Цезарь в тесте - Иван Дубинин

Я нажала на кнопку звонка и где-то в глубине квартиры зазвучала приятная мелодия. Звуков приближающихся шагов я не услышала, зато потемнел глазок — меня в него рассматривали.

— Кто там? — донеслось из-за двери.

— Это Ламанова. Я Вам звонила.

Защелкали замки, звякнула цепочка. В дверях стояла молодая женщина лет около двадцати пяти, в элегантных брючках и синей кофточке. Блестящие тёмно-каштановые волосы, ниспадающие волной на плечи, обрамляли удивительно чистое белое лицо. В старинных романах это называлось благородной бледностью. Кожа была настолько тонкой и прозрачной, что сквозь неё лучилась голубизна сосудов. Длинные закрученные ресницы скрывали в глубине своей большие доверчивые глаза цвета свежесваренного кофе. Ненакрашенные, но яркие пухлые губы завершали эту сочную роковую красоту.

«Больше в зеркало смотреться не буду!» — обречённо решила я.

Сбоку, из-за её ноги, вылезла кудрявая рыжая головка и вытаращила на меня любознательные глазёнки.

— Саша, ну куда ты лезешь? — ласково упрекнула его мама и кивнула мне, — Проходите.

И голос у неё был необычный. Тёплый, грудной.

«Разве таких женщин бросают? — подумала я в недоумении. — И что этим мужикам в конце концов нужно? Да за это убивать надо! — почему-то разозлилась я.

— Вот и убили, — поддакнул внутренний голос.

— Но ведь она не «цезарь», — не согласилась я.

— А кто? Невеста из теста? Или жена без места?

— Так, всё! Не отвлекаться, — задавила я внутрь этот противный голос. Меня всегда раздражает его спокойное ехидство, лишающее уверенности».

Прихожая была непривычно большая. А на стене, напротив двери, висела картина, которая сразу бросалась в глаза. Огромный, во весь рост портрет мужчины. Он стоял как-то полубоком, засунув руки в карманы брюк. Из-под распахнутого пиджака виднелись жилетка и рубашка с галстуком. Тёмные длинные волосы были туго стянуты на затылке и спадали на шею хвостиком. Шотландская бородка без усов серебрилась проседью. Тонкие губы, острый нос и взгляд из-под прищуренных глаз, внимательный и цепкий.

— Это наш папа, — пояснила Инночка, видя мой интерес. — Автопортрет. Проходите в комнату.

Малыш не отставал от нас ни на шаг. На вид ему было года четыре.

— Как дела, дружочек? — обратилась я к нему.

— Хар-рашо! — ответил он, но спрятался за маму.

— Это он сперва такой скромный, а чуть пообвыкнется, проходу не даст. Прилипает, как жвачка. Так, — сказала она ему строго, — иди в свою комнату, посмотри мультики, а нам с тётей надо поговорить.

— А Вы пр-равда едите стоя? — спросил он то, что мешало ему жить последний час.

— Правда, — засмеялась я. — И лёжа тоже.

Он радостно захихикал и убежал к себе.

— Это ему послышалось что-то, — пояснила молодая мама. — У Вас имя необычное, я, честно говоря, и не запомнила его.

Я протянула ей своё удостоверение.

— Евстолья Анатольевна, — прочитала она вслух. — Я и не слышала такого. А зачем Вас так назвали?

Хороший вопрос! Ну, не объяснять же ей, что это я сама себя перекрестила.

— Ой, я сейчас чай поставлю! — замяла неловкую паузу хозяйка. — Вы присаживайтесь, — а сама пошла на кухню.

Комната тоже была большая. Одну стену занимал шкаф, забитый книгами. По другую сторону стояли диван и кресла из чёрной кожи. Музыкальный центр, плазменный телевизор. Шикарно.

— Дети — такой забавный народ, — сказала Инночка, вернувшись из кухни. — С ними не соскучишься. Помню, я как-то песню крутила, и там были такие слова: «А любовь, а любовь…». Сашенька потом весь день ходил, пел: «Альбом, альбом…» Так ему послышалось.

Она радостно заулыбалась. Как и все мамы, она считала своего ребёнка гениальным и поэтому рассказывать о нём могла бесконечно.

— А когда он был маленьким, мой папа учил его стишкам. Они с дедом очень дружат. Помните, у Заходера «Кискино горе»?

Плачет киска в коридоре.

У неё большое горе.

Злые люди бедной киске

Не дают украсть сосиски.

Сашеньке не удавалось правильно запомнить строчки. Всё у него выходило не так. То «плацит в калидоле киська», то просто «кися плацит». А потом вдруг засмеялся и выдал:

Киська в калидоле плацит.

Уланила в лецьку мняцик!

Инночка всё рассказывала и рассказывала о своём малыше, и я поняла почему. Она не хотела, а вернее, боялась начинать разговор о смерти своего бывшего мужа и его сестры. И всячески оттягивала время.

— Вы же знаете, как дети плохо едят, — продолжала Инна. — Какие только мы тут цирковые представления перед ним не устраивали! И рожицы корчили, и на голове стояли, пока у него от удивления ротик не откроется. И вот тут надо было успеть засунуть в него очередную ложечку кашки. А однажды дедушка придумал гениальный ход.

— Бабушка такой вкусный супик сварила, что тебя от него за уши не оттянешь!

Это было что-то новое, необычное. Ребёнок заинтересовался.

— Как не оттянесь?

— А так. Ты будешь кушать, а я за ушки тянуть и всё равно не смогу тебя от супика оттащить.

— Не смозись?

— Не смогу.

— А ну давай, дедуська, тасси!

Дед из всех сил тянет, но ничего у него не получается. Сашенька под одобрительные возгласы мамы и бабушки съел целую тарелку и действительно вкусного супа.

Мы с Инночкой весело посмеялись над забавной историей.

— Скажите, Инна, а Пётр общался с сыном?

Молодая женщина сразу погрустнела.

— Вообще-то, нет. Мы на семейном совете решили, что лучше мальчику к нему не привыкать. Да и чему хорошему он мог его научить? Развратному образу жизни? — Инночка разволновалась, у неё задрожали тонкие крылья носа, и появился нежный румянец. И от этого она стала ещё красивее.

— А Вы сами с ним встречались? — И, видя её замешательство, подсказала, — Ну, иногда?

— Да, иногда встречались, — зарделась женщина ещё больше. — Мы долго не были в официальном разводе. И я всё-таки ему жена. Он — хороший! — сказала она с самоотверженной женской жалостью. — Это девки его совращали! А он слабый, любвеобильный. Так сам Петя говорил.

Боже, подумала я. Еще одна влюблённая дурёха. Впрочем, наверное, на этом и держится наш мир. Иначе бы всё рухнуло в тартарары.

— Только мои родители ничего не знали. Не говорите им при случае.

— Да, да, конечно, — пообещала я. — А как Вы думаете, кто и зачем мог убить Петра?

— Не знаю, — вдруг заплакала она. — Наверное, хотели ограбить квартиру, а он оказался дома.

— А что у него были какие-то ценности, золото, бриллианты?

— Да какие там ценности? Он сам был бриллиантом! — Она зарыдала еще сильнее.

Мне стало жалко эту несчастную любовь.

— Зачем же Вы тогда от него уходили? — спросила я в недоумении.

— Я думала, он перепугается и позовёт меня обратно к себе, — сквозь слёзы проговорила Инночка.

— А Вам о чём-то говорит слово «цезарь»? — изменила я направление темы.

— Нет, — удивилась она.

— Среди его окружения никто не имел такой фамилии или клички?

— По-моему, нет.

— А Петя был склонен к мошенничеству? Он мог кого-то шантажировать?

— Нет, ну, что Вы! — она даже изменилась в лице.

— Инна, а где его бумаги? У него должна была остаться рабочая документация, тесты. Он ведь психологией занимался?

— Он всё на работе держал. Наверное, в его кабинете лежат. Да Вы обратитесь туда, думаю, с этим у Вас проблем не будет.

— Конечно. А как называется его агентство?

— «Случайное знакомство». Это по Трёхступенчатому валу, дом 19.

Вот незадача! Придётся ехать еще и туда. А я уже явственно ощущала в руках вожделенные тесты. И если я правильно на них отвечу, то узнаю, наконец, кто такой этот пресловутый «цезарь».

Мы пили чай и продолжали беседовать.

— А какие у Вас были отношения с Полиной Грибовой? — поинтересовалась я.

— Полинка — классная девчонка! Мы с ней дружили. Даже после того, как с Петей расстались. Она любила к нам приходить. Особенно к папе. И сюда, домой, и в его мастерскую. Смотрела, как он пишет, обсуждала с ним свои работы. Она талантливая была. Из теста такое выделывала!

— Она про «цезаря» никогда не упоминала?

— А кто такой, этот Цезарь? Главарь банды?

— Какой банды?

— Ну, может, они Петю убили?

— Это я и пытаюсь выяснить. А как бы с Вашим папой встретиться? Где он?

— Ну, это не раньше, чем через недельку. Он на этюдах в Подмосковье. Сейчас там такая красота!

Да, сентябрь в этом году выдался на славу. Тёплый, тихий, бархатный. Может, это уже бабье лето? А почему оно «бабье»? Очевидно, потому, что бабы вечно в хлопотах, задёрганные, и благодатного тёплого лета даже и не замечают. И природа дает им ещё один шанс, последний, чтобы они успели насладиться ласковой прелестью перед будущей стужей.