Тень - Елена Черткова

создала благотворительную образовательную программу «Двери», затронувшую как женское образование, так и образование представителей расовых меньшинств. Особое внимание всегда уделялось детям-сиротам и семьям, потерявшим кормильцев в ходе так называемой Дикой войны, которая почти три года терзала периферию, но все же не добралась до Гранатового города. Не покривив душой, скажу, что без поддержки этой удивительной женщины я сам, ваш верный слуга, мог бы и не оказаться на своей должности. Итак, встречайте: леди Уна-Жанел!

Зал взорвался аплодисментами и заскрипел стульями. Под каждый ее шаг все больше гостей вставали со своих мест. Но вместо хлопков в ладоши Уна слышала только шум дождя. Когда-то под этим куполом Карлай держал на руках Лесэна. Столько лет прошло. Сотню раз она бывала здесь. Какой только не представала перед ней эта ротонда… Тяжелее всего было в первый раз: ей даже показалось тогда, что она все еще распознает пятна крови на полу. Потом мусор разгребли, а полы отмыли. Позже она любовалась восстановленным потолочным витражом. Пришлось долго копаться в архивах, чтобы найти хотя бы примерное изображение, и оказалось, что это были морские глубины. Когда шел дождь и его потоки сползали вниз с купола, плавники диковинных рыб и тончайшие водоросли будто оживали.

А застывшие в воспоминаниях госпожи Вакхари фигуры посреди ротонды – нет.

Уна-Жанел поправила уже выбеленную временем прядь и наконец подняла на публику глаза. И первым, что встретил взгляд, были вишневые огоньки. Теплые, чуть озорные, любящие. Огоньки глаз Силиины – их с Карлаем дочери. Полтора десятка лет эти огоньки на тех местах, где у людей темнота зрачков, освещают Уне путь. Не позволяют падать и напоминают о главном: семья – это о реальной жизни, о том, чтобы разделить между собой все таким, какое оно есть. Что бы ни происходило: сладкое и горькое, доброе и злое.

Уна рассказала публике о том, как несколько лет отстаивала права на эту землю и какие препятствия встречались на ее пути после. О том, что она всегда знала, что не сдастся и доведет работу до конца.

– Простите за такой вопрос, госпожа Вакхари, – расплылся в приторной улыбке один из газетчиков, которые во время ее речи подобрались ближе к сцене. – Как вы считаете, поддержал бы подобные начинания ваш покойный супруг? Насколько я понимаю, он был в первую очередь бизнесменом, а все ваши благотворительные проекты выросли ни на чем ином, как на его средствах.

Зал загудел, но быстро затих, прислушиваясь к ответу.

– Карлай многому меня научил. Я бы даже сказала, что все эти годы он продолжает жить во мне. В разных ситуациях, мучимая вопросами и противоречиями, я снова и снова слышу то одни его слова, то другие. Так что он не просто был бы доволен… Мы сделали это вместе. Карлай совершил движение, а я просто бесконечно продолжаю его…

– Но вы тратите деньги, ничего не получая взамен.

– О, вы ошибаетесь! – улыбнулась Уна. – Однажды мой супруг привел в пример ум и руку. Он объяснял, что ум и части тела действуют заодно. Действуя в своих интересах, ум действует в интересах руки. И наоборот. Обслуживая тело, рука фактически обслуживает сама себя, свое благополучие. Тогда он говорил о семье… – Она еле слышно вздохнула. – В те темные времена многие лишились своих близких. Но послушайте, можно же расширить этот принцип – включить в него не конкретных людей, а… Например, весь город. Заботясь о благополучии города, его жителей, мы так или иначе заботимся о себе. О своем будущем. О будущем своих детей.

– А разве к вашей дочери не приезжает семейный врач, когда ей нездоровится? – ядовито сощурился газетчик.

Уна совершенно спокойно смотрела на него сверху вниз. Сотни раз ей уже приходилось смотреть в подобные лица. Подобные и еще более уродливые. Не внешне, конечно. Уродство проступало изнутри. От таких издалека тянуло гнилью. И им нравилось искать гниль в других.

Она просто улыбнулась. Улыбнулась той честной и чистой улыбкой, которая выжигает все дурное. Людям, которые чувствуют себя вправе улыбаться так, не нужны слова оправдания. Им не требуется отмывать себя. Их невозможно испачкать.

– Я вам больше того скажу, – хмыкнул кто-то в зале. – Он приезжает не только тогда, когда юной Вакхари нездоровится. Они же состоят в родстве.

Слушатели рассмеялись. А Силиина захлопала в ладоши – и следом, вторя ей, шум аплодисментов снова затопил ротонду. Девушка повернулась к Моррису, сидящему на соседнем стуле. Что-то шепнула, тот улыбнулся уголком губ и кивнул, не отрывая восхищенных глаз от сестры.

Уна давно уже не чувствовала себя одинокой. Ее собственная семья росла. Вот-вот мир услышит первый крик ее очередного племянника. Да и Силиина скоро украсит волосы живыми цветами. И, кроме этого, у госпожи Вакхари были все те, кто связан с ней судьбой. Ученики, пациенты и ее подопечные.

А когда-то ей чудилось, что в целом мире больше нет и не будет никого, кто мог бы защитить ее. Дрожа от ужаса, каждый день она просто пыталась хоть как-то жить дальше. А потом однажды поняла, что мир вокруг кусается, но клыки его недостаточно велики для того, чтобы отобрать у нее саму себя. И тогда Уна-Жанел нашла в себе силы не только защищаться, но и продолжить дела тех, кого любила. Каждый раз она спрашивала себя: что бы сделали Карлай, Лесэн, родители, если бы были рядом? Чего бы хотели? Чему были бы рады? А позже она уже не могла и не желала отделять то, что делала сама, от того, что шептали ей призраки прошлого…

Внезапно оказалось, что, включая в свою жизнь кого-то еще, ты не беднеешь, вынужденный отдавать больше. Наоборот, Уна чувствовала, как становится богаче, сильнее, устойчивее и бесстрашнее. Когда понятие «я» включало только ее саму, девушка ощущала себя песчинкой, которую швыряет о камни равнодушная волна. Когда же «мое» включило в себя сотни жизней, разных, самостоятельных, но накрепко связанных друг с другом, Уна почувствовала, что такое не по зубам даже смерти.

…С открытия они с дочерью вернулись уже к полуночи.

Ноги гудели от туфель. Голова – от голосов. Силиина поцеловала мать и скрылась за дверью своей спальни. У себя же Уна с благодарностью обнаружила горящий камин – мажордом знал, что хозяйка все чаще мерзнет по вечерам, даже если до настоящих холодов еще далеко.

Женщина сменила верхнее платье на уютный халат и села у огня. Часть поленьев уже прогорели, и красные угли приятно потрескивали. Вот и закончился еще один день. Еще один день