СМЕрШная история часть первая 1941 (СИ) - Павел Киршин

месте пожарища было много мёртвых немецких солдат. Одни в форме, другие в чёрных комбинезонах, но большинство белели исподним. Танки были сильно раскурочены, как будто взорвались изнутри. Одна из башен глубоко зарылась пушкой в землю, возле лежавшей на боку ремонтной летучки.

— …ый, богу душу мать, любись оно конём. Вася, смотри, этих зарезали. Закололи как свиней…дей этих. Смотри. — Савва переходил от тела к телу. — Четыре танка, автокран, грузовик, легковой автомобиль, два мотоцикла. Двадцать четыре трупа. — Перечислял он.

— А-в-ва!

Звягинцев повернулся. — Чего там Вась?

Василий стоял с другой стороны дороги. В поле, метрах в двадцати от контуженного, среди спелых колосьев яровой пшеницы, торчал деревянный крест. Судя по размерам, в братской могиле было похоронено несколько человек. На перекладине висели красноармейские пилотки, фуражка и женский бордовый беретик. Поодаль, с простреленными головами, лежали ещё два фрица.

***

Вытянув ноги, я сидел прислонившись спиной к одиноко стоящей берёзке, а между пальцев тлела сигарета. Передо мной стояла полупустая бутылка трофейного Хеннесси, а на колене лежала фотография. Смешная она здесь получилась. Более пухленькая, с бантиком в причёске. Взгляд, чуть исподлобья и немного нахмурен, словно у ребёнка, которого не пустили гулять. "Хватит ныть", — мысленно сказал себе. Напоследок, сделав большой глоток, глубоко затянулся паршивой сигаретиной. Перебинтованное бедро заныло, когда отбрасывал опустевшую бутылку.

…нужно вставать и двигаться дальше, но сейчас… чёрт, башка кружится… уже вечер?… полежу ещё немного и пойд…

Мне что-то снилось. Словно отдельные кадры, снятые на чёрно‐белую плёнку. Вот иду, опираясь на самодельный костыль… Тут, плыву, держась за корягу… Затем всё надолго пропадает. А когда просыпаюсь — с хмурого неба бьют ливневые струи. Я лежу на спине и сглатываю капли попавшие в рот… Меня трясло и било о борт скрипучей телеги, когда окончательно пришёл в себя, с жуткой головной болью.

— Прачнуцца? — Резкий мужской голос ударил по вискам, заставив скрючиться, пережидая вспышку похмельных страданий.

— Табе трэба папіць. — Узловатые жилистые руки приподняли мою многострадальную черепушку, подставляя горлышко моей же фляги. Ощутив пересохшими губами влагу, присосался, как телёнок к титьке. — Ты шмат крыві страціў.

Дыхание перехватило, но со словами "хлябай больш" меня продолжали поить. Непроизвольно, на глазах выступали слёзы. Яркий солнечный свет, боль от похмелья и потеря крови конкурировали между собой, в попытках меня угробить. Фигура мужчины расплывалась в разогретом безжалостным светилом воздухе, а вислоусое лицо с бобриком седых волос, напротив, наклонилось ближе. — Паспі трохі.

***

Вы же у себя в части были, а мы в городе стояли. Я сам, своими глазами видел, как из самолётов чем-то поливали. Потом горело, как адском пекле, — рассказывал сержант из взвода связи двадцать первого стрелкового корпуса, — даже булыжники на дороге горели. В штабе знакомый был, так говорил, что в Пинске тоже самое было.

Сергей устало вздохнул. Такие истории ни к чему хорошему не приведут, надо пресекать. Жаль, в отряде комиссара нет, некому людей подбодрить и направить их мысли в нужное русло.

— Сержант! Ко мне!

Капитан с удовлетворением наблюдал, как опередивший его Шалдин показал связисту свой пудовый кулак. Отличный командир, подумал он, мужиков держит в узде, как своих, так и недавно примкнувших к отряду. Он хотел окликнуть лейтенанта, хоть на словах поощрить за его старания, но его самого позвали к полковнику Сабашвили.

— Капитан, свою задачу мы выполнили. Как минимум тридцать танков уничтожили. Но, сейчас дивизии нужно выходить из окружения к остальным частям корпуса. — Полковник прервался, достав из кармана пачку, предложил Сергею папиросу. Пыхнув табачным дымом, продолжил. — Я забираю остатки дивизии и ухожу с танковым батальоном в сторону деревни Бакшты, будем пробивать коридор оттуда. Ставлю тебе задачу. Со своим отрядом берёшь две сорокопятки, все зенитки и держишь переправу до двадцати ноль ноль. С тобой останется разведбат из пятьдесят пятой.

Ванштейну ничего не оставалось делать, как взять под козырёк. — Слушаюсь!

— Сергей Владимирович, ты со своими бойцами очень выручил нас с теми гаубицами. Если бы не вы, мы не смогли бы так долго удерживать фашистов. — Полковник вытер пот с покрытого грязью лица. — Сергей, позволь дать пару советов. Не дай обойти тебя с левого фланга, там говорят парочка бродов есть. Ты не экономь снаряды, стреляй до железки и рви их ко всем чертям. Держитесь лесов, немцы в них почти не суются. Техники у вас не будет, так что старайтесь передвигаться в ночное время. Прощай капитан.

Капитан, потомок евреев из Германии, согласно кивнул, а затем обнял пожилого грузина, с которым держал оборону у небольшой реки в Белоруссии. — До встречи, товарищ полковник. И удачи вам.

***

У деда Константина выхаживающего меня, я жил почти две недели. Хуторок, где он обитал со своей невесткой Олесей, находился где-то между Минском и Смоленском. Первые четыре дня провалялся с высокой температурой, почти не приходя в сознание. Хорошо, что нет голоса, я бы им такого наговорил.

В их хозяйстве, к моему появлению, уже было не всё ладно. Заморенная лошадка, которой уже пятнадцать лет, маленькая коровёнка, почти не дающая молока и четыре оставшиеся курицы с крикливым петухом. Вот и всё, что осталось от некогда зажиточного хутора. Гусей и уток позабирали советы, большинство курей, а также поросят с их мамкой съели немцы. Подробности, как это происходило, обстоятельно перечисляла сороколетняя Олеся, теребившая подол юбки. С любовью называя всю живность которой лишилась по именам.

Её терпению и спокойствию можно было позавидовать. Муж погиб в финскую, старший сын утонул два года назад, а младший убежал с отступающими войсками. Тесть, единственный мужчина в семье, известный по всей округе плотник, сидит без заработка с больной спиной. — … нічога. Ты ня думай, што я скарджуся, бывала горш жылі.

Да уж, куда хуже? Не померли и ладно? Баба практически одна на хозяйстве, так как Костя бывает по полдня разогнуться не может. Мужику за шестьдесят. Сколько ему жить осталось, будет одна выживать? Может правду говорят про менталитет белорусов, как в том анекдоте? "А можа так и трэба?"

Отёк на ноге спал на десятый день. А ещё через два дня решил пробовать подняться, или хотя бы сесть. Потихоньку рассходился, пока только по двору, но лиха беда начало. Рана пока тянет, но вроде бы мясом уже заросла. Орудуя, мастерски вырезанным Костей из ясеневой доски, костылём, спрятался за дровником. Причина была прозаической. По дороге к дому приближался велосипедист.

Олеся, убиралась в стойле у Звёздочки и не сразу услышала крики гостя. А дед, сидевший с обратной стороны дома, почему-то не торопился отзываться.

— Константин