведскую крону – и Лене не повезет.