Любимая невеста (ЛП) - Джеймс

его пальцы начинают толкаться, извиваясь внутри меня, проталкиваясь глубже. — Кончи для меня снова, принцесса, со всей этой спермой глубоко внутри тебя. Да, блядь, ты такая чертовски тугая даже сейчас, да…. — Теперь он тверже, его член поднимается, когда он трахает меня пальцами до очередного оргазма, толкая их глубже, и моя киска сжимается, засасывая его и его сперму глубже, когда мои бедра выгибаются вверх, жадные до очередного оргазма.

Его оргазм должен был положить этому конец, но я не могу сказать ему остановиться. Я хочу большего, больше удовольствия, больше его внутри меня, больше. Это так приятно, и когда он сильнее надавливает на мой клитор, его рот захватывает мой, и он целует меня горячо и сильно, а я не могу сопротивляться.

Я вскрикиваю у его губ, мое тело мягкое, открытое и податливое для него, готовое ко всему удовольствию, которое он готов мне доставить. Я протягиваю руку, мои пальцы в его волосах, когда он заставляет меня кончить в очередной раз, и я еще сильнее притягиваю его рот к моему, мое тело перекатывается набок, чтобы прижаться к нему, когда я выгибаюсь под его рукой. Виктор рычит мне в губы, его член снова тверд, как камень, напротив моего бедра.

— Ты хочешь еще, принцесса? — Он прикусывает мою нижнюю губу, вытаскивая из меня свои пропитанные спермой пальцы, чтобы снова перевернуть меня на спину. — Тогда позволь мне наполнить тебя снова.

7

ВИКТОР

Катерина сводит меня с ума.

Последнее, чего я ожидал, когда поднялся сегодня вечером наверх, это увидеть свою жену в нижнем белье, стоящую на коленях на полу для моего удовольствия, готовую и желающую подчиниться мне. Я никогда бы этого не ожидал если серьезно, не от Катерины.

Я также не ожидал, что за этим последует, что она так полностью подчинится, примет флоггер и будет умолять меня позволить ей кончить. Ее сладкие мольбы почти уничтожили меня, но я хотел попробовать ее на вкус, поглотить ее киску и заставить ее кончить мне на лицо. Чтобы почувствовать, насколько полностью она может отдаться мне, когда решила позволить себе свое удовольствие.

Я не знаю, почему Катерина решила сдаться, почему она перестала бороться со мной. Но я не могу заставить себя беспокоиться. Моя жена на коленях по собственной воле, моя жена склонилась над кроватью для своего наказания, моя прекрасная Катерина раздвигает ноги и просит мой язык и мой член, это за гранью эротики. Это за гранью возбуждения. Это лучший гребаный секс, который у меня был в жизни, и он вызывает привыкание. Мысль о том, чтобы потерять ее сейчас, потерять все это, немыслима.

Я планировал взять ее сзади, кончить ей в задницу и полностью доминировать над ней, чтобы в полной мере воспользоваться ее готовностью подчиниться мне. Но где-то в середине этого, между тем, как она бесстыдно выплескивала свой оргазм мне на лицо, и удовольствием от того, что мой член погрузился в нее, я потерял свой гребаный разум. Это единственное объяснение тому, как я ее называл, тому, как я чувствовал, что мне нужно видеть ее обнаженное тело и ее лицо, смотрящее на меня, когда я трахал ее, больше, чем гребанный кислород. Мне нужно было видеть ее глаза, остекленевшие от удовольствия и отчаянно нуждающиеся во мне, нужно было, чтобы она была обнажена, целовать ее и поглощать каждой частичкой себя, когда я трахал ее, а когда я кончил в нее, единственное, о чем я думал, был возможный результат того, что моя сперма затопит ее.

Катерина, беременна. Привязана ко мне, безвозвратно, навсегда. Моя. Моя блядь малышка.

Этого было недостаточно, чтобы удержать первую жену со мной, но я знаю, этого было бы достаточно, чтобы удержать Катерину. Даже мои собственные дети, те, которые не принадлежат ей по крови, являются частью того, что удерживало ее от бегства так долго. Я знаю это.

Наш ребенок сделал бы ее моей навсегда.

Мне показалось, что мной овладело что-то первобытное, что-то жестокое и неоспоримое. Я никогда не делал ничего подобного тому, что я делал с ней, удерживая свою сперму внутри нее, доводя ее пальцами до очередного оргазма, когда я проталкивал ее глубже внутрь нее, и я никогда не был возбужден этим. Для меня входить в женщину всегда было физическим удовольствием, а не психологическим. Но внезапно мысль о том, чтобы наполнить Катерину еще больше, затопить ее своей спермой до тех пор, пока она не сможет удержать больше ни капли, показалась мне возбуждающей самым глубоким, первобытным, собственническим образом. Моя. Моя, моя, моя. Эта мысль крутилась у меня в голове, когда я довел ее до очередного оргазма, ее возбуждения и моей спермы, покрывающей мои пальцы, когда я засовывал их в нее, и я внезапно снова стал твердым, как скала, почти до боли. И когда она выгнулась мне навстречу, терзая мою ладонь своим наслаждением, я не мог дышать от того, как сильно я хочу ее. Потому что она хочет меня. Несмотря на все ее попытки отказать нам обоим, отвергнуть меня, бороться со мной и притворяться, что она презирает меня, сегодня вечером все это ушло в небытие. Желание на ее лице и написано каждой частью ее тела, такое же обнаженное, как и она сама.

Я должен трахнуть ее снова.

Наполнять ее, отмечать ее, пока она не пропитается мной настолько, что никогда больше не освободится от меня.

— Ты хочешь большего, принцесса? — Спрашиваю я, покусывая ее нижнюю губу, когда она сжимает мои пальцы, наслаждаясь вкусом ее рта. Я вытаскиваю из нее свои пальцы, пропитанные нашей совместной спермой, и, перекатывая ее на спину, смотрю на нее сверху вниз, раскрасневшуюся, растрепанную и более красивую, чем я когда-либо видел ее. — Тогда позволь мне наполнить тебя снова.

Она ахает, глядя на меня, и я пользуюсь этой возможностью, чтобы засунуть пальцы ей в рот, скользя ими по ее языку, чтобы она могла попробовать на них себя и меня. Когда ее губы смыкаются вокруг них, напрягаясь, и ее язык слизывает нас с нее, я думаю, что могу сойти с ума от похоти. Всю свою жизнь я гордился своим самообладанием. В мире, полном грубиянов и жестоких мужчин, мужчин, движимых своими желаниями, насилием, похотью и яростью, я пытался быть человеком, который придерживается кодекса. Это не тот кодекс, который понятен всем, возможно, даже не тот, который является моральным, но, тем не менее, я за него цеплялся. Я отказывался пытать мужчин ради мести или удовольствия, убивать из чего угодно, кроме необходимости, трахать женщин, которые этого не хотели. Я никогда не изменял жене. Я взял за правило приходить домой каждую ночь, любить свою семью, править с уважением,