Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не стал лезть в спор. Не слышала, значит, и вправду не слышала.
— И это не только я так считаю, — продолжала настаивать Майка, хотя я ничем не проявлял своего несогласия. — Так все считают. И мама с папой. И наши знакомые. Все говорят, что у тебя исключительные данные. Понимаешь?
Я кивнул. Ну, раз все говорят…
Нет, этот Гошка возводил напраслину на свою сестрицу, будто она дура. Во всяком случае, он ошибался. Теперь я имел возможность лично убедиться, что Майка очень умная девочка. И было приятно знать, что родители ее, мама с папой, тоже очень умные люди. А также их близкие знакомые.
Меня, однако, все подмывало задать Майке один вопрос. Я уже давно его обдумывал и давно уже собирался задать. Я хотел ее спросить, откуда она могла знать тогда, в тот вечер, когда я дебютировал в Большом зале консерватории, когда она меня впервые увидела и услышала, откуда она могла заранее знать, что ей очень понравится мой голос и что сам я ей тоже понравлюсь? Ведь она не случайно явилась туда с цветочками?.. Неужели она сумела еще до этого концерта разглядеть меня и выделить среди общего хора? Или же она влюбилась в меня заочно, со слов своего брата Гошки Вяземского?..
Я как раз собирался задать Майке этот вопрос, но тут в комнату, где мы танцевали, вошла Вяземская-мама, всплеснула руками, ужаснулась:
— Господи, и как вам не надоест? Танцы, танцы… Одно и то же. Ну хотя бы поиграли во что-нибудь!
— А во что? — осведомилась именинница. — В карты?
— В футбол? — спросил Гошка.
— При чем здесь футбол? — возмутилась мама. — Есть же человеческие игры для подобных случаев. Когда я была такая, как вы, мы играли, например, в фанты…
— Играем в фанты! — закричала Майка.
— По обычаю предков, — поддержал Гошка.
Он принес из прихожей синюю велюровую шляпу. И в эту бездонную шляпу мы стали складывать фанты — разные штучки, у кого что нашлось: один положил шариковую ручку, другой — носовой платок, Плюшка сняла с руки и положила в шляпу часики, у Страшка оказалась брошка, а я лично положил в шляпу расческу — ничего другого у меня с собой не было, не люблю таскать в карманах барахло.
Майка уселась на стул, и ей завязали глаза полотенцем.
А Гошка, встав за ее спиной, начал вытаскивать поочередно фанты из шляпы.
— Что должен сделать владелец этого фанта?
— Прокукарекать, — решительно приказала Майка.
Кукарекать досталось Страшку. Она немного надулась, покраснела — видно, ей не очень понравилось это задание. Все же председатель совета отряда. Да что поделаешь? Такова судьба. Таков неумолимый закон игры. Закукарекаешь.
Она приподнялась на цыпочках:
— Ку-ка-ре-ку-у-у!..
Все покатились со смеху. Я тоже. И Гошка. И Плюшка. И мама Вяземская. Все без исключения.
Кроме Майки, которая сидела с завязанными глазами в суровой позе судьи.
— А этот фант? — спросил Гошка.
— Сделать стойку.
С дивана поднялся толстый парень, самый толстый и неуклюжий из этих симпатичных ребят, Майкиных одноклассников. Он беспомощно развел руками.
— Но… я не умею.
— Делай, как приказано! — потребовал Гошка. — Начальству виднее.
Увалень, пыхтя, оперся руками об пол и попытался подбросить вверх ноги. Однако тяжелые пятки тотчас вернулись в исходное положение. Он сделал вторую попытку. Третью. Он брыкался, как бычок, но в конце концов просто не удержал равновесия и свалился на бок.
И опять все смеялись.
— Что должен сделать этот фант? — торжественно вопросил Гошка. При этом мне показалось, что он украдкой наступил на Майкину туфлю.
А Майка столь же торжественно вынесла приговор:
— Спеть!
У меня екнуло сердце. Я предположил, что случай сжалился надо мной и петь придется мне. Именно петь, а не кукарекать и не делать стойку. Что ж, я бы с удовольствием спел. А вон и пианино стоит. Наверное, Гошка смог бы мне проаккомпанировать…
Но Гошка Вяземский держал в поднятой руке не мою пластмассовую расческу, а чью-то шариковую ручку.
И уже поднялся с места владелец этого предмета, озадаченно почесал макушку, набычился, затянул гнусаво:
Сам я вятский уроженец,Много горюшка видал-повидал…
И в это самое мгновение именинница сорвала с глаз полотенце, вскочила, извернулась и вытянула Гошку этим полотенцем по шее.
Я уж после дознался, что Майка, оказывается, когда ей братец завязывал глаза, успела с ним договориться шепотом, чтобы он, когда очередь, дойдет до моего фанта, наступил ей на ногу — незаметно и не слишком больно. Она, Майка, тоже хотела, чтобы петь досталось мне. Ей хотелось еще раз послушать, как я пою. И для этого она даже готова была нарушить железные правила игры, пойти на хитрость, на обман. Впоследствии она сама мне в этом призналась.
Но Гошка ради смеха решил подшутить над ней. Нарочно не вовремя наступил. И за то схлопотал по шее.
Лицо Майки пылало гневом.
— Это дурацкая игра! — заявила она. — И очень правильно, что в нее теперь никто не играет! Люди должны делать то, что умеют, а не то, что не умеют…
Нет, она была на редкость умная девочка, эта Майка. И очень красивая даже сейчас, когда сердилась.
Обиженная мама, вздохнув, удалилась.
Майка, подбежав к проигрывателю, поставила новую пластинку. Мы опять с ней пошли танцевать. И опять я собрался было с духом, чтобы спросить Майку; откуда же она тогда, заранее, еще до концерта, могла знать? То есть почему она туда заявилась с цветочками?..
Но мои ноги отчего-то спотыкались в танце, а слух тревожила странная невнятица музыки, под которую мы танцевали. Я издали посмотрел на вертящуюся пластинку.
— Что, тебе не нравится? — озаботилась Майка. — Неужели не нравится? А я это очень люблю…
— Нет, — сказал я, слегка смутившись. — Мне нравится. Только… наверное, это нужно на тридцать три оборота. А там семьдесят восемь.
— Да-а?.. — Майка испуганно округлила глаза. — Значит, я забыла переключить. — И вдруг рассмеялась: — Ну и пусть. Наплевать.
— Наплевать, — согласился я.
— Пускай они танцуют. А мы убежим.
— Куда?
Она потянула меня за рукав. Мы скользнули в дверь. Потом, миновав коридор, в другую дверь. А потом в третью дверь. И очутились на балконе, высоко повисшем над Москвой.
Как я говорил, был месяц май. Улица пахла горечью распускающихся почек и бензином. Город уже светился огнями. Я сразу же нашел знакомую громаду на площади Восстания — отсюда до нее, казалось, можно было дотянуться рукой. А чуть дальше — высотка на Смоленской площади. Гостиница «Украина». Университет. Ну все как на ладошке.
А сразу у балкона, чуть наискосок и правее, высилась колоннада, подсвеченная прожекторами. Над нею, вскинув копыта, летела четверка бронзовых коней. Возничий натягивал поводья.
Если бы к этому времени я не был старым москвичом, то, несомненно, подумал бы, что это Большой театр. Но я уже был старым москвичом. И знал, что это не Большой театр, а, наоборот, бега, ипподром. Я, правда, никогда не бывал на ипподроме, но имел о нем некоторое представление. Мне Колька Бирюков рассказывал, что там, угадав лошадку, можно запросто выиграть кучу денег. Сам-то он, Колька, тоже не бывал на бегах, однако слышал об этом от знающих людей. Там можно было не только выиграть кучу денег, но и проиграть последние штаны.
А глянешь снаружи — Большой театр.
Даже мне, хотя я и был старым москвичом, сейчас вдруг захотелось представить себе, что это никакой не ипподром, не бега, а именно Большой театр. Что это знаменитая на весь мир квадрига Большого театра.
Да, Большой театр. И мне до него отсюда рукой подать.
Мы стояли с Майкой на балконе и молчали.
Наконец-то у меня имелась возможность осуществить свое намерение. Задать этот глодавших меня вопрос: откуда она, Майка, еще тогда, еще до концерта, еще до нашей встречи, могла знать? Почему она заранее припасла эти белые с желтым цветочки?..
Вот сейчас возьму и спрошу. Соберусь с духом и спрошу.
Но я так и не собрался с духом, не спросил. Откровенно говоря, я побоялся спрашивать. Мало ли что она могла мне ответить! Вдруг совсем не то, чего бы мне хотелось.
А мы стояли на балконе, молчали, и было очень хорошо. Безо всяких излишних вопросов.
Запряженная четверкой колесница неслась в небе.
Между прочим, однажды нас возили всем училищем в Большой театр на утренник, слушать оперу. И там — в самом конце, во время финального хора — на сцену выехали взаправдашние лошади. Честное слово.
5Я получил три письма. И все в один день.
У нас в училище при входе, подле лестницы, есть такой небольшой столик, за которым сидит Полина Романовна, старушка — не сторожиха, не секретарша, а как бы привратница, хотя такой должности теперь и не существует, но дело в том, что Полина Романовна сидит там еще с тех пор, когда такая должность существовала и это было даже правилом, чтобы при входе сидела какая-нибудь старушка, вязала на спицах и справлялась у входящих: кто, мол, зачем и кого нужно?
- Упавшая звезда - Павел Вербицкий - Прочая детская литература / Детская проза / Русская классическая проза
- [СТЕНА] - Николай Александрович Гиливеря - Поэзия / Русская классическая проза
- Землетрясение - Александр Амфитеатров - Русская классическая проза
- Где сидит фазан - Макс Неволошин - Периодические издания / Русская классическая проза
- Шестое чувство - Александр Куприн - Русская классическая проза
- Братство, скрепленное кровью - Александр Фадеев - Русская классическая проза
- Шестое небо - Борис Козлов - Русская классическая проза
- Очень хотелось солнца - Мария Александровна Аверина - Русская классическая проза
- Люди с платформы № 5 - Клэр Пули - Русская классическая проза
- Искусство игры в дочки-матери - Элеанор Рэй - Русская классическая проза