Белый ящер - Павел Вежинов

– Не знаю, сэр, мне кажется, это деформирует разум.

– А вам не кажется, что деформированный разум порой рождает очень интересные идеи? И весьма причудливые образы?

– Зачем она нужна, эта причудливость? Им достаточно быть истинными.

– Все великие истины странны, молодой человек. И необъяснимы. Чтобы не сказать, сверхъестественны, каковыми они, разумеется, не являются. Что такое, например, земное притяжение? Или время? Можно ли их постичь разумом? А что такое воображение? Да есть ли вообще что-нибудь более невероятное и загадочное, чем человеческое воображение?

– Но разве воображение не есть комбинаторная способность человеческого разума?

– В этом и заключается одна из серьезнейших загадок природы, – сказал Кавендиш, потирая руки. – Вы никогда не задумывались над тем, почему самое живое и интенсивное воображение свойственно именно молодым людям? Чем старше человек, тем реже он им пользуется, тем меньше мечтает. И в конечном итоге получается, что разум подавляет воображение, вместо того чтоб его стимулировать.

Несси мрачно молчал.

– И чем вы это объясняете, сэр? – спросил Кирилл.

– Ничем! Это выше моих сил! – с удовольствием сказал философ. – И не хочу объяснять. Даже нейрофизиологи не могут сказать об этом ничего внятного. Но факт остается фактом. Если принять, что мозг – единственное средоточие и носитель психической деятельности, то что получается? Получается, что более молодой и более бедный клетками и нейронами мозг выполняет самую ответственную и тонкую работу.

– Это логический абсурд, – сказал Несси.

Кавендиш с живостью обернулся к нему.

– Где же вы здесь видите логическую ошибку?

– В утверждении, что воображение – самый тонкий продукт психической деятельности. Таковым, несомненно, является мышление, и именно абстрактное мышление.

– Да. Охотно соглашаюсь с вами. Лично я разделяю это мнение, потому что я философ, то есть моя профессия – абстрактное мышление, основанное на безупречной логике. Но что подсказывает нам действительность? Или, вернее, практика? Философы стареют и забываются. Самых гениальных ученых что ни день опровергают. Только люди искусства остаются вечно молодыми и сильными. Больше того, Гомер или Шекспир сейчас производят гораздо более мощное впечатление, чем в те времена, когда они создавали свои шедевры. А что такое искусство? Прежде всего воображение. И воображение это тем богаче, чем моложе и сильнее породившие его чувства и порывы.

Несси, молчал, пораженный. Эта логика была столь безупречной и несокрушимой, что он не видел никакой возможности ее опровергнуть.

– И что же вы в конечном итоге хотите доказать? – сдержанно спросил он.

– Ничего хорошего. Ничего ободряющего. По всему видно, что природа заботится прежде всего о том, что молодо, что растет и крепнет. К окрепшему и сильному она безразлична. И полна ненависти ко всему, что уже прошло через зенит своего развития, приказывая ему состариться и умереть. Единственный способ сохранить себя – это оставаться молодым. Что относится не только к отдельным людям, но и ко всему человечеству. Следовательно, вы как личности, как индивидуумы вполне можете относиться ко мне снисходительно.

– Так мы и делаем, сэр, – сказал Несси.

Кавендиш окинул его быстрым взглядом. Нет, молодой человек не шутил. Философ добродушно усмехнулся.

– Все дело в том, что молодость отнюдь не чисто биологическое понятие. Я хочу сказать, что она не находится в прямой зависимости от состояния внутренних органов, даже от их совокупности. Я не виталист, конечно, но думается, мы весьма легкомысленно вычеркнули из словаря это слово. Не зря же престарелый Соломон спал меж двумя отроковицами.

– Сейчас даже мы, молодые, стараемся этого не делать! – засмеялся Кирилл. – Нынешние отроковицы много курят и потому ужасно храпят.

Приход официанта прервал разговор. Поборник духовных ценностей с острым любопытством уткнул хрящеватый нос в папку с меню.

– Один мой ученый друг рекомендовал мне попробовать ваше знаменитое жиго из барашка. Говорит, что-то особенное.

– Боюсь, как бы вы не разочаровались, господин Кавендиш, – осторожно заметил Кирилл.

Но барашек если и разочаровал философа, то лишь размером. Кавендиш очистил тарелку до последней крошки гарнира, сопроводив еду изрядным количеством хорошего вина. Вероятно, именно оно и заставило его задержать молодых людей до самого закрытия ресторана. Кавендиш один выпил две бутылки – не торопясь, не насилуя себя, мягкими чмокающими глотками, которые производили на приятелей почти отталкивающее впечатление. Но Несси с удивлением заметил, что, чем больше философ пил, тем живее, остроумней и желчней становилась его мысль. И в то же время – ясней и логичней. Неужели разум этого старого человека сильнее, чем у него, Несси? Он не путается в сложных нитях рассуждения – все тот же тихий голос, внимательный и сосредоточенный взгляд. Лишь сигара, которой он чуть не поджег свои редкие желтые усы, свидетельствовала о том, что делается у него внутри.

Теперь уже Кавендиш не рассуждал, он расспрашивал. На первый взгляд, вопросы эти задавались как бы невзначай, мимоходом, но Кирилл, заранее подготовленный к встрече, сразу почувствовал подводное течение. Все они сводились к одному – каковы наиболее характерные черты современного болгарина. Кирилл прекрасно знал, каковы, но предпочитал не слишком откровенничать. Конечно, Кавендиш – прогрессивный ученый, друг Болгарии, но кто знает, как он потом изобразит свое пребывание здесь? Так продолжалось, пока философ не заявил:

– Видите ли, господин Захариев, ложь подтверждает истину больше, чем себя самое. Если хотите, чтоб я от вас отстал, лучше не отвечайте совсем.

– Так я и сделаю! – засмеялся Кирилл.

Тогда Кавендиш перенес свое внимание на Несси. Глаза его сейчас, казалось, косили еще больше, но взгляд от этого стал еще более пристальным. Хлынул целый водопад вопросов. Какие науки ему нравятся? Какие книги он читает? Ходит ли в кино? А в театр? Сколько раз в год? Как относится к телевидению? Никак? А к балету? К жиго из барашка? К футболу? Джазу? Сколько часов спит? Какие сны видит?

– Никаких! – ответил Несси, не только не умевший лгать, но и считавший это ненужным.

– Абсолютно никаких?

– Абсолютно.

– Не может быть. Вы их просто не помните.

– Нет. Я и в самом деле не вижу снов.

Кавендиш пристально посмотрел на него.

– Это плохо, – сказал он. – Вы недопустимым образом подавляете ваше подсознание.

– Если говорить искренне, сэр, я не считаю подсознание научным понятием.

– Правильно. И все же это не значит, что его не существует. Назовите его хоть засознанием, если вам так больше нравится, но в любом случае сознание должно иметь какую-то камеру или кладовку, где можно держать ненужные или поломанные вещи.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});