Убийство в лунном свете - Фредерик Браун

явно не возражал. Голова его осталась запрокинутой, глаза, прикрытые веками, уставились на потолочные лампы. Был слышен звук его дыхания, губы надувались, когда он делал выдох.

Голос Жюстины прозвучал сильно и звонко. Я взглянул на неё и был поражён: в её глазах стояли слёзы! «Пойдём, Эд», — бросила она, и мы вернулись к лестнице. Но у лестницы она сказала вдруг: «Подожди-ка», — и развернулась лицом к залу. Присев на корточки, она расшнуровала туфельки и сбросила их с ног. Пробежав по залу, она потушила торшер в углу, а затем выключила и потолочный свет, падавший на глаза её мужу. Только после этого мы поднялись по лестнице.

— Поставь, Эд, что-нибудь на проигрыватель, — попросила она, — пока я приготовлю ещё выпить.

Я немного покумекал, как обращаться с «Кейпхартом», и вытащил пластинку Джимми Дорси. Как раз в тот момент, как Жюстина вошла со стаканами, заиграла медленная музыка. Мы сели на софу.

Жюстина склонилась головой мне на плечо.

— Я устала, Эд, устала ужасно. Я ведь… только так сказала это, там внизу. Не то чтобы всерьёз.

— Само собой, — ответил я.

— Вот дослушаем эту пластинку, и я тебя выгоню. Но ты ведь не вздумаешь тот час ехать назад? Уже четвёртый час; поезжай домой, завались спать, да спи до обеда.

— Нет, — возразил я. — В Тремонте у меня завтра утром срочные дела.

— Утром? А я полагала, что с этой — ну, с этой девчонкой — у тебя свидание вечером.

— Я не её имел в виду.

— Нежели ты говорил про дядю Стива?

— Про него, разумеется, тоже, но есть и нечто чертовски более важное. — Я издал смешок. — Звучит так, будто бы я собираюсь переделать уйму собственных дел за твой счёт. Но всё не так скверно, как это звучит, и в конечном счёте будет работать на тебя же.

— Так что же тогда ты должен «переделать»?

— Пропустим это.

— Нет уж, расскажи. Если это за мой счёт — значит, я имею право знать.

— Ну, хорошо. Мне предстоит как следует потрясти одного человека, который этим вечером как следует потряс меня. Но об этом я говорить не хочу, и это всё, что я имею тебе сообщить.

— А ты упёртый — а, Эд?

— Вот именно, — ответил я.

— Ты весьма забавный.

— Вот как?

— Да-да. Тебе, скорее всего, так никогда и не удастся заработать денег, зато ты как следует позабавишься. А может быть — угодишь в ловушку. И уже сейчас ты занёс для этого ногу.

— Уже сейчас?

— Вообще сейчас, не в данную минуту. Скорее всего, ты клюнешь на банальную тремонтовскую паршивку, женишься на ней и… воспоследуют все те вещи, которые ты намеревался совершить совсем иным образом.

Я запустил руку ей в волосы.

— Милый котёнок!

На это Жюстина рассмеялась.

— Чёрт возьми, Эд, не говори такого женщинам, если это правда. Но что это я делаю — обучаю тебя правильно обращаться с женщинами! Ты и так всё умеешь.

Она взглянула на свой стакан и увидела, что он опустел.

— Налей ещё.

— Я лучше пойду, — ответил я. — Великое завтра уже наступает.

Она не убрала головы с моего плеча, а я не умел вежливо её отклонить.

— А что случилось с пластинкой Мэгги Спэниера? — спросила Жюстина. — Ты, казалось, просто шутил вчера вечером, желая послушать любую пластинку, только не эту. Но когда ты ушёл, я взглянула на неё.

Я рассказал ей, что произошло. Жюстина произнесла:

— А, лучший друг моего мужа. Как змею меня ненавидит. Ты ведь не подумал, будто это был мой приятель?

— Ни в коем случае.

— Полагаю, теперь ты думаешь — после того, что я сказала Грегу там внизу, — что я порядочная дрянь?

— А это так?

— Немного. Чуть-чуть. Если ты спрашиваешь, хранила ли я верность Грегу, то — нет, конечно. Но и беспорядочные связи не по мне. Было у меня несколько приключений, и всё же много воды утекло с тех пор, как я клала кому-то голову на плечо. Я перешла на добывание денег.

— Что ж, — ответил я. — Иметь деньги — это ведь здорово. А разве твой муж…

— Грег хранит верность — бутылке своей. Не подозревает о существовании женщин, включая и меня. Но тебе не кажется, что этот проигрыватель уже три раза подряд крутит одну и ту же песню? Ты не выставил автоматический останов. — Она убрала голову с моего плеча, а потому я получил возможность встать, подойти к «Кейпхарду» и убрать звукосниматель с пластинки. Когда я обернулся к Жюстине, та уже стояла на ногах. Я приблизился, обхватил её руками и поцеловал; она же прижалась ко мне всем телом — так что я сам с головы до пят перенял её вибрацию.

Затем Жюстина отступила и произнесла:

— Всё, Эд, доброй ночи. Не повреди «кадиллак». И себя тоже.

— Постараюсь, — ответил я. — Доброй ночи, Жюстина.

Я вышел от неё, забрался в автомобиль и поехал к дому с меблированными комнатами, в котором мы квартировали с дядюшкой Эмом. Автомобиль я оставил перед входом, взбежал по лестнице и ключом отпер дверь в наш покой.

Дядюшка Эм сел на постели и спросил: «Кто там?» — но тут свет из коридора осветил меня, и он добавил: «А, Эд. А который час?»

— Четыре утра. Можно мне свет включить?

— Включай. А почему ты вернулся так рано? Уже выполнил задание? Бен тебя не похвалит. Ты должен был растянуть дело на пару дней.

— Ещё растяну, — заверил я дядюшку Эма. — Я ведь даже и не приступал.

Свет был уже зажжён, а потому дядюшка Эм округлил глаза и уставился на меня.

— Сотри эту помаду, — промямлил он.

Я послушно исполнил. А дядюшка Эм свесил с кровати ноги и всунул их в тапочки.

— Что, чёрт возьми, всё это значит? — воскликнул он.

Я усмехнулся.

— Мне бы одежду сменить. А то упал и весь испачкался.

— А помада откуда?

— То другая история. Тебе которую рассказать?

— Ты расскажи мне, какого чёрта ты вернулся в Чикаго?

— Жюстина совершала путешествие до Сент-Луиса и заехала ко мне обсудить дело. Затем она передумала и решила возвращаться в Чикаго. Я привёз её сюда и занял её автомобиль ради служебных нужд. Вот отправлюсь сейчас назад, и тогда у меня будет ещё часа два, чтобы там поспать.

— Так поспи лучше здесь. Вместе позавтракаем, а потом ты сможешь ехать и прибудешь туда к девяти. А здесь поспишь часов до семи.

Я колебался.

— Будь оно так, — сказал я, — мы начнём разговоры, и проговорим все эти три часа.

— Я ни о чём