Новое время — новые дети - Ирина Медведева

Но скорее всего будет по–другому. Учителя частных школ побоятся потерять место. И в оправдание произнесут до боли знакомую фразу: «А что мы можем? От нас ведь ничего не зависит.» (Уже боятся. Уже произносят). Родители постараются отправить детей за границу (уже отправляют), не предвидя опять–таки многих последствий, но об этом мы поговорим дальше.

Власть же… власть поступит традиционно. (Тем более,и что она у нас теперь тоже за культурные традиции). Суммировав достижения царской и советской России, она поведет (да и уже ведет с помощью расторопной интеллигенции) наступление на «вредные веяния». Уже высказываются авторитетные мнения о том, что считать настоящей классикой, а что — ненастоящей. Скажем, поздний Пушкин, монархист и государственник, — «настоящий», а ранний, вольнолюбец, — нет.

В новое «прокрустово ложе» втискивается бесчисленное множество исторических событий и лиц. Даже отец П.Флоренский, казалось бы, кумир последних десятилетий, объявлен «временно впавшим в бесовскую прелесть» за то, что он осудил казнь лейтенанта Шмидта.

Сокращается объем классики в школе и уже идут разговоры о том, что русскую классическую литературу надо бы преподавать лишь в двух последних классах, до которых «в наше трудное время» доучатся далеко не все.

Ну, а в Калининградской области повторили еще и зарубежный опыт полувековой давности. В бывший пионерский, а ныне школьный лагерь, что на Куршской косе, приехали «начальники по образованию» (так выразились местные жители). Привезли «детективы и всякую другую глупость» (опять цитата), а русскую классику из библиотеки изъяли и прямо на месте сожгли. Надо же, как почва влияет! Тут волей–неволей станешь мистиком. Особенно когда, проехав километров сорок по побережью, видишь великолепный особняк. И узнаешь от старожилов, что это чудом уцелевшая при бомбежках Восточной Пруссии дача Геббельса.

Глава X

ФЕДЯ И ТИРОЛЬСКИЕ ШОРТЫ

Представление о Западе как об идеальной человеческой обители традиционно для русской культурной среды. Но если в дореволюционную эпоху Запад был просто ценностью, то в эпоху советскую, когда для большинства он стал физически недосягаем, ценность, естественно, разрослась до размеров сверхценности. В брежневское время Париж стоил не только мессы. Он стоил всего. В этом, собственно говоря, и заключается смысл сверхценности: никакая цена, отданная за нее, никакая жертва не кажется чрезмерной или неоправданной.

Под таким углом зрения становится более понятным, почему сегодня так много людей оказалось готово продавать стратегическое сырье и военные тайны. Размах этой продажности может вызвать (и вызывает!) саркастическую усмешку. Дескать,где же ваши культурные установки? Вон как «рашены» деньги любят! Не то что военную тайну продадут, а мать родную в супе сварят, лишь бы карман набить. И на это нечего было бы возразить, если бы за получением «заслуженного вознаграждения» не следовала покупка недвижимости за границей. Вот она, истинная цель — застолбить кусок (или кусочек) западной территории! И чем вознаграждение больше, тем территория западней. Вплоть до западного полушария.

Можно, конечно, сказать, что, совершив преступление, люди часто уходят в бега. Но, во–первых, затеряться гораздо легче где–нибудь на Востоке, в Гималаях, а во–вторых, русская Фемида нынче либеральна, особенно к вороватому истеблишменту. Так что дело не в этом. Дело, с позволения сказать, в культурной ориентации.

И нет ничего удивительного в том, что отправка «новыми русскими» своих отпрысков за границу воспринимается бывшими советскими гражданами как безусловное благо.

Нелепо было бы утверждать, что «исход» «новых русских детей» принял массовый характер (просто потому, что и взрослых «новых русских» не так уж много), однако явление это не единичное, и его стоит рассмотреть. Причем в двух аспектах: какие последствия это будет иметь для них самих и какие — для общества.

Посылая ребенка «в учение» за рубеж — надолго, а не на пару месяцев — родители обычно представляют себе что–то вроде Царскосельского лицея или Пажеского корпуса. «Уж если дворяне, — думают они, — воспитывали своих детей вдали от семьи, значит, дело того стоит».

Но ведь это идеал совсем другого времени. Времени, когда в привилегированных сословиях была другая дистанция между родителями и детьми. Отношения были весьма почтительными, но отнюдь не доверительно–дружескими. От матерей и, тем более, от отцов не требовалось гулять с детьми, строить из кубиков дворцы, читать на ночь книжки, затевать шутливую возню с мальчиками, стряпать на кухне с девочками — короче, делать все то, что демократический XX век включил в категорию нормальных родительских обязанностей. И несоблюдение чего воспринимается окружающими и самим ребенком как яркий признак родительской нелюбви.

Вы спросите: «А как же Англия? Там ведь до сих пор сохранились пансионы для детей аристократов».

Но там и медвежьм шапки королевской стражи сохранились. И привычка интересоваться каждым чихом королевской фамилии. Да, наконец, и сама королева сохранилась! А аристократы до сих пор меряются длиной своих генеалогий и выясняют, кто истинный герцог, а кто — парвеню, поскольку его герцогскому титулу всего каких–нибудь жалких триста лет.

Если же вернуться к нашим баранам, то сколько ни произноси магическое заклинание «частный пансион закрытого типа», за ним все равно будет упрямо проглядывать слово «интернат».

А в каких случаях у нас отдают ребенка в интернат? — В случаях его инвалидности, инвалидности родителей, либо при их социальной несостоятельности (например, низкооплачиваемая мать–одиночка) и/или морально–психической деградации.

Кстати, мотив родительского невнимания и даже заброшенности весьма типичен для детей «новых русских». «Пусть бы папа зарабатывал поменьше, зато играл бы со мной побольше», — фразы, подобные этой, звучат сегодня очень часто. И гораздо чаще, чем у обычных детей, у «новых русских» появляется злая мечта поменять родителей. А также зависть к знакомым ребятам, которым отцы уделяют больше внимания.

Так что представления взрослых о том, что близость отца и матери можно заменить «огнями большого города» (или маленького английского графства — признак запредельной элитарности), подобные представления — увы, лишь диагноз. Диагноз, говорящий о психологических проблемах самих взрослых. Это они готовы были отдать все на свете, чтобы хоть один раз одним глазком взглянуть на настоящую жизнь, «увидеть Париж — и умереть». Но для их детей эти мечты дворовых крепостных уже неактуальны. Они не болеют болезнью, которую можно назвать «русским Западом». Запад для них не сверхценность, ибо он доступен. Точно так же, как и весь западный антураж, от которого шалеют люди, много лет жившие с ощущением, что они выросли на помойке.

Поэтому у «новых детей» на первый план выходят старые ценности. Если можно так выразиться, ценности человеческих отношений. Тем более, когда ребенок поставлен перед необходимостью адаптироваться к другой культуре, языку, образу жизни. Ведь тут, казалось бы, гораздо больше, чем всегда, требуется поддержка родителей. А именно разлука с ними и входит в изменение образа жизни как важная составляющая.

Но разве родители не могут и на расстоянии оказывать поддержку ребенку? В какой–то степени — да. Например, силой своего авторитета. Особенно если этот авторитет может быть предъявлен окружающими. Ну, скажем, громкое имя, титул, заслуги предков, национальные корни, которыми можно гордиться. В сегодняшней западной реальности это было бы более чем уместно. Не надо же серьезно относиться к мифам об «общеевропейском доме», где якобы никому нет дела, араб ты или индус, англичанин, немец или испанец. Ну, насчет арабов с индусами достаточно увидеть пару телесюжетов про демонстрации (а то и погромы), направленные против цветных иммигрантов…

Между «настоящими» европейцами сейчас, конечно, таких выраженных антагонизмов нет (хотя англичане не преминут сказать вам какую–нибудь гадость про французов, те — про немцев, etc.). Но все прекрасно помнят, у кого какие этнические корни. Человек может сорок лет прожить в Германии с женой–немкой, считаться крупным немецким художником, однако при каждом удобном случае и даже совсем не к месту напоминать окружающим, что он австриец. А его внук уже к пятилетнему возрасту твердо усваивает, что в его жилах течет не только немецкая, но и австрийская кровь. И на дедушкином юбилее гордо дефилирует перед собравшимся бо–мондом в старинных тирольских шортах, до слез умиляя гостей песней с горловыми трелями, напоминающими весенние крики павлинов.

Наверно, излишне напоминать, что все выходцы из России, независимо от национальности, считаются за границей русскими. Так же как и доказывать, что отношение к русским на сегодняшний день, мягко говоря, не самое благоприятное. Нет, оно непохоже на ярую ненависть, которой нас любит пугать патриотическая пресса. Скорее, это снисхождение цивилизаторов к варварам. И чем варвар больше жаждет цивилизоваться, тем большей теплотой окрашено такое снисхождение.