Рубеж (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Решил, было, позвонить в Святейший Синод, поинтересоваться, почему обижают таких выдающихся деятелей, но остановился, решив, что государю вмешиваться во внутренние дела церкви с такими вопросами негоже. По крайней мере — открыто. Лучше я как-нибудь при личной встрече с иерархами, которая, к слову, происходит чуть ли не еженедельно, упомяну о роли Великого Князя в русской истории, его гениальности и стратегическом таланте. К тому же — правнук святого Александра Невского. А уж священнослужители сами поймут, что Великого Князя следует причислить к лику святых. Вот тогда орден и учредим.

Ещё составил записку в канцелярию, чтобы учредили медаль за освобождение Минска. Собирался ещё сделать медаль и за обороны Минска, но тогда будет непонятно, кого именно награждать, потому что многие Минск и освобождали, и обороняли. Те же подпольщики и профессор Кузнецов, который, к сожалению, не дожил до освобождения города. Он вместе со своими студентами спасал людей из концлагеря, что находился в одной из минских губерний. Людей они всех вывели, но сами почти все и полегли. Кстати, всех их необходимо наградить посмертно, хотя такое, вроде, не практиковалось. Значит, введем в традицию награждать не только живых герое, и но и павших в боях за Родину.

Соответственно, оставил только награду за «Освобождение Минска».

Кстати, о наградах. Вспомнил вдруг, что никакой награды не учредил за победу над Румынией. Надо бы организовать такую награду. Медаль, где будет выбито слово ПОБЕДА большими буквами. Но мы их тогда сделаем чуть-чуть попозже. Потом, когда закончится война, будут медали и за победу над Францией, и за победу над Германией, и за победу над Румынией.

Но война пока не закончена. Соответственно, рано пока торопиться с ними.

Отложив в сторону бумаги, решил, что сам отдам записку об учреждении орденов и на представление к наградам генералов. Сам схожу в канцелярию, заодно и ноги разомну.

Вышел и столкнулся чуть ли не нос к носу со своим министром иностранных дел.

— Здравия желаю, ваше величество, — отчего-то по-военному поприветствовал меня господин Пылаев, который всю жизнь был гражданским.

— Что-то срочное? — поинтересовался я, наблюдая, как цельный министр приплясывает от нетерпения, словно школьник, которому во время урока захотелось выйти в уборную.

Пылаев часто-часто закивал. Я, вздохнув, сам открыл перед ним дверь кабинета, предложив тому жестом войти внутрь.

— Усаживайтесь, Аристарх Валерьевич. С чем пожаловали?

— Ваше величество, поступила важная новость! Правительство Франции желает заключить сепаратный мир с Россией.

Я аж брови поднял от удивления. То, что правительство Франции желает заключить сепаратный мир, это, конечно, замечательно. А нам-то до этого какое дело?

— И как они себе представляют это технически? — спросил я.

Пылаев тут же затараторил:

— Франция считает, что война с Россией неоправданна. Что потери огромные. И вообще французы вдруг вспомнили своего великого императора Наполеона, который привёл в Россию 400 тысяч человек, а ушёл из неё, имея не более 5 тысяч. И, что мол, зря они послушали соседей немцев, которые вынудили Францию напасть на Российскую империю.

Я лишь иронично приподнял брови, а Пылаев продолжил:

— Поэтому сейчас французское правительство в глубочайшей тайне решает вопрос о переговорах с вами, и о том, чтобы Франция вывела свои войска с территории Польши и вышла из войны. Более того, есть, как мне кажется, да-да, есть вероятность, что Франция может напасть на своего бывшего союзника, на Германию, и вступить с нами в союз, чтобы погасить конфликт.

Идея заманчивая. Даже если Франция просто выйдет из войны, не объявляя войну Германии, а выведет свои дивизии из Польши, то общая численность нашего противника уменьшится наполовину, что значительно облегчит нам задачу. И в этом случае мы Германию разгромим. А вот что дальше? Франция, заключив с нами мир, решит, что мы забыли и Польшу, и русских солдат, погибших от пуль и снарядов французов, и при этом хотят выйти сухими из воды?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Скажу так, — произнёс я. — Если бы ситуация казалась мне безнадёжной, я не колеблясь пошёл бы на заключение такого мира. Но будь ситуацией безнадёжной для России, кто бы нам предложил такие условия? Поэтому всё это шито белыми нитками и до крайности лицемерно.

Пылаев, видя, что я не испытываю энтузиазма от его новости, тут же спал с лица и растерял радостное настроение.

— Аристарх Валерьевич, как я понимаю, официальных обращений от французов не было и полуофициальных тоже. Верно ведь?

Пылаев кивнул.

— Передайте по своим каналам, что мы можем рассмотреть вопрос о мире только в том случае, если Франция докажет делом желание дружить с нами. Если она и вправду развернёт войска, и начнёт войну с Германией, мы так уж и быть рассмотрим возможность перемирия и дадим Франции уйти с наших территорий после окончания боевых действий. Но даже в этом случае у меня будут сомнения. Мы уже видели имитацию войны между Францией и Германией, поэтому пусть Франция начинает войну с Германией сейчас, а мы посмотрим, следует ли заключать мир или нет. Если мы увидим, что Франция ведёт войну всерьёз, мы пойдём на заключение мира. Более того, мы готовы заключить с Францией договор как с полноценным союзником, а вопросы, связанные с возвращением материального и морального ущерба, мы оставим на попозже. Однако Франция должна понимать, что забывать мы ничего не собираемся и потребуем возмещения долга.

Министр иностранных дел сник окончательно. Видя, что ему больше нечего сказать, я его отпустил, и Пылаев в расстроенных чувствах ушёл восвояси.

Эх, ну почему у меня нет своего Горчакова? Но что поделать, приходится работать с тем, кто есть.

Когда я проводил министра иностранных дел и возвращался в свой кабинет, меня встретил секретарь.

— Ваше императорское величество, — сказал он деловито, — ваша матушка и супруга ждут, чтобы вы спустились в столовую. Иначе пообещали, что сами придут за вами с розгами. Да-да, так и просили передать.

При этом он явно едва сдерживал улыбку.

Я хотел было показать секретарю кулак, но решил, что это будет мальчишество. А подобные реплики со стороны матушки можно и простить. Всё-таки, она матушка.

Обедали мы в малой столовой. Она действительно не очень большая, человек на пятьдесят, не больше. Но что поделать, если мои попытки производить приём пищи в каком-нибудь другом помещении, например, три на два метра, вызвали бы только удивление.

У Софии, по настоянию матушки, была теперь особая диета. Как никак, скоро станет матерью. Но диета, правда, довольно щадящая, потому что веганством матушка не увлекалась.

В перерыве между первым и вторым, Ольга Николаевна, видимо, убедившись, что я всё съел, неожиданно спросила:

— Дорогой сын, а ты ведь помнишь, что кроме нас, у тебя есть и другие родственники? Тётушки, дядюшки, кузены.

— Разумеется, — кивнул я.

Хотя, разумеется, уже давно позабыл, что я человек, а не император, и у меня тоже могут быть родственники, как у других живых людей, а не только серийный номер, как у машины, выполняющей свои функции.

— Сегодня утром у меня состоялась встреча с Танечкой. То есть с Великой Княгиней Татьяной Николаевной, вашей наместницей в Великом Княжестве Финляндском.

— И что там произошло? — тут же насторожился я, чувствуя, как нервы внутри натягиваются, будто струны. — Опять проблемы с неизвестными молодыми людьми спортивного телосложения на границе? Или финны вдруг требуют независимости? Сразу скажу — независимости не дам.

— С этим всё, слава богу, в порядке, — тут же мягким тоном поспешила успокоить меня матушка. — На границе служба бдит. Тем более, сейчас Швеция оккупирована вашей армией. Финны собирают средства и тёплые вещи для императорской армии и рвутся на фронт. Так что здесь переживать не следует.

— Что же тогда стряслось и к чему вы упомянули тётушку? — всё ещё подразумевая подвох, уточнил я.