Искатель. 1972. Выпуск №3 - Николай Леонов

Девушка пересчитала деньги и хотела догнать Римаса, но он уже затерялся в потоке прохожих. Римас спрятал цветы под пиджак, застегнул пуговицы и продолжал быстро идти, у него появилась цель. Римас миновал чугунную ограду кладбища, долго шел по центральной аллее, оглянулся и, только убедившись, что его никто не видит, свернул направо к могилам советских солдат. Здесь он замедлил шаг, снова оглянулся, присел и перевязал на ботинке шнурок. Когда Римас вставал, он быстрым движением выхватил из-под пиджака цветы и положил на ближайшую могилу.

— Сегодня вечером. На митинге. Русские называют это — одним выстрелом убить двух зайцев.

По широкому шоссе двигалась колонна легковых автомобилей, судя по номерным знакам, они шли из ФРГ. Медленно опустился шлагбаум, машины, недовольно фыркая, начали тормозить, последний раз рявкнули моторы, и кортеж остановился. Из первой машины вышел голубоглазый блондин, посмотрел на шлагбаум, на пересекающие шоссе и уходящие вдаль рельсы, нагнувшись к сидящим в машине, сказал:

— Надолго, выходите размять ноги.

Из машины вылезли мужчина лет пятидесяти и еще двое парней лет двадцати.

— Вилли, — начальственно позвал голубоглазый, и пятидесятилетний быстро подошел, хотел было встать по стойке «смирно», но сдержался и лишь одернул пиджак.

— Слушаю, Генрих.

— Вилли, — Генрих протянул ему сигареты, — тебе не страшно?

Вилли взял сигарету, прикурил и, усмехнувшись, молча взглянул на Генриха. Он несколько раз затянулся и после паузы ответил:

— Беспокойтесь о них, Генрих. Они родились после сорок пятого, — Вилли показал на парней, которые выходили из стоявших на шоссе машин.

Парни, разминая ноги, выходили на асфальт, одни закуривали, другие доставали из карманов фляжки.

У одной из машин стоял мальчишка с тонким лицом и слегка растерянно оглядывал окрестности. Его внимание привлек одноэтажный чистенький домик под красной черепичной крышей. Из сада доносились детские голоса, две русые головки выглянули из-за забора, парень улыбнулся и помахал ребятам рукой.

— Совсем как дома.

К нему подошел Генрих и, услышав оброненную фразу, сказал:

— Австрия и должна быть нашим домом, малыш.

Юноша снова растерянно улыбнулся и посмотрел на дом у дороги.

— У каждого свой дом, Генрих. Может, откажемся?

— Дурак. А сто марок? — Генрих достал из кармана фляжку и протянул юноше. — Промочи глотку и не говори глупостей.

Генрих перешел к другой машине и весело спросил:

— Ну как, ребята?

— Порядок!

— Будь уверен, Генрих, мы отделаем этих недострелянных как надо.

— Не сомневаюсь, ребята!

Раздался гудок паровоза, и через секунду на переезде замелькали вагоны.

— По машинам, ребята! По машинам! — крикнул Генрих, взглянул на часы и заторопился к первой машине.

Машины нетерпеливо взревели моторами, поднялся шлагбаум, колонна тронулась и понеслась вперед.

* * *

Лемке, вербуя агентуру, обычно прельщал людей деньгами, к шантажу и угрозам при вербовке прибегал лишь в редких случаях. Его любимым приемом было постепенное вовлечение человека в разведку и, как говорят профессионалы, — использование «втемную»: когда человек не знает, что именно он делает. Лишь втянув человека в работу, истратив порой на это несколько лет, он открывал свои карты.

Многих своих боксеров Лемке использовал в качестве связных, и они не знали об этом, уверенные, что выполняют коммерческие поручения хозяина. Молодого боксера Тони Зайлера Лемке облюбовал уже давно, но лишь сейчас дал первое поручение. Зная, что русские боксеры находятся в гостинице, а Сажин ушел в посольство, Лемке как бы между прочим попросил Тони привести Шурика в свою квартиру. Лемке обманул Тони, сказав, что там молодого боксера ждет Сажин, а вызвать по телефону русского легковеса нельзя, так как он не знает Вены и заблудится.

Тони с удовольствием взялся за порученное дело, и около трех часов дня ребята шли по оживленной улице и разговаривали о боксе. Это была их любимая тема, они легко объяснялись при помощи жестов и прекрасно понимали друг друга. Иногда они останавливались и показывали друг другу какие-то приемы, наносили удары по воздуху и уходили от ударов, которые видели и понимали только одни они. Прохожие удивленно, а некоторые с улыбкой смотрели на ловких юношей.

Наконец они остановились у большого серого здания, и Тони кивнул Шурику на подъезд и на пальцах показал номер квартиры.

— Там твой тренер, — сказал он.

— О'кэй! — ответил Шурик и потянул приятеля за рукав.

— Нет. Мистер Петер. Там. — Тони махнул рукой. — Я шнелль, — он показал, что бежит.

— Гут, — Шурик кивнул, хлопнул приятеля по плечу и, перепрыгивая через несколько ступенек, начал подниматься по лестнице.

По пустынному шоссе летела колонна черных машин.

Тихая, хорошо обставленная квартира. В спальне никого нет, тяжелые портьеры задернуты и не пропускают ни света, ни шума улицы. В столовой тоже никого. Мебель несколько старомодная, солидная и тяжелая. Большой круглый стол, вокруг стола не стулья, а кресла. В этой квартире все очень солидно и прочно, а главное, очень, очень тихо. На кухне — подручный Лемке, он охранял квартиру в отсутствие хозяина, а в отдельных случаях и принимал агентуру, — мужчина средних лет в мягких войлочных туфлях и с обмотанной шарфом шеей стоял у плиты и внимательно следил за кастрюлькой с молоком. У ног мужчины прогуливался большой кот. Молоко закипело, а мужчина, приглушенно покашливая, не сводил с него глаз; он пошарил рукой по буфету и натолкнулся на пистолет, отодвинул его, взял тряпку. Молоко вспенилось и брызнуло на плиту. Мужчина запоздало подхватил кастрюльку, налил молоко в большую глиняную кружку. Кот требовательно вцепился когтями в брюки мужчины.

— Тебе нельзя, горячее, дурак.

В кабинете за массивным письменным столом сидел Римас. Он бесцельно передвинул пресс-папье. Шурик оказался парнем стоящим, но разговаривать откровенно с ним нельзя. Во-первых, он слишком юн и может не понять, во-вторых, разговор в квартире Лемке может записываться на магнитофон. Тогда провал! Значит, необходимо изображать вербовку. Пусть мальчик потерпит.

Римас выключил, затем вновь включил настольную лампу, сделанную в виде тюремной башни. Тень от закрывающей лампу решетки упала на лицо боксера, который сидел на стуле, облокотившись на колени, и смотрел под ноги. Разведчик усмехнулся и, продолжая разговор, спросил:

— Сколько ты зарабатываешь?

— Девяносто.

— Будешь получать девяносто долларов, — Римас сделал паузу и подмигнул, — в неделю. Идет?