Шамабад должен гореть! - Артём Март

давай все заново.

— Заново? — Нахмурил брови Вася.

— Да. Нужно проделать упражнение до конца.

Вася снова спрятался, и булат получил от меня команду «охраняй». Когда Уткин вернулся и с минутку походил перед Булатом, снова опустился и тронул сумку.

— Охраняй, — повторно приказал я.

Булат немедленно издал низкий угрожающий рык, показал белые клыки. Во взгляде Васи тут же мелькнул страх. Потом Булат гавкнул.

Вася попятился. Погранцы грянули дружным смехом.

— Да ну вас! — Обиженно крикнул им Вася.

— Я ж говорил! «Ваша Милость» надо! — Кричал Синицын.

— Ну! Пальцы-то все на месте? Или за иглой бежать⁈ — Хохотал Тимощук.

Я похвалил Булата, дал ему кусочек мяса. Потом обратился к развеселившимся пограничникам:

— Ну че, парни, кто следующий?

Они почти разом притихли.

— Следующий? — Не понял Стас.

— Ну да. Надо закрепить успех, — пошутил я, — а Васю мучать я больше не хочу.

Конечно же, «следующий» мне был уже не нужен. Да только раз парни шутили над Уткиным, мне тоже захотелось над ними подшутить.

— Ну так кто? — Я подбоченился, повел по погранцам взглядом.

— Мне… Это… — Не выдержал первым Тимощук, — Сема сказал аккумуляторы перезарядить… Мне идти надо…

— И у меня дела… Мне… Э… — Растерялся Синицын, — В ленинской комнате кое-что надо.

Погранцы с невнятным галдением рассосались. Да так быстро, что оставшийся у изгороди Стас только и успел, что в растерянности покрутить головой.

— Ну че, Стасик, ты последним остался! — Рассмеялся я, — будешь добровольцем?

— Да не… Дела у меня…

— Это какие ж?

— Я… э…

— Стасик! Ты че делаешь⁈ — Проходил мимо Алим еще с несколькими ребятами. Все несли на плечах лопаты.

— Да я… — Замялся Стас.

— Подсоби! Нам Черепанов приказал подкидать навоз! А то куча от дождя расползлась!

— Во! Во! — Обрадовался Стасик и крикнул мне: — Слыхал⁈ Я пошел навоз подкидывать!

Он побежал к Алиму с криком:

— Лопату мне!

Мы с Васей дружно рассмеялись. Услышав наш смех, Булат звонко загавкал. Может, среагировал он так на знакомые наши голоса, может, на громкие звуки. А может, ему и самому стало смешно.

— Как вы знаете, — продолжал Таран, после того как дал указания на новые пограничные сутки, — старший лейтенант Строев сейчас проходит реабилитацию после серьезного ранения. К сожалению, после выздоровления, он не вернется на нашу заставу.

На следующий день, после веселья с Булатом и Васей, застава построилась на боевом расчете. Все мы стояли смирно, слушали, что расскажет нам начзаставы.

Он застыл перед нами в привычной уже компании Черепанова. Однако теперь, по левую руку от Тарана был новый человек.

Худощавый, но высокий черноволосый парень лет двадцати трех, внимательно осматривал свой теперешний личный состав. У него было светлокожее скуластое лицо и темные, контрастирующие с ним ореховые глаза. А еще крупноватый нос с горбинкой и едва заметно скошенный подбородок.

— Прошу любить и жаловать, — продолжал Таран, — Михаил Григорьевич Пуганьков. С сегодняшнего дня он будет служить на Шамабаде в должности замполита. Товарищ лейтенант, вы хотели обратиться к личному составу?

— Так точно, товарищ старший лейтенант, — кивнул Пуганьков и выступил на шаг вперед. — Здравствуйте, товарищи бойцы!

Строй ответил ему воинским приветствием.

— Я лично не знал товарища Строева, — продолжал он, — но весьма наслышан о нем, как об очень смелом человеке. О человеке, который добросовестно нес свою службу на этой заставе. Отдавался целиком и полностью нелегкому воинскому делу…

— Готовился, видать, — шепнул мне Стас, — речь писал.

— Видать, — пожал плечами я.

Пуганьков, вместе с супругой прибыли на заставу сегодня в полдень. Я не видел, как они приехали, потому как нес в этот момент службу в дозоре.

Но когда вернулся, тотчас же услышал разные «разговорчики», что побежали между пограничниками. И касались они в большей степени не самого Пуганькова, а его жены.

Молодую девушка восемнадцати лет, по имени Светлана, я увидел на заставе, почти сразу, как сдал оружие после наряда.

Если супруга Тарана редко выходила из квартиры и занималась в основном домашним хозяйством и дочерью, бездетная Света сразу показала себя совершенно другим человеком.

Высокая и стройная блондинка, она весело болтала с бойцами, когда те показывали ей хозяйство и окрестности заставы.

Светлана явно была городской и щеголяла в приталенном красненьком пальтишке с пояском и высоких сапогах на каблуке. Она беспрестанно хихикала и шутила с пограничниками. А иногда позволяла себе с солдатами то, что можно было бы расценить, как заигрывания.

Пусть, кому-то другому такое поведение могло показаться невинным, но у меня оно почти сразу вызвало определенную неприязнь. Я сразу понял — вертихвостка эта Света.

— Потому заверяю вас, товарищи, — заканчивал свою речь Пуганьков, — я приложу все усилия, чтобы стать достойным преемником замполита Строева.

После боевого расчета Черепанов подошел ко мне, Уткину с Алейниковым и еще нескольким бойцам. Сказал:

— Парни, начальник просит баню затопить, — он прочистил горло, немного помялся на месте и добавил: — Для офицерских жен. Светлана Николаевна сама его попросила. Пойдут с Ирой купаться сегодня вечером.

Наряд мне предстоял с утра, а потому мы с ребятами пошли к бане, колоть дрова и разводить топку.

Смеркалось. Сумерки загустели, и работать мы начали уже под лампочкой, светившей над входом в баню.

— Я слыхал, — говорил Малюга, ставя поленце на пень и берясь за топор, — они с Пуганьковым поженились сразу после училища. Перед тем как замполит получил назначение к нам, в КСАПО.

— Ох, не заставская это девчонка, — ответил Стас, — совсем не заставская. Городская. Вот увидите, и месяца не пройдет, как она завоет. Сбежит отсюда.

— А красивая… — протянул Синицын, — вот мне интересно. Чего она в этом Пуганькове нашла? Видать, что офицер.

— Ну хватит вам, — пробурчал Уткин, поднявшись со стопкой дров в руках, — тоже мне. Нашли тему — офицерских жен обсуждать.

— А че нам еще обсуждать-то? — Развел руками Стас, — новые люди на заставе — главная тема для разговоров!

— Непорядочно это, — нахмурился Уткин. — Так не делается.

— А чего мы такого говорим? — Пожал плечами Синицын, — разве ж как-то ее ругаем, или еще что?

— Ничего, — низковато протянул Уткин. — Просто… Просто