Вице-президент Бэрр - Гор Видал

— Я только хотел сказать…

— Полковник прежде всего — мужчина! Он полон огня! Марс и Аполлон соединились в нем! Пусть верность блюдут эти жалкие заурядные типы! — Мадам величественным жестом обвела комнату, полную нью-йоркских дам с поклонниками. Они с восхищением смотрели в нашу сторону. — Мне не нужен муж, которому не хватало бы puissance[49]! Пусть держит своих девочек в Джерси-Сити, он совсем еще не стар…

Я не верил своим ушам. Полковнику семьдесят семь. Чудо, что он еще в силе, но то, что мадам закрывает на нее глаза, просто не умещается у меня в голове.

— Дело не в девочках, Шарло. Но он ничего не смыслит в деньгах! Продать мою новую карету с лошадьми за полцены! Он меня разорит!

— Он уже потерял те деньги, что вы передали ему после продажи коннектикутских акций. — По каким-то своим соображениям Нелсон Чейз теперь разрушает брачный союз, которому сам способствовал.

— Он неисправим! Он успел промотать сотню состояний. Моего ему не видать! Так ему и скажите. Скажите, что, если он не вернет тысячу долларов, которые должен мне за карету и лошадей, я с ним разведусь.

— У нас хватает доказательств. — Нелсон Чейз расплылся в улыбке.

Я заверил их, что, как только увижу полковника, немедленно все ему передам. Затем проводил их до лестницы, ведущей к внутреннему подъезду для карет. Мадам пришла в доброе расположение духа, лицо ее пылало от рома.

— Скажите ему, Шарло, что я жду его с нетерпением.

— С тысячей долларов, — сказал Нелсон Чейз.

— Всей душой! — Слегка пошатываясь, мадам спускалась по лестнице в сопровождении Нелсона Чейза.

Я вернулся в главный зал. По пути я заглянул в просторную и комфортабельную обеденную комнату — оттуда всегда так аппетитно пахнет уксусом и жареным мясом. Иной раз полковник обедает здесь в углу, в одиночестве. Сегодня его нет.

Кто-то потянул меня за полу пиджака. Я оглянулся и увидел престарелого доктора Богарта. Он узнал меня, несмотря на затуманенные катарактой глаза.

— Садитесь, мой мальчик! Я всегда ужинаю в этот час. Один раз ем на заре и один раз — на закате. Что и вам советую. — Я сел рядом. Он жевал деснами вареный картофель.

— Я не видел нашего друга полковника с того великого дня. — Доктор Богарт мерзко захихикал. — Все счастливы, надеюсь?

— О да, сэр.

— Прелестная пара. Это самое меньшее, что она могла сделать для Аарона. Долг платежом красен.

— Чем же он ее осчастливил?

Но доктор Богарт гнул свое.

— Та свадьба — совсем другое дело, уж поверьте мне.

Ей-богу, мне было безразлично, но он стал рассказывать:

— Первая миссис Бэрр была очень простая женщина. Бедняжка Теодосия! Она была десятью годами старше Аарона и с ужасным шрамом на лбу. И больна раком. И пятеро детей от первого мужа. И ни единого пенни. Но Аарон ее обожал. И мы все. Моя родня жила неподалеку — в Парамусе.

— Где они познакомились? — Раз все равно надо его слушать, хоть узнаю факты по порядку.

— На войне. — У доктора Богарта был мутный взгляд, он ковырял вилкой картофель; прошлое постепенно всплывало в его памяти. — Полковник Бэрр был неподалеку, в графстве Орэндж на реке Рамапо. Я помню все это потому, знаете, что тоже был там. — Старческие глаза смотрели на меня, глаза, которые видели не только битвы, но и молодого Бэрра. — Он был просто писаный красавец. Стройный, гибкий. Крепкий, как ветка орешника. И разумеется, ум! Какой ум! Не было девушки, которая не была бы хоть чуточку в него влюблена.

Им повезло, подумал я, ведь он так живо откликался на эту любовь.

— Теодосия Прево — так ее звали. Она жила в Эрмитаже. Через дорогу от фермы Богартов. Муж ее, английский полковник, служил в Вест-Индии. По закону ее полагалось выслать как тори, но, поскольку она родилась в Америке, дружила с Джорджем Вашингтоном и Джемми Мэдисоном, ей разрешили остаться, и все ваши офицеры приезжали к ней с визитами. Однажды приезжал даже сам Вашингтон. Затем молодой полковник Бэрр — он был моложе всех в нашей армии — начал свои ночные налеты на англичан. Там до сих пор его вспоминают. То есть те, у кого память еще не отшибло… — Доктор Богарт потерял нить рассказа и тупо уставился в тарелку.

— Полковник Бэрр, — подсказал я, — Теодосия Прево.

Доктор Богарт вернулся из небытия, в которое столь часто проваливается старческий ум.

— Муж ее умер, война кончилась, и она вышла замуж за полковника в Парамусе. Ах, какие это были дни! — И доктор Богарт пространно заговорил о временах, когда небо было голубее, вода чище, картошка рассыпчатой, чем теперь. Знаю я эту басню. Старческая болтовня.

Я спросил о подвигах Бэрра во время Революции.

— С того самого дня, как приехал в Кембридж к генералу Вашингтону, он знал, чего он хочет. Приехал незаконно, сказал бы я, потому что не достиг еще совершеннолетия. Его опекун был вне себя от гнева. Ну, вы знаете. В два года Аарон остался сиротой. И вот его опекун, Эдвардс, послал курьера с письмом, требуя немедленного возвращения Бэрра домой на том основании, что он не только слишком юн, но, по мнению домашнего врача, слишком слаб для службы в армии.

Тонкие синие губы доктора Богарта сложились в тонкую синюю улыбку: он тоже пережил многих докторов.

— Так вот, Аарон сказал курьеру — пусть только попробует забрать его из лагеря, он прикажет его поверить. Тогда этот человек вручил ему второе письмо от опекуна — тот, без сомнения, знал своего подопечного, — и это письмо оказалось куда мягче, и в нем было даже немного денег. Так Аарон пошел на войну и стал одним из первых наших героев. После Квебека его имя было у всех на устах.

Доктор Богарт рассказывал бы еще, но тут рядом со мной нагло уселся Уильям де ла Туш Клэнси (может быть, я похож на деревенского мальчика из-за маленького роста?), и я быстро простился с доктором.

Клэнси зло посмотрел на меня. Видимо, вспомнил случай на Файв-пойнтс.

Сегодня днем я один в кабинете полковника. Я снова, как вор, попытался открыть сундук под письменным столом с зеленой обивкой. Мне это удалось. Полковник не до конца повернул ключ, и задвижка замка не плотно вошла на свое место.

В сундуке оказалось примерно то, что я и ожидал увидеть. Пачки писем. Вырезки из газет. Игрушки для внука, который умер вскоре после возвращения полковника из Европы в 1812 году. Я обратил внимание, что он то внука, то себя часто называет «шалопутом».

Тщетно искал я упоминания о Ван Бюрене. Правда, нужно не меньше месяца, чтобы разобраться во всех бумагах и письмах, не говоря уже о многостраничном дневнике, который полковник вел в Европе для своей дочери Теодосии. Так он и не попал в ее руки. После смерти ребенка Теодосия отплыла в Нью-Йорк. Корабль пропал, и дневник покоится на дне сундука, скорее всего никем не читанный. Думаю, полковнику и лучше, чтоб он никому не попал на глаза.

С поразительной откровенностью полковник пишет о своей бедности в Лондоне и Париже, о попытках добиться приема у Наполеона, занять денег, получить паспорт у американского консула, который его презирает и отказывает в том, что положено каждому гражданину. Но больше всего меня поразило, как полковник описывает все свои интимные связи, вставляя французские словечки, не всегда мне понятные, как особый язык, на котором они с дочерью переписывались.

Отдельные страницы из дневника, 2 мая 1811 года, Париж

Забыл рассказать тебе, что вчера ночью я снова бодрствовал, пока ночной страж не отбил два часа. Чай за обедом был слишком крепок, а я слишком слаб и не смог отказаться. Провалялся в постели, не выходил до трех. Позавтракал картофелем. Вареным.

Пошел в Тюильри полюбоваться на красивых женщин, увидел только одну — в экипаже, une duchesse au moins[50]. То, что выше пояса, прелестно и столь же пышно, как у миссис X. Из Хартфорда, помнишь?

Потом отправился в Пале-Ройяль посмотреть на filles[51](так здесь называют публичных женщин).

Прекрасный день. В галереях Пале-Ройяль щебечут filles.

Широкий выбор, как на Бэтери в такой же весенний день. Но в отличие от Бэтери за небольшую плату вы получаете все что угодно, и никаких разговоров о браке.

Меня очень привлекло смуглое создание, похожее на креолку жену красавчика Неда Ливингстона, с мушкой в уголке пухлого рта. «Bonjour, mademoiselle»[52]. Я был сама галантность. Раскланялся. Она окинула меня величественным взглядом. Я практиковался во французском. Она — в арифметике. Спустя несколько минут мы были уже en route[53] в ее atelier[54], состоящее из единственной комнаты на четвертом этаже ветхого дома позади Пале-Ройяль и, судя по звукам, виду (и запахам), часто посещаемого filles и их amis[55].

Довольно чисто (все-таки Франция). Сносное постельное белье. Настроение brio[56]. Она из Дижона в Бургундии. Брат (по ее словам) служит в иностранной миссии. В общем, все было очень приятно. Я следую совету Вандерлина, основанному на новейших медицинских теориях (de-partement de venise)[57] и после splendeurs de l’amour[58] требую vase de nuit[59] и писаю всласть.