Жена по заказу - Алла Драбкина

– А теперь подумай очень серьезно и скажи: ты догадывалась, или подозревала, или знала о романе Ксюши с Иркиным Ванькой?

– Что-о?!

– Что значит твое «что»? Ты возмущаешься, удивляешься или…

– Я удивляюсь, но не возмущаюсь. Я видела его несколько раз в школе, они с Ксюхой учились в одной школе. Я сразу узнала его – это был вылитый Никита. Это был прекрасный мальчик, и что довело его… Если у него был роман с Ксенькой и об этом узнала Ирина… Ужас, ужас. Ага-а, теперь я понимаю, откуда в театр приходили эти письма.

– Какие письма?

– Что мы берем себе Ксюшины деньги, а она ходит голая. Что мы... продаем ее своим знакомым актерам-извращенцам. Что мы не гладим постельное белье и у нас часто грязная плита, потому что убегает кофе… А бедный ребенок вынужден бежать от нас куда подальше.

– По-твоему, это писала Ася, то есть Ксюша?

– Нет, конечно. Письма-то стали появляться, когда она ушла от нас в свою комнату и жила на свои немаленькие деньги. А если где еще подрабатывала… Ведь мы могли обидеться и перестать получать эти деньги. Иди сама в РОНО и доказывай, что если ты работаешь и живешь в своем доме, то государство должно еще платить тебе много выше прожиточного минимума. Ты не думай, что мы взяли ее из-за денег, когда мы ее брали, платили всего 25 рублей, как матери-одиночке.

– Дура ты, Лара. Ничего я не думаю. Я думаю, что и ты: она ушла из дому, чтобы быть с Иваном.

– Думаешь.? Ну-ну… Вначале это был не Иван.

Он был старше ее на лет шесть-семь, качок, отморозок. Из другого города, без родителей. Коля пробовал ему что-то сказать, так он пообещал нас «замочить». Иногда она приходила за деньгами в театральном гриме (тон все-таки просвечивает), но и без грима я видела следы побоев. Потом, я так думаю, он сломал ей нос, но в жажде примириться заплатил безумные деньги за лицевую операцию. Потом он пропал. Думаю, убили, или сел. А потом стали появляться другие. Чуть лучше, много хуже и просто никакие. Как она могла обойти Ваньку, ведь он…

– Его мать – Ирина, – разозлилась я. – Вы все – вылитый Никита, вылитый Никита, а какого черта Никита, когда Иван жил с матерью и любил ее. Это только хороших родителей дети презирают, а вот крокодилов – любят. И любить в ответ на любовь крокодилы не умеют.

– Женька, ты стала такая циничная…

– Но что поделать, если правда порой цинична? Недаром говорится «голая правда». Тогда не было слова цинизм. Грязные дела, необоснованные самоубийства – это требует полной голой правды, Ларка.

– Да брось ты, я так ляпнула. Бедная девочка, бедный мальчик. Как мне их жалко…

– И… Ксюшу?

– А зачем я ее взяла, учила всему, начиная с букв и таблицы умножения и кончая нормами поведения? Но мы так часто уезжали на гастроли, запихивая ее в пионерлагеря. Лишь два лета, и то не целиком, были вместе.

– А если бы она сейчас пришла к тебе?

– Сейчас – не придет. Хвасталась тут при встрече, что ее муж – главный галерейщик Питера и денег у него куры не клюют. По ее одежде это было хорошо видно. Так что… Человек ищет, где лучше…

– А «лучше» для нее – только деньги?

– Ну наверное, не только.

– Очень прошу, Лара, ответь на последний вопрос. Ты, наверное, помнишь жуткую историю с Шевченко, за которую якобы был весь курс, иначе они изгонят Алю как людоедку Тогда было какое-то голосование Ирка говорила, что против этого бреда были только двое: она и Никита.

– Против этою бреда было пятеро Мы с Колей, Вишневский, Арапова и Никита. Все, кроме Никиты, учились на нашем актерско-режиссерском курсе на режиссеров Никакая Ирина в нашу компанию не входила. Просто режиссеры у нас были взрослые, а мелкую актерскую сволочь можно подбить на все.

– Значит, и это…

– Наглое вранье.

Мы попрощались более приветливо и дружески, чем встретились.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Неприятности начались уже в понедельник и совсем не с той стороны, откуда я их ожидала Я поехала в школу за Кирюшей и была встречена его классной руководительницей с распростертыми объятиями.

– Он потрясающе ответил на литературе, – почти кричала от восторга Ольга Тимофеевна. – Я впервые поставила ему пятерку. А вообще-то это первая абсолютно честная пятерка во всем этом проклятом классе.

Кирюша вышел, важный и гордый, как юный лорд.

– Я получил пятерку по литературе, – почти высокомерно сказал мне он. – Все эти наши тупицы просто рот открыли, когда я отвечал.

– И давно ты не считаешь тупицей себя?

– Но я ведь все прочел, что надо! А они тупицы и не читают. И алгебру у меня сдули полкласса.

Больше не буду давать.

Все это мне не очень понравилось, но нарушать его радость не хотелось, тем более вот так, на ходу.

Решила, что образумлю его постепенно.

Мы пошли в метро.

– Ужасно, что вы не умеете водить машину.

У вас никогда не было машины? Вы всегда были такая бедная?

Да, его гордость приобретала чудовищные размеры. Я, естественно, молчала. Вот так молча мы шли по подземному переходу. Я не поднимала глаз не только потому, что не хотела обнаружить своих чувств перед Кирюшей, а еще и потому, что всегда стыдилась ходить по этому коридору нищих. Какова же безнадежность положения людей, если они стали попрошайками. Всю жизнь работали – и под старость попрошайки.

Я смотрела вниз и вдруг увидела, как чья-то нога пнула шапку нищего. Я быстро подняла голову и увидела искаженное гримасой презрения и брезгливости лицо Кирюши. Вообще-то я не из тех, кого боятся дети, но, видимо, посмотрела на него так, что он сиганул от меня.

Пока я собирала раскиданные Кирюшей гроши, пока опустошала свои карманы и извинялась перед нищим, Кирюша убежал.

– Благодари Бога, что это не твой ребенок, – сказал мне старик-нищий. – Его родители – несчастные люди.

Почему он догадался, что ребенок не мой?

Нога за ногу я пришла домой. Вот на этом, очевидно, и закончится моя проклятая карьера, хотя сама бы я не отказалась работать с Кирюшей даже после этого. Я еще не видела путей его исправления, но на что же мне дана голова? Все-таки я умею думать, а потому знаю: подумаю и найду.

Меня встретила встревоженная Яна.

– Что случилось, почему он прибежал один?

Он убежал от вас?

Скрыть правду, не выдавая своего отношения к таким детским грешкам? Нет уж. Выдам.

– Он ненавидит нищих, – сухо сказала я. – Он ненавидит нищих и потому пнул ногой шапку с милостыней.

Яна не то что побледнела, она позеленела. Потом резко побежала к комнате Кирюши.

– Открой сейчас же! Сейчас же открой, кому сказано?

Потом раздались звуки пощечин и гневные Янины выкрики:

– Полонское отродье! Мразь! В точности как твой папаша! Я тебе покажу такие развлекушки!

Нет, я тебе устрою другие. Ты у меня теперь долго будешь развлекаться по-моему!

Я не побежала туда, потому что ничего не имела против того, чтоб мальчишка получил свое. Да я сама бы налупила своего ребенка за такие штуки. Но я знала и другое: ни моя дочь, ни мои внуки такого не сделают. Им это просто в голову не придет.

– Мамочка, прости! Мамочка, не буду!

– Нет уж, ты еще разок попробуй!

Потом Яна, совершенно потерянная, вернулась ко мне на кухню.

– Вы теперь, наверное, не захотите иметь с нами дела?

Прежде чем ответить, я долго думала. А потом сказала правду:

– Мне очень нужны деньги, мне очень нужна работа. Но остаться с Кирюшей я хочу не поэтому.

Мне кажется, нужно только время и постоянный надзор. Ребенок в его возрасте не может быть таким неисправимым.

– Вы не все знаете, – мрачно сказала Яна. – В прошлом году мне пришлось забрать его из другой школы. И знаете, почему? Он с одной девицей во время перемены демонстрировал перед всем классом половой акт. На учительском столе. Как вам?

– Он больше не повторял такого?

– Ну повторил бы он у меня! Но и это не все.

Началось еще с детского сада. Ребенок постоянно терялся на прогулках. Оказывается, он забегал в пивной бар, мимо которого дети ходили на прогулку в сквер. А там просил у пьяниц дать ему выпить.

И ему ради смеха давали…

Я была смущена. И отнюдь не Кирюшиными подвигами, а скорей фактами, которые Яна сейчас выдвигает против себя. Не Кирюша, а она ответственна во всех этих случаях. Неужели она не понимает этого?

– Я знаю, вы скажете – сама виновата. Виновата, да. У меня было мало времени и неподобающее для ребенка общество. Я не умею так, как вы, объяснять ему уроки. Да и времени нет. Вы же понимаете, что в этом доме я... временная жена.

– Ничего подобного! Вы хорошая жена!

– Но я для этого трачу все свои силы! Все, понимаете! И все равно живу, как на пороховой бочке, потому что в любой момент Кирюша может учинить такое, что нам предложат убраться. А убираться нам некуда, кроме как к матери.

– Яна, почему вы так откровенны со мной?

– Но я же читала ваши книги… – вдруг совершенно наивно, как само собой разумеющееся, говорит она.