Московские праздные дни: Метафизический путеводитель по столице и ее календарю - Андрей Балдин

Михайловский день в Москве представляет вчерашнему (толстовскому) разрыву ткани времени уравновешивающую пару. Он, несомненно, утвержден в календаре в подмогу мятущимся верующим; в ноябре они нуждаются в духовной поддержке. Их испытание состоит уже не столько в борьбе с темнотой, сколько в отсутствии ориентира, и с ним внятного пространства вообще: прошедший год давно закончен, замкнут под Покров, нового ждать еще месяц — время безместно, в нем словно негде жить.

Рождественская звезда, которая явится неведомо еще когда, в данном контексте видится как полная сумма румбов, протокомпас, устройство, помогающее душе сориентироваться, найти во тьме сомнений верх и низ. Пока же, в ноябре, на грани Москводна нет румбов, длится схватка в темноте, в которой нет ни верха, ни низа, ни сторон света (его и нет, света).

Здесь светят только самозвезды, душевные титаны, борются противу безразмерной мглы.

В этот момент и является Михаил со ангелы, подавая пример схватки «вслепую»: ничего, кроме веры и надежды, не поможет в безмерной тьме.

Михайлов день. Михайло мосты мостит, Николе зимнему путь готовит. Надежда на твердый лед, на грядущее установление жизни.

Народная душа в сомнениях, крестьянин вновь обращается к домовому. Все же это веселая нечисть; ноябрь загнал ее вместе с овцами, петухами и курами в общую кучу, в один «собор».

Угасло солнце. Скопище ведьм, а за ними все несчастья вереницей притащились к человечьему жилью. Домовому строить оборону.

От апостола Филиппа до царевича индийского

27 ноября – апостол Филипп

Здесь чудится первый просвет; виден выход из ноября.

Филипповки. Начинается Рождественский пост. (Пост есть уже некоторая мобилизация духа.) Иней на Филиппа обещает богатые, понимаешь, овсы. Лошадиный интерес.

Запаривали овсяную метелку, омахивали дом. Варили кисель (из овса же), пекли из него хлеб. Лучше печенье.

Вообще кухня с ее самосветящим очагом есть сущее место спасения. В кухне спасаемся, и не мы одни.

В третий четверг ноября французы празднуют день молодого вина бужоле. Красное, с плодово-ягодной разновкусицей. Это их, басурман, вариант праздника первого снега (встречи зимы), сопутствующего ему глинтвейна и воспоминаний о друзьях.

Все народы празднуют борьбу с темнотой, у всех в той или иной форме устраиваются огненные церемонии. У евреев в эти дни отмечается праздник света Ханука. В память о восстании 144 г. до нашей эры, когда осажденные были заперты в крепости, и масла для ламп у них оставалось на один день, но огонь сам горел семь дней.

Калмыки отмечают праздник Зул. Это их Новый год; зажигаются свечи и пускаются по воде. Свечи невысокие, лепятся вручную и потому похожи на пельмени.

*

2 декабря (19 ноября) православная церковь вспоминает Иоасафа, царевича индийского и отца его Авенира.

Этот царевич — Будда. Оказывается, русская церковь различает на юге не одни только провалы и прорехи (метафизические), но — поверх них, и далеко за ними — Будду.

Его историю в «Повести временных лет» Нестор-летописец перелагает на северный лад. Согласно его версии, царевич движется в своем развитии от язычества к христианству, через испытание пустыни. (Не иначе, ноябрьской: ноябрь есть истинная, испытующая дух пустыня, или так: пещера московского календаря.) Есть поправки к классическому буддийскому сюжету. Царевича вызвал к путешествию на север (!) христианский монах (по святцам – Варлаам), а вовсе не сладкоголосая китайская рабыня.

В церкви колокольни Новодевичьего монастыря есть придел царевича индийского. Странные украшения над окнами это подтверждают — плоские и широкие круги вместо обычных острых гребней. Круглые эти бляхи тщатся изобразить Индостан.

Цветная история; при этом вся она вне пространства: юг, отменяя расстояния реальное и историческое, является метафизически — знаком и цветом. Так, в области вымысла московская сфера готова поглотить весь мир. Она переполнена (фантазиями); в пустоте и оголении поздней осени, с закрытыми глазами Москва продолжает сочинять.

Только сочинение ее и спасает; вот-вот она взойдет над Дном.

Ноябрь продолжает и завершает многие сюжеты Казанского спуска. В чем-то положение ноября просто: его рисунок прям, ортогонален, выставлен по основным осям, горизонтали и вертикали.

Ноябрь беспредметен; в его позиции нет никакого наклона: «хроносфера» Москвы достигла дна, дноября. Дно горизонтально. Город, в свою очередь, обнаруживает в себе вертикаль, меридиан (от Самотеки до Серпуховской). В этом смысле устройство Москвы замечательно: оно даже на плане ясно указывает, где у столицы «верх» и «низ».

Можно продолжить слежение за метафизическим ландшафтом Москвы; в первой главе было найдено место Покрову и одноименному собору — на высоком берегу реки, с которого валится вниз Васильевский спуск. Теперь видно: на другом, низком берегу простирается «дно» Замоскворечья, логично завершаемое пределом этого падения, Серпуховской линией Москводна.

Все по горизонтали и вертикали. Чертеж Москвы встает ровно, по осям. На плоском языческом основании строится история христианской Москвы как образования «пространственного»: она укладывается веками-слоями. Так странно и хитро, или нелепо, небрежно укладывается, так беспечно (по-долоховски) относится к вопросу баланса, что может в один ноябрьский (революционный, «архимедов») момент вдруг раз — и перевернуться вверх тормашками. Встать по новой вертикали. Такова максимально контрастная, революционная геометрия ноября.

Отсюда попутные ноябрьские контрасты: скажем, ноябрь кажется темнее декабря — потому уже, что не покрыт снегом.

Народный календарь рассуждает о слякоти и спасительной (горизонтальной) корке льда, который вывезет к зиме, выручит из безвременья.

Ноябрь предъявляет героев, сюжеты гибельные и подвижнические: вертикально вниз (на юг) Толстой, вверх архистратиг Михаил.

Все просто. Рисунок ноября так же оголен, как ветви московских дерев.

Еще является сюжет подземелья, под-Московья, обозначенный черчеными «пещерами» метро. В них совершался опыт обустройства идеального мира, чем-то (хоть и с другим знаком) напоминающий подвиги отшельников христиан: те так же копали свои ходы и норы в совершенной темноте, вычерчивая под землей идеальные фигуры, невидимые круги и кресты. Таковы были их духовные координаты, результат черчения «черным по черному». Занятие максимально свободное, не связанное никаким другим законом, кроме закона веры.

Метропещеры весьма логично встраиваются в вертикальный чертеж ноября и с ним в большой календарный очерк Москвы.

Непросто разве что само выживание в ноябре. Но если учесть, что настойчивые знаки календаря (полярные, все разводящие на верх и низ) есть в первую очередь уроки возвышения, если понять эту ясную постановку осей, как слово о будущем пространстве, то ноябрь у нас выходит не так уж пуст и безнадежен.

В ноябре мыслится зачатие московского пространства.

Глава третья

Пророки

4 декабря ― 18 декабря

― Введение ― Народный календарь и библейские пророки ― Звезды, они же ордена ― Рассуждение о пятнадцати ступеньках ― Две башни ― Декабристы и «Граф Нулин» ― Прокопы, вехи и Кощей —

4 декабря — Введение

Введение — слово, само за себя говорящее. Написал и получилось, что книга до сего момента не начиналась, а только идут к ней приготовления. В каком-то смысле так оно и есть. Прошли два месяца приготовлений к строительству света, всего будущего года — октябрь и ноябрь. Будет еще и третий — декабрь. Все верно: будущий год (свет) еще не открыт, календарь пойдет по привычному кругу с 1 января, а пока длится московская «тренировка», душевная и духовная, пластическая, художественная.

С началом декабря, с приходом праздника Введения, эта подготовка вступает в решающую стадию.

Как после этого не задуматься об осмысленном устройстве, вселенской «архитектуре» московского календаря? Византийский календарь не знал нашего Нового года, отсчитывал время с 1 сентября, но как будто заранее на своем круге расставил точкинапоминания, чтобы мы лучше подготовились к собственным новогодним праздникам.

Так — напоминанием — выглядит декабрьское Введение: книга года, книга света еще впереди.

В декабре, словно их специально созвали заранее, в церковном календаре собираются пророки. Их тут большая часть со всего календаря. Они заглядывают вперед, в «книгу» будущего года; вместе с Введением пророки как будто ободряют Москву: ждать осталось недолго, позади метания и сомнения (лишенного румбов, обретающего румбы) ноября; нарисовался твердый вектор, указывающий на Рождество.