Млечное - Юрий Колкер

Я физику исповедую,

последнюю из наук.

А женщина эта спорная

едва ли узнала вас.

Но всё же давайте поровну

поделим наши права.

ХОР

Пора, пора воспеть Гостиный Двор!

АЛЕКСАНДР БЛОК

Она веселой невестой была…

ЮРИЙ КОЛКЕР

Ну да, это было!

Галактик сплетенье

вселенским цветком у тебя на груди,

и ты — не девчонка, а стихотворенье,

заветное, то, что всегда впереди!

ХОР

Пора, пора воспеть Гостиный Двор!

Мы уклонились от насущной темы.

Прилавок ждет, а не любовный вздор,

от нас поэмы!

ЮРИЙ КОЛКЕР

Ах, мои слёзы!

ХОР

Боже! — Вступаю в отдел трикотажа —

сколько изделий изысканно тонких!

Будто раздели принцессу — и даже

фрейлин, служанок, девчонок на пляже —

всё на продажу!

ЮРИИ КОЛКЕР

Душу, которая тоже девчонка,

будто до нитки раздели подонки:

нате, глазейте, пусть формы покажет —

всё на продажу!

ХОР

Часы? Извольте!

ЮРИЙ КОЛКЕР

Уж не те ли, которые

ни забыть, ни вернуть мне —

уж не те ли минуты?

ХОР

Часы — это здорово!

Просят недорого.

ЮРИЙ КОЛКЕР

Ах, мои слёзы!

ХОР

Нет, не Назон я вовсе, но Спиноза —

был Этика мой труд, но с этих пор —

Гостиный Двор!

Граждане! Покупайте всякую всячину

исключительно в нашем универмаге!

ЮРИЙ КОЛКЕР

Реклама, а вышел псалом!

Но людям да будет известно:

мой храм, обречённый на слом,

останется божеским местом.

ХОР

Ах, мои слёзы!

1970

ПРИМЕЧАНИЕ. Новобрачной, из Г. Т. ставшей Г. Д., я хотел подарить (послать через посредника) значок с изображением этих букв , который носили продавщицы в Гостином дворе. С величайшим трудом, превозмогая себя и, конечно, не унижаясь до объяснений, я обратился на Перинной линии к одной из скучавших за прилавком самодовольных напомаженных кукол, мне всегда отвратительных: — Не продадите ли мне ваш значок? — Нет, — холодно ответила та, а соседке, такой же отталкивающей прилавочной бездельнице, бросила: — Знаешь, зачем им этот значок нужен? — Это фантастическое им слышу до сих пор (2013). Не для меня одного гостиные приказчицы были категорией; но вот и я оказался представителем категории в глазах одной из них. (Ю. К, 2013)

От песенной поэзии уход...

От песенной поэзии уход

Я праздную. Меня влекут раздумья —

И, значит, ямбы. Но куда уйду я

От этих грустью тронутых стихов?

Отправлюсь в рощу или бор сосновый,

Где тяготы становятся легки,

И отступают в сумрак пустяки,

И прорисовываются основы.

Вопроса нет: пересеклись пути,

Перехлестнулись ветви, с нами осень,

И нет другого языка у сосен,

И некуда решительно уйти.

Но что за горе в том? Кого винить вы

Осмелитесь? Природа такова

Сосредоточенности. И слова

Являются непрошенной молитвы:

О, ты отец мне, многотрудный ямб!

Пусть говорят, что ты ступенька к прозе.

Мне дактиль — дед, хорей — сестрёнки вроде,

Но ты отец мне, пятистопный ямб.

Ты, сына блудного приемля, отче,

Ему прости неизреченья грех:

Те десять тысяч нерождённых строчек,

Те десять лет языческих утех!

5 сентября 1970

ПРИМЕЧАНИЕ. Это стихотворение и этот день — судьбоносный сдвиг, пустяковый лишь на первый взгляд: опять, как в детстве, но теперь — сознательно и с вызовом, я решаю, отныне и навсегда, начинать стихотворную строку с прописной буквы; то есть поворачиваюсь лицом к традиции, спиной — к изыскам. Потом, несколько месяцев спустя, будет сделан еще один шаг в этом направлении: я откажусь от усечённой рифмы, оставляющей в подвешенном состоянии, без опоры, конечные согласные стихотворной строки. (Ю. К, 2013)

* * *

Идут года. Они идут, года.

И откровенья нас не посещают.

Живём, затерянные в городах,

Обставленные снедью и вещами,

Живём, не различая стук колес,

Призывный стук, и стук сердец надрывный.

Мину́ла юность, мокрые от слёз

Подушки, увлеченность, пыл наивный…

Но вот, проснувшись как-нибудь чуть свет,

За окна глянем и увидим: осень,

Поникшие деревья, тихо очень,

И времени для отступленья нет…

24 сентября 1970

АМНЕРИС

Светлые такты печали

Тают в партере и ложах.

Девушка плачет ночами,

Плачет и плакать не может.

Ночь промелькнёт. Неизменный

Ра возродится, а ей

Нужно прислуге надменной

Скорби не выдать своей.

В смене картин ежедневной

Некому сердце открыть.

Милая, тяжко царевной,

Проще невольницей быть.

4 октября 1970

ХЛЕБНИКОВ, 1921

В том году, подобном хулигану

С головой кудлатой и шальной,

Хлебников скитался по Ирану,

Выжженному солнцем и войной.

Исхудавший на походных трактах,

С карабином на ремне, босой

И длинноволосый, брёл он как-то

Каспия прибрежной полосой.

И лишь день повинной головою

На черту закатную поник,

Перед путником явились двое:

Девочка и сгорбленный старик.

Будто бы соткались из сгущений

Сумерек и всхлипов тишины

Эти полупризрачные тени

Господом оставленной страны.

Страх ли, голод, помутивший разум,

Выгнали несчастных из лачуг?

Нищие, брели они к Ширазу,

В неизвестность, на далёкий юг.

Хлебников сказал им: — День мой прожит.

До ночлега недалёкий путь.

Вот моя осьмушка. Я, быть может,

В Энзели добуду что-нибудь.

Детские глаза сверкнули вечным

Голодом. Старик потупил взгляд.

— Мы бедны, и заплатить нам нечем.

Ты же сам, как видно, не богат… —

— Если впрямь необходима плата,

Знаком воинского ремесла

Пусть цветок украсит грудь солдата —

Тот, что девочка в руке несла! —

И старик ответил: — Ты не воин!

Ты приносишь счастье беднякам.

Будь по-твоему. И да спокоен

Сделается путь твоим ногам! —

А дорога выпала неблизкой —

Время осмысления начал.

Только месяц выскобленной миской

Рукописей правку замечал.

Предпоследнее стояло лето,

Вызревали злаками слова…

И повсюду впереди поэта

Шла о нём народная молва.

Говорили: — Путь не к нам ли держишь?

Не беги от нашего стола.

Мы ведь знаем, кто ты: русский дервиш,

Счастье приносящий, Гуль-мулла!

7 октября 1970

* * *

Уходят электрички

Прямые, как мечи,

Способные в кавычки

Минуту заключить,

Рассеянную просинь

Пронзая на ветру,

Туда, туда, где осень

Вершит свою игру.

В полях, где на этапах

Ночуют журавли,

Вдыхаю пряный запах

Распаханной земли

И воздух пью запоем,

Настоянный в лесах,

На листьях и на хвое,

На травах и грибах.

29 октября 1970

* * *

Что с Россиею сталось? Темно среди белого дня!

Это, верно, усталость лишила рассудка меня,

Или, может, я болен — такое привиделось мне!

Пол-Европы не сладило с нею в минувшей войне,

Бонапарт надорвался, а прежде Батый и Кончак…

— Саранча, говорю я тебе, на полях саранча!

1970

* * *

В нас притаилась осень

Листьями междометий:

Вспомнит, придёт и спросит

Что-то мы ей ответим?

Мы ведь должны ей: лето

Счёт потеряло встречам.

Явится за ответом —

Только ответить нечем.

Видишь, роняют вязы

И тополя, и клёны

Листья свои, как фразы, —

Сдержанно, удивленно.

Это и наша участь —

В нас притаилась осень:

Мы опадаем, мучась

Вечной весною сосен.

Их тишина сквозная

Нам улыбалась летом…

Хочется молвить: — Знаешь,

Не торопи с ответом!

2 ноября 1970

  ЮРИЙ КОЛКЕР, 1967, ОРША