Стрелы Перуна - Станислав Пономарев

Однажды Кирша ушел было: ночью острым камнем, подобранным накануне, перерезал аркан, сел на коня и помчался в степь. Но его настигла стрела дозорного. Конь пал, а оглушенного беглеца долго хлестали бичами, и если бы не Оразгул, застегали бы насмерть...

Первый год Кирша вместе с хозяином и его племянником-сиротой пас отары овец Санджар-хана. Долго обдумывал русс, как бы убежать из неволи. Один раз, как будто в поисках пропавшей овцы, он забрел далеко в степь. Его вернули дозорные: хазары умели стеречь пленников. После этого случая дюжий хазарин-кузнец заклепал на шее Кирши железный ошейник.

— С ним нигде не укроешься, — со смехом заявил коваль. — Как коня по тавру, так и тебя найдут.

Старый Оразгул счастлив был только в битвах. В жизни ему не везло. На следующий год зима пришла рано, морозы покрыли пастбища ледяной коркой. Овцы от бескормицы падали десятками. Свою ветхую юрту старик заполнил ягнятами, скормив им почти весь съестной припас. Жена Оразгула умерла от голода. Сам он опух и еле переставлял непослушные ноги. Кирша, и так худой по стати своей, стал похож на скелет. Но с племянником Оразгула он делал невозможное, стараясь спасти овец, а значит, и своего хозяина. Собственное горе невольника в тот тяжкий для пастухов год улетело куда-то далеко. Целыми днями с заступом в руках крушил он ледяной покров, под которым пряталась живительная для овец трава.

По ночам русс стал совершать дерзкие набеги на становище хана, чтобы добыть еду. Если кочевники считали преступным украсть что-либо у своего властелина, то невольник смотрел на такое деяние как на благо. Пастухи знали, откуда вдруг появляется ячмень, из которого они пекли лепешки, или кусок конины, но делали вид, что не догадываются. Голод — он для всех не теща с блинами! Набеги русса становились все нахальнее, и казалось удивительным, что его ни разу не поймали и даже не заподозрили.

Однажды Кирша увел арабского жеребца из-под носа самого Санджар-хана. Упитанный карабаир мог бы унести пленника из неволи, тем более что в переметных сумах у седла было порядочно овса: видимо, хан собирался на дальнюю облавную охоту.

Ускакав в степь и обманув погоню, пленник долго смотрел на север — в родную сторону. Душа надрывалась, домой рвалась — на Русь!.. И все-таки беглец не поскакал туда...

Мясо карабаира Кирша закопал в мерзлую землю, завалив яму камнями, чтобы не добрались волки. Богатую добычу — меч и тугой лук с сотней стрел, а также конскую сбрую — удалец схоронил неподалеку.

«Пригодится по весне», — решил он.

Мяса ханского коня хватило Кирше, Оразгулу и сироте почти до самой весны.

— Как только растает снег, отпущу тебя домой, — прочувственно говорил старый хазарин, расклепывая ошейник. — Ты спас наши жизни и жизни многих бедняков. А можешь и сейчас уйти, я не держу тебя. Как хочешь!

Но Кирша знал: чтобы отпустить его на волю, надо получить разрешение хана. А тот вряд ли его даст. Поэтому, разведав заставы, русс уже приглядел еще одного ханского жеребца, чтобы ускакать на нем из плена.

Но однажды утром прилетели всадники с самим Сан-джар-эльтебером во главе, связали всех троих и присоединили к рабскому обозу, шедшему, как потом они узнали, в столицу Хазарии — Итиль-кел.

Когда их вязали, счастливый в битвах Оразгул вопил срывающимся голосом:

— Я рубился в яростных сечах во славу Хазарии, Тенгри-хана и великого Шад-Хазара! Сколько своей крови пролил я, ты знаешь?! — Глаза старого воина сжигали огнем ненависти всемогущего хана.

Властитель лениво ответил:

— Ты загубил пятьсот овец. Кто мне заплатит за них, а? Может быть, ты откупишься золотом, взятым тобой в битвах? Давай! — Хан протянул жирную ладонь.

— У меня только раны во славу Хазарии. Я рубился с врагами, а золото брал ты! Значит, я давно откупился!

— Ты откупил две трети твоей жизни. А за одну треть мне. заплатит купец. Эй, богатуры, гоните их скорей! Не то опоздаем. Караван уже подошел к моему аилу...

Их вели по рыхлому снегу к далекой реке Итиль. Кирша уже как-то свыкся со своим положением: не повезло с побегом в этот раз — Перун поможет уйти в другой. Мальчишка, племянник Оразгула, плакал все время, жался к руссу, и Кирша не раз принимал на себя удары бича, нацеленного на ребенка. Оразгул скрипел зубами, дерзил страже. А однажды ринулся вдруг вперед, сбил с коня воина, вскочил в седло, завопил радостно и ускакал в степь. За ним погнались трое.

— Эх-х, меч бы ему, — пожалел старого наездника Кирша. — Он бы посек их. А так...

Погоня вернулась после полудня. Только двое сидели верхами. Один, мертвый, покоился поперек седла, свесив безвольные руки до стремени. На аркане, далеко позади второго всадника, волочилось по мерзлой земле что-то бесформенное и окровавленное: это все, что осталось от счастливого в битвах славного воина Хазарии Оразгула.

Кирша вперил горящий взор в комонника, к седлу которого был привязан аркан со страшным грузом. Ярость полыхала в груди русса!

«Што тебе за дело до козар? — шептал разум. — Пускай режут друг друга. Руси легше!» А сердце кричало: «Где же правда?!» Всю жизнь пас старик чужой скот, рубился на бранных полях, храня и умножая княжецкое добро. И вот — плата?! При случае зарежу хана! — решил Кирша. — Коня его во благо заколол — и князя Санджара во благо будет. И Руси, и мне, и... душе убиенного богатыря Оразгула. Помоги мне, Перун!..»

Стражник глянул на невольника, вздрогнул под неистовым взором, подъехал, ударил бичом с оттяжкой. Обожгло болью.

— И этого зарежу! — прошептал пленник.

Воин замахнулся еще раз, но резкий окрик купца остановил его:

— Татуш, не смей! Хватит мне потери одного невольника! Ты хочешь разорить меня, безмозглый ишак?!

«Татуш, запомним. — Кирша пристальней вгляделся в обидчика. — Где-нито, а ты попадешься мне, короста лешачья!»

Хазарин погрозил ему бичом, криво усмехнулся и отъехал в сторону...

Кирша почувствовал вдруг, что его оторвали от земли. Он мгновенно очнулся от дремы и понял, что летит куда-то в бездну...

Раздался гортанный хохот. Ухнула, вспенясь, теплая вода. Кирша вскочил на ноги: воды было по пояс, но хлебнул он изрядно и откашливался сейчас, еще не соображая, где находится. Очнулся наконец, поднял голову: волосатый банщик стоит на краю бассейна, уперев руки в бока, и, выпятив толстый живот, хохочет:

— Ах-ха-ха-ха! Ур-рус-богатур-р. Надо же, совсем уснул... Ополоснись и вылезай. На кумыс, пей. Сейчас бороду брить будем...

Глава четвертая

Тайны

Пока Кирша плавал в тревожных грезах своих, русский посол Летко Волчий Хвост, его избавитель, был с великим почетом принят арабским купцом Хаджи-Хасаном.