Черная Скала - Аманда Смит

— Мама говорит, что теперь, когда ты живешь в Опт-Клер, ты совсем о ней забыла.

— Вильям, у меня же нет и минуты свободной. Ты же видишь, как я занята.

Каждый вечер, когда я с ним прощалась, Вильям отвечал: «Даст Бог, завтра увидимся».

Марва как-то сказала:

— Уж очень Вильям по тебе сохнет.

Я оборвала ее:

— Вильям — мой друг. И больше ничего.

— Знаешь, уж лучше Вильям, чем Соломон.

Я сказала:

— Лучше никто, чем Вильям или Соломон!

По правде говоря, я знала, что Вильям слишком застенчив, чтобы пригласить меня на свидание. Он мог намекнуть, что в Порт-оф-Спейн намечается что-нибудь интересное. Нечто, что может мне понравиться: например, открытие нового танцевального зала в Сент-Джеймс, где будет играть модный оркестр, и будут танцы, и где соберется множество молодых людей, таких же, как он и я. Мог сказать, что вышел новый фильм, например «Анна — королева пиратов» или фильм с Ритой Хэйуорт — он знал, что мне нравится эта актриса, потому что я повесила на стенку ее фотографию. Сам Вильям ходил в кино как минимум раз в неделю. По воскресеньям после обеда они с приятелями устраивали пикники на берегу моря.

— Вода в это время спокойная, как в озере, — говорил он. — Заходишь, будто в ванну.

Было бы неправдой сказать, что Вильям мне не нравился; мне просто не хотелось думать о нем иначе, как о друге. Меня устраивало существующее положение вещей; я не хотела ничего менять.

Когда дом затихал, я, сидя в своей комнате или на скамейке в саду, вдруг ловила себя на мыслях о Черной Скале. Мысли о тете Тасси вызывали подавленность и грусть. Воспоминания о кузинах — легкое раздражение. О Романе Бартоломью я старалась вообще не думать. Я жалела о том, что не смогла проститься с мисс Маккартни. Закрывая глаза, я как будто снова переносилась в школу: вот он, мой класс, моя деревянная парта в первом ряду, картинки на стенах, а на задней стене — карта мира и розовый силуэт на ней — Англия. Джоан Мэйнгот подпрыгивает на носочках, а рядом с ней — очередной приятель. Я ей больше не завидовала. Все это уже не имело значения; Черная Скала была далеко. Для меня там уже не было места.

В одну из таких тихих ночей, пытаясь отбросить воспоминания, как ненужные вещи, которые засовывают в сундук, я и решила съездить в Таману повидаться с тетей Сулой.

Поговорив с миссис Родригес, я в коротеньком письме сообщила тете Суле, что хотела бы навестить ее в один из майских уик-эндов. Она тотчас ответила:

Дорогая Селия,

Не могу передать, как я счастлива получить от тебя весточку. Насколько я поняла, ты работаешь в Порт-оф-Спейн в той семье, о которой ты упомянула. Я всегда рада тебя видеть, так что просто дай мне знать, когда ты хочешь приехать. Лучше всего, если тебя кто-нибудь отвезет. Если не получится, то можешь доехать автобусом до Аримы и там пересесть. Автобус в Таману ходит два раза в день. Напиши мне. Чем скорее, тем лучше. Жду с нетерпением.

С любовью, твоя тетя Сула.

13

Это был мой первый выходной за несколько месяцев. Соломон приехал в семь утра. Услышав автомобильный гудок, я положила в сумку бумажный пакет с приготовленным на нас двоих ланчем. Я взяла с собой запасную одежду, потому что не знала, в каком виде доберусь до Таманы, — мне сказали, что дорога займет не меньше трех часов. Вот почему Соломон запросил целых пять долларов, чтобы оправдать бензин и износ покрышек на проселочных дорогах: «Ты же знаешь, какие ужасные эти деревенские дороги. Сплошные ухабы». Если бы это был кто-нибудь другой, он потребовал бы еще больше, но поскольку это я, а он знает, как ко мне относится Вильям, он готов уступить. К тому же ему тоже надо в те края — навестить его приятеля Натаниэля.

Вильям сказал, что цена не так уж высока — учитывая, что Соломон продаст родную мать, если это будет сулить ему хорошую прибыль. Я сказала:

— Кончится тем, что твой брат окажется в тюрьме, как и его отец.

Вильям покачал головой:

— Уж кто-кто, а Соломон из любого дерьма вылезет свеженьким и благоухающим.

Небо было голубым и прозрачным, солнце сияло. Иногда бывает, что все вокруг: дорожные знаки, дома, цветы — кажется особенно ярким. Когда солнце поднимается высоко, свет становится слепящим. Стояла засуха, поэтому все было покрыто пылью. Земля вокруг Саванны походила на высушенные на солнце старые кости, и когда по ней проносился конь, или автомобиль, или порыв ветра, в воздух поднимался широкий шлейф пыли. Деревья поуи уже почти отцвели, только на двух-трех цветы еще держались на бледных ветках, да кое-где лежали небольшие розовые и желтые кучки опавших лепестков.

Соломон ехал через восточную часть города, мимо больницы, бензоколонки, по окраинам Лавентиля, где все было по-прежнему — такие же темные, старые, обветшалые домишки. Наконец мы выехали на шоссе. Большая часть машин ехала нам навстречу, так что дорога была относительно свободна. Казалось, что это совсем не та дорога, по которой мы с Вильямом ехали в ночь моего приезда с Тобаго. Я не помнила, чтобы она была такой разбитой и такой шумной, что даже было трудно разговаривать.

— Ну что, как дела? Как твой бизнес?

— Какой именно? — Соломон цедил слова с таким видом, будто это требовало неимоверных усилий.

— Доставка продуктов, разве ты не этим занимаешься?

— Этой ерундой я занимаюсь только время от времени; сейчас у меня полно других, более важных дел.

Он правил одной рукой, а во второй держал сигарету.

Внешне Соломон был гораздо привлекательнее Вильяма: у него были миндалевидные глаза, мужественный подбородок, широкий рот, красивые ровные зубы. Но в его глазах было что-то мертвое и холодное, чего я немного побаивалась. Как-то раз Роман поймал кавалли и принес домой. Это была длинная красивая серебристая рыба. Но когда он вспорол ей живот, оттуда выполз большой белый таракан. Глаза рыбы оставались открытыми, и мне пришло в голову, что, живые или мертвые, они выглядят совершенно одинаково. Вот такие же глаза были у Соломона.

Дул ветерок, но и он был горячим и почти не освежал. По обе стороны дороги простирались бескрайние высохшие поля. Тут и там виднелись маленькие домики на сваях. За ними далеко вдали маячили горы Норд-Рейндж — темно-синие, почти багровые. Небольшие столбы дыма обозначали пожары, обычные в это время года. Так бывает, когда за кострами не следят. В Сент-Энн, куда мы с Элен Родригес ходили в аптеку, я видела на холмах уродливые черные шрамы от пожаров. Стоит бросить в кусты осколок стекла или тлеющую сигарету — ив следующую минуту огонь охватывает весь склон.

Стая стервятников кружила над лежавшей на обочине коровьей тушей с раздувшимся, как надутый шар, брюхом. Пиршество начали с головы: кожа была сорвана, виднелось кровавое мясо, глаз уже не было. Птицы не торопились, словно знали, что впереди у них еще целый день. И в самом деле, за исключением диких собак, вряд ли кто-нибудь мог им помешать. Я закрыла окно, чтобы не слышать запаха гниения.

— Должно быть, какая-то машина ее сбила, — заметил Соломон. — Случается сплошь и рядом, особенно по ночам. Но уж если собьешь такую, можно разрезать и забрать мясо. Зачем добру пропадать.

В Ариме мы сделали остановку. Я дала Соломону денег, чтобы он купил нам газированной воды с сиропом. Затем мы расположились в кузове, и я достала наш завтрак — хлеб с консервированной говядиной. Площадь была заполнена людьми; тут же у дороги шумел маленький рынок, тесный и грязный. Я надеялась, что, перекусив, мы сразу поедем дальше, но Соломон, выбравшись из машины, направился к мужчине, стоявшему возле лавки, где торговали ромом. Похлопав друг друга по спине, они начали о чем-то разговаривать и смеяться.

Через некоторое время Соломон подошел к моему окошку и предложил пива.

— Спасибо, не нужно, — вежливо сказала я.

Подняв с пола газету, я стала ею обмахиваться. Вокруг летали целые полчища мух — видимо, где-то поблизости была мусорная куча. Я готова была возненавидеть это место. Когда мы наконец выехали из Аримы, было уже десять часов.

Вскоре пейзаж переменился. По обе стороны дороги появились густые и темные заросли деревьев и кустарников. Время от времени мелькали прятавшиеся в зелени дома. Из леса доносилось пение цикад — это означало, что они ищут себе пару. Так рассказывала мисс Маккартни. Она говорила, что пение цикады разносится на расстояние полумили. В этой части острова было прохладнее, но я чувствовала себя как-то неуютно, как будто мы были оторваны от всего мира. Казалось, если я вдруг закричу, никто меня не услышит. Высокие заросли бамбука, трепеща ярко-зеленой листвой, говорили «свищ-свищ-свищ», когда мы проносились мимо. Мы ехали по дороге Эль-Квамадо уже больше часа. Миновали Бразил, затем Талпаро. За одним из поворотов мы увидели ребятишек. Они плескались в ручейке, который стекал со скалы. Завидев нас, они замерли и провожали нас глазами, а когда я помахала им, помахали в ответ. Соломон сказал, что я не должна была этого делать, потому что еще чуть-чуть — и они запрыгнули бы в кузов.