Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней - Этьен Годар

— Если она считается хорошенькой, что тогда представляют собой другие?

Блондин лишь насмешливо хмыкнул.

Человек в белом кончиком пальца набрал номер на кодовом замке чемоданчика и откинул его крышку. Положив в него сложенные перчатки, он порылся среди пачек бумаги и конвертов, и извлек из их гущи тонкий журнальчик — «Ланцет», английский медицинский журнал. Он положил его на стол рядом со своей тарелкой. Рассматривая обложку, он вынул из нагрудного кармана потертый очешник, и извлек из него очки в черной оправе. Расцепив дужки, он водрузил их на нос, вернул очешник на место и разгладил аккуратно подстриженные усики. Кисти рук у него были маленькие, розовые и чистые, как у младенца. Из другого внутреннего кармана появился плоский золотой портсигар, на котором была выгравирована длинная надпись.

Блондин стоял на том же месте, у дверного проема. Черноволосый, исследовав стены, принялся за пол, за дополнительный столик и за стулья, хотя они были уже осмотрены. Вытащив на середину комнаты один из столиков, он вскарабкался на него и маленькой хромированной отверткой принялся отвинчивать шурупы, крепящие плафон к потолку.

Человек в белом продолжал читать «Ланцет», попивая доставленный ему «Дюбонне» и куря сигарету. Время от времени он с легким присвистом втягивал воздух в щербинку между верхних зубов. Порой он удивлялся прочитанному. А однажды даже воскликнул по-английски:

— Вы абсолютно неправы, сэр!

Гости появлялись один за другим в пределах четырех минут: первый положил шляпу, не выпуская из рук атташе-кейса, без трех минут восемь, а последний — в одну минуту девятого. Когда каждый из прибывших проходил вереницу кланяющихся и приседающих японцев, его у подножия лестницы вежливо встречал блондин; обменявшись с гостем несколькими словами, он показывал ему путь наверх, где брюнет стоял у шеренги обуви у открытых дверей.

В помещении собралось шесть элегантно одетых деловых людей, нордического типа; оставшись в носках, они вежливо раскланивались друг с другом и по-испански или португальски представлялись мужчине в белом.

— Игнасио Каррера, доктор. Польщен встречей с вами.

— Хеллоу! Вы ли это? Увы, не могу подняться. Прикован к месту. Это Хосе де Лима из Рио. Игнасио Каррера из Буэнос-Айреса.

— Доктор? Я Хорхе Рамос.

— Друг мой! Ваш брат был моей правой рукой. Простите, что принимаю вас сидя: я в ловушке. Игнасио Каррера из Буэнос-Айреса, Хосе де Лима из Рио. Хорхе Рамос, здешний, из Сан-Пауло.

Двое из гостей оказались старыми друзьями, обрадовавшимися встрече.

— В Сантьяго! Куда же вы делись?

— В Рио!

Еще один вошедший попытался представиться, щелкнув каблуками, что у него не получилось:

— Антонио Паз, Порто-Аллегре!

В согбенных позах они разместились вокруг стола, подшучивая друг над другом из-за сковывавшего их неудобства и даже постанывая; рядом с каждым находился портфель или дипломат; потряхивая, они раскрывали салфетки, раскладывая их на колени, и называли грациозно приседающей официантке свои любимые напитки. Плосколицая Цуруко положила рядом с каждым из гостей исходящие паром горячие полотенца — вытирать руки.

Постепенно присутствующие все реже стали прибегать к испанскому и португальскому, которые стали уступать место немецкому; все чаще стали слышны немецкие имена.

— О, я же знаю вас. Вы служили у Штангля, не так ли? В Треблинке?

— Никак вы сказали «Фарнбах»? Моя жена урожденная Фарнбах, из Ленгена, что рядом с Франкфуртом.

Подали напитки и маленькие тарелочки с закусками — крохотные креветки и шарики измельченного мяса. Человек в белом продемонстрировал изощренное искусство владения палочками. Те, кто умели ими пользоваться, подсказывали неумелым соседям.

— Вилку, ради Бога!

— Нет, нет! — засмеялся человек в белом, обращаясь к действительно хорошенькой юной официантке. — Мы его научим! Он должен научиться!

Ее имя было Мори. Девушка в аккуратном кимоно, подносившая тарелки и судки Цуруко от сервировочного столика, зарделась, услышав обращенный к ней вопрос, и сказала:

— Иошико, сеньор.

Собравшиеся пили и ели. Они говорили о землетрясении в Перу и о новом американском президенте Форде.

На столе появились судки с прозрачным супом и очередные блюда с сырой и вареной снедью; уже исходил паром чай.

Беседа обратилась к положению с поставками нефти и вероятности, что из-за них симпатии Запада к Израилю уменьшатся.

Подали очередную смену блюд — ломтики копченого мяса, клешни лобстеров — и японское пивo.

Зашел разговор о японских женщинах. Клейст-Каррерас, худой человек с застывшим в глазнице стеклянным глазом, рассказал потешную историю о недоразумении, случившимся с одним его другом в токийском борделе.

На полусогнутых ногах появился японец и спросил, довольны ли гости.

— Первосортно! — заверил его человек в белом.

— Прекрасно! — остальные дружным португальско-испанско-немецким хором поддержали его.

Подали дыню. И еще чая.

Собравшиеся говорили о рыбалке и о различных способах приготовления рыбы.

Человек в белом попросил Мори выйти за него замуж: она улыбнулась и посетовала, что у нее уже есть муж и двое детей.

Гости стали вставать со скрипучих стульчиков, разминать замлевшие спины и, поднимаясь на цыпочки, поглаживать свои округлившиеся животы. Несколько гостей среди которых был и человек в белом, вышли в холл поискать туалет. Остальные завели разговор о хозяине: как он очарователен, как он молод и жизнелюбив — неужели ему уже шестьдесят три? Или шестьдесят четыре?

Появилась первая группа; комнату покинули остальные.

Посуда уже была убрана со стола, и на его поверхности появились бокалы для коньяка, пепельницы и ящичек с сигарами в золотых ободках.

Мори в полупоклоне ходила вокруг стола с бутылкой в руках, роняя на дно каждого бокала несколько капель янтарной жидкости. Цуруко и Иошико перешептывались у сервировочного столика, споря, кому что убирать.

— Теперь валяйте отсюда, девочки, — сказал человек в белом, подходя к ним. — Мы хотим переговорить с глазу на глаз.

Цуруко пропустила Иошико перед собой; проходя мимо хозяина обеда, она извинилась: — мы уберем посуду попозже.

Мори, наполнив последний бокал, поставила бутылку на свободный конец стола и тоже поспешила за двери, стоя рядом с которыми со склоненной головой, она пропустила мимо себя последнего из возвращавшихся гостей.

Человек в белом снова опустился на свой стульчик. Фарнбах-Паз помог ему занять подобающее положение.

В дверь заглянул брюнет, сосчитал собравшихся и прикрыл за собой створку.

Гости занимали свои места; на этот раз они посерьезнели и шутки кончились. Коробка с сигарами пошла по кругу.

Дверной проем был надежно перекрыт.

Человек в белом извлек сигарету из золотого портсигара, захлопнул его и предложил угоститься Фарнбаху, сидевшему справа от него, который отрицательно покачал наголо выбритой головой; но, поняв, что ему предлагают прочесть надпись на крышке, а не курить, он взял портсигар и отодвинул его от себя, чтобы четче увидеть текст. Узнав подпись, он вытаращил глаза:

— Ох-х-х! — и втянул воздух сквозь тонкие губы. Одарив человека в белом восхищенной улыбкой, он сказал:

— Потрясающе! Даже лучше, чем медаль! Разрешите? — и протянул портсигар сидящему рядом Клейсту.

Улыбаясь и порозовев, человек в белом кивнул и повернулся прикурить от светильника, стоявшего слева от него. Прищурившись от дыма, он подтянул поближе к себе кейс.

— Великолепно! — сказал Клейст. — Взгляните, Швиммер.

Порывшись в кейсе, человек в белом извлек из него и положил перед собой пачку бумаг, отставив в сторону бокал с коньяком. Сигарету он расположил на краю пепельницы белого фарфора. Понаблюдав, как моложавый, с правильными чертами лица, Швиммер передал портсигар через стол Мундту, он вынул из внутреннего кармана очешник, а из него очки. Ответив улыбкой на восхищенные взгляды Швиммера и Клейста, он засунул очёшник обратно, встряхнул очки и одел их на перенос снцу. Мундт, рассматривая портсигар, издал лишь долгий и тихий свист. Человек в белом взял свою сигарету, осторожно стряхнул столбик пепла и снова положил ее в пепельницу. Разложив перед собой бумаги, он отхлебнул коньяка и погрузился в изучение первой страницы.

— М-м-м, м-м-м, м-м-м, — донеслось со стороны Траунщтейнера.

Человек в белом, допив коньяк, поставил бокал на стопку листов.

Портсигар вернулся к нему из рук серебряноголового Гессена, на худом лице которого выделялись ярко-голубые глаза.

— Какое счастье быть обладателем такой вещи! — сказал он.

— Да, — кивнув, согласился человек в белом. — Я исключительно горжусь ею.