Повседневная жизнь европейских студентов от Средневековья до эпохи Просвещения - Екатерина Глаголева

Надо отметить, что во время переезда у Феликса впервые появились проблемы с желудком, которых он прежде не знал. В самом деле, знакомство студента с заграницей начиналось с постоялых дворов, и далеко не всегда чужая пища приходилась ему по вкусу. Например, Платтер с содроганием вспоминал каракатиц, которых ему пришлось есть в Бордо. На это же обстоятельство обращают внимание многие авторы мемуаров.

Экономить в пути на еде было делом обычным, но одно дело — ограничивать себя, а другое — наживаться на других. А. Н. Радищев, посланный Екатериной II в числе российских студентов учиться в Лейпциг, вспоминал, с чего начались разногласия между школярами и определенным им в наставники («гофмейстеры») майором Бокумом:

«Мы все воспитаны были по русскому обряду, и в привычке хотя не сладко есть, но до насыщения, обыкли мы обедать и ужинать. После великолепнаго обеда в день нашего выезда ужин наш был гораздо тощ и состоял в хлебе с маслом и старом мясе, ломтями резанном. Таковое кушанье, для немецких желудков весьма обыкновенное, востревожило русские, привыкшие более ко штям и пирогам. И если захочешь без предубеждения внять вине нашего неудовольствия, к несчастию нашему потом обратившегося, то найдешь корень онаго в первом нашем ужине. Покажется иному смешно, иному низко; иному нелепо, что благовоспитанные юноши могли начальника своего возненавидеть за таковую малость: но самого умереннейшаго человека заставь поговеть неделю, то нетерпение в нем скоро будет приметно. Если сладость наскучить может, кольми паче голод. Худая по большой части пища и великая неопрятность в приуготовлении оной произвели в нас справедливое негодование. Федор Васильевич [Ушаков] взялся изъявить оное пред нашим начальником. Умеренное его представление принято почти с презрением, а особливо женою Бокума, которую можно было почитать истинным нашим Гофмейстером. Сие произвело словопрение, и кончилось тем, что Федор Васильевич возненавижен стал обоими супругами.

Но не знал наш Путеводитель, что худо всегда отвергать справедливое подчиненных требование и что высшая власть сокрушалася иногда от безвременной упругости и безразсудной строгости.

Мы стали отважнее в наших поступках, дерзновеннее в требованиях и от повторяемых оскорблений стали наконец презирать его власть. Если бы желание учения не остановляло нас в поступках наших и не умеряло нашего негодования, то Бокум на дороге бы изпытал, колико безразсудно даже детей доводить до крайности. Во всех сих зыблениях боязни и отваги младшие предводительствуемы были старшими».

Подготовка к путешествию была вопросом более финансовым, нежели организационным: в Средние века не требовалось ни виз, ни даже паспортов. На въезде в город путешественники должны были объявить свое имя, звание и цель поездки, но проверить достоверность этих сведений не всегда было возможно. Например, группа студентов из Монпелье (французы, швейцарцы, немцы), отправившихся в 1696 году в Испанию, выдала себя за торговцев вином и хлебом из Лангедока; благодаря этой уловке на границе их пропустили без лишних сложностей, поскольку торговая деятельность считалась полезной для государства. Перед отъездом надо было уплатить таможенную пошлину и купить справку о здоровье.

В начале XVIII столетия путешественник, отправляясь в заграничный вояж, уже должен был выправлять себе паспорт. Педантичный Неплюев неоднократно упоминает об этом («Прибыли в Мемель 7 числа. Мемель — прусская крепость; и смотрели наших пашпортов…»), как и о том, что русские курсанты в каждом крупном городе непременно являлись к представителям своего государства, чтобы получить подорожную. Ломоносов, сбежавший от бергфизика Генкеля и скитавшийся по Германии, не мог вернуться в Россию через Голландию без документов.

Путешествуя по Германии, представлявшей собой лоскутное одеяло из множества княжеств, люди, едущие на почтовых, теряли не менее двух часов в каждом пограничном городе: было принято задерживать иностранцев без всякой видимой причины. При пересечении границы путешественнику приходилось отвечать на одни и те же вопросы: «Ваше имя и звание? Женаты ли вы? Путешествуете по делу или для развлечения?» Вероятно, этот допрос не имел никакой практической цели. Один из проезжающих ответил, что его имя Бу-хо-ху-хо. На вопрос, как оно пишется, он сказал пограничнику: «Это уж ваше дело, я вам его назвал».

Зато в конце XVIII века каждый, кто покидал Россию, должен был трижды объявить о своем отъезде в газетах, в том числе «Санкт-Петербургских ведомостях». Еще полагалось выправить подорожную и паспорт (иностранцы должны были получить эти документы через Коммерц-коллегию), а для этого приходилось посетить девять присутственных мест, везде щедро раздавая взятки.

По воде

Выгоды и опасности путешествия по реке. — Коварная морская стихия

Во время дальних путешествий часто приходилось использовать и «голубые дороги» — реки, которые порой были даже предпочтительнее дорог сухопутных: на них не было ухабов и засасывающей грязи, а скорость передвижения была практически одинаковой. Феликс Платтер, плакавший, расставаясь в Лионе с Томасом Шепфиусом (тот должен был продолжить путь по воде), еще не знал, что неоднократно встретится с другом, ведь сухопутная дорога шла вдоль Роны, а лодочники причаливали к берегу, чтобы остановиться на ночлег в тех же городах, где ночевали все остальные путники.

«18 числа [апреля 1720 года], — заносил в свой дневник Неплюев, — взошли в гамбургскую реку; на одной стороне Голштиния, а на другой Линебургия. Того ж числа легли мы на якорь возле линебургского городка Штаде и платили по облиге по 8 штиверов с баула. — 19 числа пришли к Гамбургу и ночевали за городом, в ординарии[18], понеже того дня не успели в город. От Амстердама до Гамбурга морем 60 миль немецких».

Для передвижения по рекам использовали барки — небольшие одномачтовые суда водоизмещением не более 50 тонн. При сильном встречном ветре такое судно не могло продвигаться вперед, и оставалось «ждать погоды». В Голландии по каналам плавали на трешкоутах — этаких «речных трамвайчиках»: там имелись каюта, кают-компания и места на крыше.

Река могла показать свой норов и представляла собой немалую опасность, особенно во время паводка. Немецкий студент Ульрих Гигер, направлявшийся из Страсбурга в Монпелье, сплавлялся по Роне; между Лионом и Авиньоном судно потерпело крушение. Все вещи Гигера пропали, утонули шестеро его спутников и пять лошадей, сам же он чудом остался жив и впоследствии стал врачом в Страсбурге.

Еще более непредсказуемой была морская стихия. Англичанам или датчанам, отправлявшимся учиться на континент, впору ставить памятник за мужество. Пролив Па-де-Кале, отделяющий Альбион от Франции, не более 40 километров в ширину, но в плохую погоду переправа из Дувра в Булонь могла растянуться на целую неделю.

«14 числа [октября 1716 года] отплыли мы в море 20 миль, а потом, за противным ветром, стали на якоре близ датского берега и против шведского города Готенбурга, где, простояв трои сутки, принуждены были назад поворотиться к Гельзенгеру (а между тем шведский капер взял в полон 3 купеческих голландских судна), где мы, простояв до 26 числа и не надеясь получить способного ветра, послали от нашей компании Петра Салтыкова в Копенгаген просить от посла дозволения ехать в Голландию сухим путем, что нам было дозволено, с тем чтобы ехали, буде желаем, на своем коште», — вспоминает Иван Неплюев.

Двадцать лет спустя в аналогичном положении оказались русские студенты Ломоносов, Райзер и Виноградов. 8 сентября 1736 года они отплыли из Петербурга на корабле «Ферботот», который должен был доставить их в Травемюнде. Около двух суток корабль безуспешно боролся с непогодой в Финском заливе, и 10 сентября все трое вернулись в столицу. 19 сентября «Ферботот» вновь покинул петербургский порт и на этот раз дошел до Кронштадта, где Ломоносов и его товарищи провели в томительном ожидании еще несколько суток. Наконец 23 сентября корабль взял курс на запад. Через пять дней прошли мимо Ревеля, еще через пять миновали остров Готланд, а 16 октября прибыли в Травемюнде и ступили на землю Германии. Из Травемюнде в Марбург, конечный пункт путешествия, русские студенты добирались еще почти три недели.

Но вот, наконец, путь окончен. Пора знакомиться с альма-матер и осваиваться со своим новым положением.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГОСУДАРСТВО В ГОСУДАРСТВЕ

Vivat et respublicaEt qui illam regunt.Vivat nostra civitas,Mecenatum caritasQui nos sic protegunt.[19]

Студенческая песня «Гаудеамус»

Альма-матер

Студенческие дома. — Сорбонна. — Коллегия Монтегю. — Здания университета