Три повести - Сергей Петрович Антонов

они еще там? — спросил он.

— Сиди. Позовут, — ответила Тоня.

— Это ты на нас написала?

— Я. — Тоня взглянула в глаза Матвею. — И нисколько не раскаиваюсь… — и добавила тише: — Из-за вас и мне выговор пообещали.

— Ну да?

— Наверное, действительно, вам тут не меня, а милиционера с палкой надо… Почему ты такой?

— Скучно мне, — сказал Матвей.

— Как это так скучно? Тебе навстречу пошли. Захотел в МТС — послали в МТС. Захотел в бригаду Зефирова — послали к Зефирову… Смотри, тебя хотят под суд отдавать, — добавила она, оглянувшись.

— Не бойся, тебе выговора не будет, — сказал Матвей. — Ты тут ни при чем.

— Не обо мне, а о себе думай. Тебя судить хотят, понимаешь?

— А Зефиров как?

— Зефиров тебя защищал, как мог. Говорит: «Я бригадир, я один и отвечаю». Он очень тебя защищал.

— Это неважно. Ему-то что посулили?

— Ему, я думаю, ничего особенного не будет. Все-таки с ним считаются.

Окно отворилось, и Иван Саввич позвал ласково:

— Морозов, тебя приглашают.

— Хоть там веди себя как следует, — быстро заговорила Тоня. — Воротник застегни… Дай, застегну…

Матвей прошел мимо барьера, за которым маленький старичок все еще искал бумажку, и вошел в кабинет.

Директор МТС, недавно назначенный, моложавый, но поседевший уже человек со значком почетного железнодорожника, с любопытством осмотрел Матвея.

— Что это у тебя за кинжал за поясом? — спросил он.

— Насос от велосипеда… А то ваши тут, эмтээсовские, уносят насосы.

— А ты чей? Не наш? Не эмтээсовский?

— Я еще не поймешь чей.

Иван Саввич скромно сидел у стола, сбоку, и слушал. Вся его фигура словно говорила: «Наконец-то мы и дождались… Сейчас мы припомним все твои спектакли и представления… Сейчас мы с тобой за все разом и рассчитаемся». Зефиров хмуро смотрел в сторону. Игнатьев поглядывал на Матвея выжидающе и недружелюбно.

— Ну, так как же нам с тобой быть, Морозов? — спросил директор.

Матвей подумал и спросил в свою очередь:

— Сесть можно?

— Конечно. Садись. Как же будем решать?

— Вам виднее. Вас тут вон сколько, а я один.

— Что значит один? — спросил Иван Саввич, ласково поглаживая сукно стола волосатой рукой. — Мы тебя на то и пригласили, чтобы вместе обсудить, чтобы без никакой ошибки. А с тобой еще говорить не начали, а ты уже норовишь на дыбки. Нельзя так. Нехорошо. Человек ты грамотный, не хуже нас разбираешься. Это с дедушки Глечикова не взыщешь, а с тебя можно спросить. Ты и за слова свои и за поступки должен отвечать, как положено по закону. Чего зеваешь? Скучно? Машину калечить не скучно, а с нами беседовать скучно?

— Скучно, — сказал Матвей.

— Что я говорил? — обратился красный от возмущения Иван Саввич к Игнатьеву. — Другой бы осознал свое поведение, покаялся, а этот — никогда.

— Как ты считаешь, Зефиров виноват? — спросил директор.

— Моя идея, — ответил Матвей. — Я один виноват.

— Ишь какой благородный! — воскликнул Иван Саввич. — Мы и без твоего благородства разобрались, что ты кругом виноват. Зефиров-то без тебя два года работал и кроме благодарности ни одного замечания не имел. А ты, куда ни встрянешь, всюду, ровно микроба. У тебя в прошлый год, как ты в МТС работал, был выговор.

— Прошлый год не было, — сказал Матвей.

— Забыл?

— Выговор не сказка, чего его помнить.

— Сейчас подымут дела — вспомнишь!

Директор позвонил. Вошел старичок в валенках.

— Нашли? — спросил директор.

— Ищем.

— Давайте ищите.

Старичок вышел.

— С ним, я думаю, говорить нечего. Направляйте материалы в прокуратуру, пускай они разбираются, — и Иван Саввич хлопнул ладонью по столу. — Так и так, мол, сознательно вывел из строя трактор. А я тоже еще кой-чего припишу.

Все посмотрели на Матвея. Матвей зевнул.

— Это вы на своей избе портрет повесили? — спросил Игнатьев.

— Ну, повесил. А что?

— С какой целью?

— Без всякой цели, Чтобы красивше было.

— Но почему вы выбрали портрет именно вашего председателя колхоза?

— А я не знал, что он недостойный.

— Да, с вами трудно разговаривать, — протянул Игнатьев.

— Тогда все, — сказал директор МТС. — Если нет возражений, будем дело передавать в прокуратуру. Морозов, нет возражений?

— Нет, — сказал Матвей.

— Это, значит, тебе суд будет, — пояснил Иван Саввич, выведенный из себя спокойствием Матвея. — Это, значит, посадят тебя, понятно?

— Мне идти? — спросил Матвей директора.

— Так что же ты, так ничего и не скажешь? — Директор смотрел на него с явным любопытством. — Неужели тебе все равно?

— Какая разница? Что тут работать — что там работать.

— Хоть бы об матери подумал, — вставил Иван Саввич.

— Мать в колхозе работает. Проживет, — сказал Матвей. — Жену, конечно, немного жалко.

— Какую жену? Он разве женат? — спросил директор.

— Врет! — Иван Саввич отмахнулся. — У него всегда такие штучки… Да кто за него пойдет? Ни одна дура не пойдет.

— Нашлась одна.

— Врет!

— Нет, не вру. Сегодня только расписался и свидетельство получил. — Матвей стал рыться по карманам. — Конечно, тяжело ей будет. Только расписался, а тут мужика забрали. Каждому понятно. Ну, да ничего, пусть привыкает. Мне, я думаю, много не дадут.

Он нашел свидетельство и передал директору МТС.

— Да, — сказал директор. — Ну что ж. Поздравляю… Что же она, из вашей деревни?

— Наша, Пеньковская.

— Ну вот, Иван Саввич, а вы говорите. Кто это у вас Лариса Ивановна?

— Какая Лариса Ивановна? — спросил Иван Саввич, изумляясь.

— Ваша Лариса Ивановна. Супруга Морозова.

— Какая супруга?.. Какая может быть супруга?.. А ну, дайте, — и Иван Саввич вырвал из рук директора свидетельство о браке. Читал он долго, и левый глаз его стал подмигивать. — Нет… — сказал он вдруг срывающимся голосом. — Нет… Не может этого быть… Это он бланку выкрал в сельсовете… Смотрите, печати-то не видать… Смазана печать-то…

Директор и Игнатьев стали внимательно рассматривать свидетельство.

— Что? — спрашивал Иван Саввич. — Я говорил — фальшивка… Что? Ее надо тоже туда же, в дело.

В это время открылась дверь, и в кабинет вбежала Лариса.

— Товарищ директор! — заговорила она, бросаясь к Матвею. — Простите его… Он не виноват вовсе.

— Иди отсюда! — сказал Матвей.

— Честное слово, не виноват… — не обращая на него внимания, продолжала Лариса. — Там уже и серьгу приварили… За что же его?

— Иди отсюда, слышишь? — повторил Матвей и подтолкнул ее к двери.

— Не касайся до нее! — крикнул Иван Саввич, стукнув кулаком по столу. — Не касайся до моей дочери!

— А если засудите, — не унималась Лариса, — то и я с ним пойду… Добром не пустят — тоже что-нибудь поломаю, казна свезет. А ты, папа, молчи. Для меня теперь твои приказы недействительные.

— Как недействительные?!

— А так. Я теперь ему подчиняюсь. Вот! — и она поцеловала Матвея.

— Идите-ка