Жена по заказу - Алла Драбкина

Вот такая вот жестокая дребедень происходит в романах Томской. И какая-то видимость правды тут, несмотря ни на что, есть. Да, Он не пришел, и Она связалась с кем-то другим, отчего Он и Она зачеркивают любовь и напрочь изменяют всю последующую жизнь. Так бывает – и бывает на каждом шагу. Только вот Томская (тьфу, что за псевдоним!) не берет в расчет ни чувства вины, ни стыда, ни унижения, ни горечи. Не назло Она идет с другим, а идет просто так, не предчувствуя беды, и попадается неожиданно, когда поздно бежать. А это гораздо унизительнее. И если ты сумеешь написать об этом унижении, то в писании этом будет хоть утилитарный, но смысл: не ходите девки в лес, да еще в обиде, да еще с кем попало. То какой здравый смысл может быть в тексте, испещренном словами: золотистый, серебристый, фигурка, изящно, грациозно и пышно?

Все эти макулатурные писания были самопародией, только вот длинноваты для этого жанра, всю бумагу пожрали. И публика это читает? Такая дура? И молчит?

Ну жаловаться, положим, сейчас некуда. А то, что читают... у нас все читают И Ивана Шевцова читали, и Кочетова читали. Что печатают, то люди и читают. Опять же подростки на клубничку падки.

Мой друг Гусаров называет эти писания «дрочилками». Точнее не скажешь. А раз читают, то наделаем такой литературы на века, выполним и перевыполним. Догоним и перегоним. Жахнем всеобщей безграмотностью по всеобщей грамотности – ничего в живых не останется. Жизнь должна быть простой, и культура должна быть утилитарной.

Яна уже давно увезла в школу Кирюшу и собиралась заехать в универсам за продуктами. Список составляли мы вместе. Я приучила ее отовариваться и на оптовом рынке. Соусы, пряности, консервы, если есть деньги и закупать их хоть малым оптом, обойдутся гораздо дешевле. Как и овощи.

– Вы такая опытная в хозяйстве, – говорила Яна, – уж этого-то я о вас никогда не могла подумать.

– Поголодаешь – поймешь. Но я не была достаточно богата, чтобы покупать оптом. Из-за этого я, нищая, за все платила двойную цену. Ты-то небось понимаешь, что Виктор не новый русский, он привык жить на копейки, а потому и мы будем экономить. Пусть в этот раз мы закупили всего в немыслимом количестве, зато потом месяц-два будем покупать только хлеб, мясо и овощи.

Я даже заставила Яну вести книгу расходов, чего сама никогда не делала. И вот через несколько недель подсчетов мы узнали, что тратим гораздо меньше. И хлопот гораздо меньше. Нам не надо бегать по ночнушкам и закупать все втридорога.

Иногда я слышала по телефону, как Яна объясняла наш способ ведения хозяйства подругам.

– Дуры несусветные, – говорила она. – В этом они увидели только способ утаивать деньги от мужей. А знали бы вы, на что они тратят деньги!

– Ну и на что?

– На носовой платок от «Диора» и на шнурки от «Нины Риччи».

Мы хохотали, довольные друг другом и своей хозяйственной сметкой.

Итак, Яна уехала и должна была уже вернуться, когда я только соизволила встать после своих ночных трудов. Вымылась, почистила зубы, сняла банный халат и надела домашнее платье.

Яна, как и я, не переносила халатов и носила дома либо легкие леггинсы, либо юбки с кофтами или платья. Некоторые из домашних платьев были так хороши, что я предпочитала быть застигнутой гостями именно в домашнем платье и сожалела, что в нем нельзя пойти на какую-либо тусовку.

На этот раз Яна ворвалась ко мне на кухню, Кое-как побросав в прихожей сапоги, шубу и покупки. Я сразу поняла почему – в руках у нее был пакет, белый пакет.

Я видела, что она, как собака, взявшая след, терпеть уже не может.

Конечно же, я тоже была заинтересована не меньше, а потому кое-как взломала конверт.

"И вот мы опять в Анд оме. Мчимся на всех парусах, потому что произошло такое! Многое произошло. Ну, скажем, так, чуть ли не попали в лапы новым хозяевам России. Были под дулом пистолета.

Случилось это уже в сумерках, и мы искали, где пришвартоваться. Онега – озеро узкое, но берега у него очень разные. Можно причалить к такой дряни и так, что даже в кусты по нужде не сбегаешь. Следы деятельности человека, марсианские пейзажи, в которых могут жить только роботы и кикиморы.

И вдруг услышали раздающийся на все озеро голос Высоцкого. Значит, рыбаки.

Они приняли нас с распростертыми, накормили жареной печенью рыбы палии (слыхала про такую?). Мы дали им литруху спирта, а они нам четыре огромных реликтовых рыбины. Мужики хотели унести рыбу на камбуз, но я не дала, оставила лежать в нашем тузике. Меня, может быть, и не послушались бы, но честный Гаврила встал на мою сторону. Эти рыбины стоили гораздо дороже.

И мы оказались правы, потому что, откуда ни возьмись, к нам на палубу прыгнули два азербайджанца с оружием. Они что-то гневно кричали не по-русски, но зато Сакен понял их прекрасно. (Какая-то часть его крови азербайджанская и отец его долгое время служил под Баку, где Сакен, с его-то способностями, выучил худо-бедно азербайджанский язык.) Не успели мы и глазом моргнуть, как Сакен, подобно лихому рейнджеру, налетел на кавказских бдил, для начала выбив у них из рук оружие. Вторым ходом он загнал их на другую, не пришвартованную к рыбакам часть яхты, и выбросил в воду, прямо через леера. Затем он бросил рыбакам их рыбу, и мы быстренько от них отрубились. Идти в темноте в Онегу мы не могли, а потому пришвартовались к другому берегу довольно узкого заливчика, напротив рыбаков.

Такого страха я еще никогда не знала. Мы сидели при свече, и никто не мог, да и не должен был спать.

И вот впереди этого ужаса вдруг раздался скрип уключин. Тут же в голове пронеслось, что новых хозяев Карелии и бдил в том же лице было не двое.

Если б двое, они бы побоялись соваться к нам, зная, что у нас находится их оружие, настоящее, не пугачи.

Сакен достал один из револьверов, мы все тоже вскочили.

Над головой по палубе прогрохотали довольно хозяйские, беспечные шаги, а потом в кубрик влез белобрысый паренек лет двадцати пяти.

– Чего в темноте сидите? – сипло спросил он.

Кто-то зажег свет.

– Серега я, – сипло продолжал парень, – капитан Серега. Голос вот потерял. Я тут за хлебом плавал, возвращаюсь, а мне ребята говорят, что с вами подло поступили. Было дело?

– Мы ребят не виним, а вот ваши бдилы…

– Трах-тарарах, – выругался Серега. – Они за копейку удавятся. Кто-то пустил их сюда, вот они и выеживаются. Я-то пока молчу, но поеду в Петрозаводск и настучу, что они заставили нас ловить палию. Это уж совсем беспредел.

– А что, нельзя? – спросил Силыч. – Я такой рыбы никогда не видел, хоть и рыбак.

– Реликт. Почти нигде не осталось. У нас несколько косяков. Они на семидесяти – восьмидесяти метрах глубины живут.

Потом подошел к открытому лазу:

– Эй, мужички, тащите рыбу и соль.

Рыбин было две. Серега счел, что так будет честно. Зато он подарил нам ведро рыбачьей соли и показал, как солить рыбу для себя, а как – надолго.

Сидели всю ночь, говорили о новых порядках, хозяевах и экологии. Обменялись адресами, и Серега отчалил.

Чуть развиднелось – мы отчалили тоже, пока рыбаки и бдилы спали. Ну ничего, теперь их пушки у нас на борту. Тем более что они так и не врубились, кто такой Сакен – вдруг свой? Язык понимает. Но почему он заступается за этих ублюдков русских или карелов? А может, это какие богачи, которые могут турнуть их из Карелии? Мне кажется, что они будут молчать. Слишком богата яхта, слишком отважен Сакен. Не лох. Ну а вдруг явное богатство привлечет их, они свяжутся со своими и нас поймают?

Ну ладно, это я написала еще тогда, когда не знала, чем дело кончится, чем сердце успокоится.

Главное – не в этом.

Мы спокойно дошли до Оров-губы, расставили типпи (Гаврила играет в индейцев), нарвались на волну боровиков, засушили несколько наволочек, насолили груздей и волнушек, намариновали моховиков, маслят и подосиновиков, набили пять тридцатилитровых банок ягодами и на легких парусах понеслись к Медвежьегорску.

М-да… Не знаю, как и взяться за нечто противоречащее всему, чему я верила и поклонялась всю жизнь. Случилось то, чего не может быть, потому что не может быть никогда.

Начну с легкого. Бывшая жена Сакена была из тех маленьких, глупеньких хозяюшек, к которым так и прилипают деньги. Расскажу, но ты у меня не укради, смотри! Сакен подарил ей духи, она помахала над раскрытой бутылкой ладонью, как это делают специалисты, и сказала:

– Не хило шмонит, шмонит не хило.

Ясно? Вот и весь портрет. Зато в делах сурова и последовательна.

Она родилась в Медвежьегорске, хоть Сакен познакомился с ней на Дальнем Востоке, вроде бы отбил от Громова. Девка она внешне ничего. А зачем отбил? Я так думаю, он ее не отбивал, что и подтвердилось, когда мы с ней остались одни.

– Все из-за денег, – сказала она.

– Но у них было одинаково много денег.

– Вот именно. Только Громову они жгли карман и руки. Это не муж. Такой у меня уже был. Работать отучится, деньги потратит, а дальше? Я сама люблю работать, и муж мне нужен работящий.