Камень - Станислав Родионов

Рябинин прикрыл глаза от резанувшей боли, словно в них брызнула электросварка. Он опустил полог и ринулся к реке. И бежал по берегу, расшвыривая кедами гальку. Куда бежал? К людям, за помощью. В лагере беда. Ему хотелось крикнуть на всю тайгу...

Он зацепился за мореную корягу и рухнул на песок. Боль в ушибленных коленях его отрезвила. Зачем он бежит? Ему же все показалось. Того, что он видел, быть не могло... Разыгралось воспаленное зноем воображение. Он тоже упал на кирпич, как и Степан Степаныч...

Рябинин быстро вернулся в лагерь. Нервными шагами дошел он до ее палатки и открыл полог. Там никого не было. Показалось, ему все показалось. Любой бы психолог объяснил рябининское видение научно: он думал о сопернике, представлял его, в маршруты ходит без шапки, темечко напекло - вот и мерзкая галлюцинация. Подобные случаи известны. Виделись оазисы в пустыне, корабли в морях и "летающие тарелки" на небесах...

Он сильно втянул в себя воздух - пахло табачным дымом. Тут курили. Но курящих в лагере только двое - Степан Степаныч и водитель грузовика. А белые рубашки по вечерам надевал только один человек - пижонистый водитель.

Рябинин пьяно добрел до своей палатки и упал лицом в спальный мешок. Какая-то незнакомая ему боль омертвила тело и спружинилась в груди, готовая вырваться наружу. Слезами ли, криком ли... Он застонал. И тут же услышал шорох у входа. Рябинин стремительно сел.

На фоне раскрашенного вечернего неба стояла Маша. Он не видел ее лица, закрытого сумерками палатки, - только контур фигуры.

- Сережа, книгу прочел? - фальшиво спросила она.

- Алмазы приносят несчастья, - нашлись у него силы на ответ.

- Не всегда...

- Я ненавижу этот камень, - хотел он крикнуть, но лишь выдохнул слова жарким шепотом.

- Сережа, он мой муж.

- Как муж?

- Об этом никто не знает, кроме начальника партии.

- Зачем муж? То есть, почему муж?

- Дочке уже три года...

Вот теперь Рябинин испугался; теперь он понял, почему она правду выдавливала мучительными порциями. Ее подозревают в краже четырехтысячного бриллианта...

Кабинет заволок ранний зимний сумрак. В нем ее лицо белело мучнисто и ждуще. Рябинину надо было что-то сказать, но слова он заменил движением встал, включил настольную лампу и задернул портьеру на окне.

Топаз изменился - сейчас бы Рябинин не признал его за тот, за свой. В нем потухло робкое мерцанье, которое, может быть, хранило свет звездных глубин вселенной. Добавилось желтизны, словно предполагаемый далекий лимон недопустимо придвинулся. Грани заблестели весело, опереточно... И Рябинин догадался, что он впервые видит свой топаз при электрическом освещении. А вдруг признание Жанны исказило его кристаллическую решетку?

- Сергей Георгиевич, вы молчите? - тревожно спросила она.

- Мне вновь нужно спрашивать?

- Вы сами сказали, что доказательств нет...

- Если нет, то их будут искать.

- Но их же нет.

- Жанна, доказательств может не быть только в одном случае.

- В каком?

- Если не было преступления.

- Вы мне не верите?

- В чем? - зачем-то прикинулся он непонятливым.

Что я не брала этого бриллианта...

- Я должен верить.

Заметила ли Жанна, что он не ответил на ее вопрос, не сказал "я верю"? Заметила. В свете матового абажура ее лицо побелело еще больше - Рябинину казалось, что эта белизна перешла на волосы и они примучнились равномерной сединой.

- Начнем все с нуля, - устало сказал он. - Рассказывайте...

Жанна скованно шевельнулась, будто предстояла непривычная ей физическая работа:

- Я шла по улице... Из легкового автомобиля меня окликнула женщина. Не знала, как попасть к центральной сберкассе. Мне было по пути... Я и подсела. У сберкассы вышла. Вот и все. А у женщины пропал перстень, лежал в сумочке на заднем сиденье...

Испуг отпустил Рябинина - бриллианты так не хранят. Он мог куда-нибудь закатиться, мог выпасть из машины на колдобине, мог попасть в руки любого случайного попутчика, мог быть потерян еще дома... Совет он дал правильный "после этого" не значит "вследствие этого". Какая-то пустячная история, не стоившая внимания.

- Подробнее, Жанна.

- Опять подробнее...

Это "опять" резануло по его успокоенности - ведь опять она отделалась почти десятисловным каркасом, как в придуманной истории с мужем.

- Женщина средних лет, в шубке из каракуля, симпатичная...

- Сколько времени вы ехали?

- Минут двадцать...

- О чем говорили?

- О пустяках. О рынке, об универмаге...

О пустяках. Он тоже спрашивал о пустяках, когда был главный вопрос, который давно бы стоило задать:

- Жанна, а кто вас подозревает?

- Как кто? Эта женщина.

- И все?

- А кому ж еще подозревать?

- Ну и как она заподозрила?

- Я уже прошла квартала два... Вдруг догоняет, да еще с сигналом, как с сиреной. И понесла, и понесла...

- А милиция?

- Был какой-то паренек...

- Из милиции?

- Я не спросила.

- Что делал этот паренек?

- Записал ее глупости, потом мои слова... Попросил разрешения глянуть в мои карманы и в сумочку. Разумеется, ничего не нашел. Ну, и чао.

- Почему же вы переживаете?

- Эта дура звонит мне и требует вернуть бриллиант.

- Как она узнала телефон?

- Я же говорила молодому человеку свой адрес...

- Вас никуда не вызывали?

- Пока нет, - медленно проговорила она, словно сомневаясь в этом.

Рябинин неимоверно устал, как будто весь день шел по ровному болоту, и зыбкий дерн дрожал под ногами до самого горизонта; устал не оттого, что шел, а от нудной одинаковости и отсутствия хоть чего-то твердого, надежного камня, палки, земляного бугра... Он вздохнул и придвинул к себе телефон. И пока набирал номер, Жанна тревожно спрашивала глазами, губами, щеками - куда он звонит?

- Здравствуй, Вадим. Ты один?

- Привет, Сергей. Ну, не один, но говорить могу.

- Я скоренько... Не поступало ли каких заявлений о бриллиантах?

- У меня на столе лежит материал о краже бриллианта у гражданки Лалаян.

- Глухой?

- Нет, стянула одна модерновая инженерша-криогенщица.

Рябинин молчал, не спуская глаз с ее ушей, которые, как ему казалось, подрагивали от желания услышать инспектора с того конца провода; эти нежно дрожащие мочки с прилипшими к ним серьгами-жемчужинками загипнотизировали его, словно теперь все дело было в них.

- Где ты? - окликнул инспектор.

- Вадим, а доказательства есть?

- Инженерша кражу отрицает, бриллианта у нее не нашли. Но вот что говорит Лалаян... Села эта девица в машину и таким хищным оком глянула на палец потерпевшей, что та почему-то испугалась, сняла кольцо и спрятала в сумку. А когда попутчицу высадила и полезла в сумку, то кольца не было.

- Что будешь делать с материалом?

- Возбудим уголовное дело и передадим в следственный отдел. А что случилось?

- Потом расскажу. Спасибо.

Рябинин положил трубку.

- Теперь вы знаете все, - негромко сказала она.

- А все ли знаешь ты? Теперь ведь ты подследственная...

- Знаю, что я не воровка.

- Жанна, - просительно заговорил Рябинин, - чтобы моя совесть была спокойна... Чтобы я смог что-то сделать... Я должен быть уверен в одном...

- В чем?

Рябинин подался вперед, к ее лицу, чтобы не упустить на нем и тени; голос его перепал с просительного на требовательный и с тихого на громкий, став каким-то каленым до звонкости; взгляд въелся в ее зрачки, стараясь через них, через глаза влить свой вопрос в сознание ее, в подсознание, - от усилий и от странного страха по спине Рябинина побежали колкие и зябкие мурашки.

- Ты взяла бриллиант?

Она вскинула руку, положила ее на грудь и дико глянула на Рябинина:

- Нет!

Ей сделалось тяжело до влажной испарины на висках, но она держала рябининский взгляд, зная, что отводить его никак нельзя. И тогда Рябинин сочувственно усмехнулся. И тогда она отвела глаза, не выдержав вторую силу насмешку.

- Неправда! - отрубил Рябинин.

- Ну почему он мне не верит? - не очень убежденно пожаловалась она кому-то, богу.

Потому что Рябинин исподволь и давно размышлял над виновным поведением; потому что скопил сотню записей, конспектов и примеров из практики; потому что даже написал статью... Он нашел три признака виновного поведения. Первый: отсутствие у подозреваемого возмущенной реакции-вспышки. Второй: поиск подозреваемым компромиссного решения. Третий: стремление подозреваемого сохранить добрые отношения со следователем. Ибо невиновный возмущен напраслиной, он не согласен на полуправду и ему плевать на чувства следователя.

А Жанна и не выдержала его откровенного вопроса.

- Когда эта Лалаян тебя догнала, ты возмутилась?

- Я удивилась.

- Но она же прямо обвинила в воровстве.

- Ее можно понять, такая пропажа...

- И что ты ей ответила?

- Пусть поищет дома, в машине...

- Ну, а инспектор тебя возмутил?

- Рыженький, веселый парнишка?