Агнец в львиной шкуре - Сергей Дмитрюк

Теперь я мог хорошенько рассмотреть и его. Это был человек средних лет, худощавый и высокий, с суровым лицом, которое, несмотря на загар, отдавало нездоровой бледностью. Темные глаза его болезненно блестели. Так мы стояли минут пять, молча, разглядывая друг друга. Потом откуда-то, словно, вырастая из земли, стали появляться еще люди, обступая нас со всех сторон. И вскоре вокруг нас образовалось плотное кольцо из крепких мужчин, одетых кто во что, небритых и сильно загорелых. Все молчали, с нескрываемым любопытством разглядывая меня и Юли, как будто мы были какими-то диковинными животными. Под напором нескольких десятков горящих мужских глаз, Юли потупилась и зарделась до кончиков ушей. Взглянула на меня просительно и жалобно, словно говоря: ну, сделай же что-нибудь!

В эту самую минуту чей-то зычный и хрипловатый голос прорвался сквозь толпу:

— Это что же здесь еще за собрание такое, мать вашу! Уже и оставить их нельзя без присмотра, а работа стоит! Я спрашиваю, чего столпились-то, как болваны? А ну, расступись!

Столь грубое обращение несколько обескуражило меня, но толпившиеся вокруг люди, видимо, привыкшие к подобным разговорам, поспешно стали расступаться, и через несколько секунд говоривший предстал перед нами во всей своей красе: кряжистый, с опухшим мясистым лицом и давно небритой щетиной на щеках. Волосы на его круглой голове давно выцвели от солнца, и было трудно угадать их первоначальный цвет. Чертыхаясь и отплевываясь, он пробрался сквозь толпу, и остановился, как вкопанный. Зеленоватые глаза его округлились, едва он заметил Юли.

На нем была дырявая холщовая рубаха, давно лишившаяся цвета и формы, и черные промасленные штаны. Левая штанина была подвернута, — человек стоял на костыле. На вид ему было лет сорок пять-пятьдесят. Меня он, кажется, и не заметил. Все его внимание сейчас было сосредоточено на Юли. Он сразу же лишился своего красноречия. Потом смутился, как мальчик, сглотнул слюну, и наконец-то обратил свой взгляд на меня. Снова заговорил, с трудом подбирая слова:

— Это… как его… ну… Вы кто?

Пот градом катился по его лбу и толстой, бычьей шее, стекал на волосатую грудь, и было трудно понять то ли это от жары, то ли от смущения, то ли и от того, и от другого сразу.

— Откуда вы взялись-то? — снова спросил он более внятно.

— Мы потерпели воздушную аварию километрах в сорока отсюда, у города под названием Аполлион. Решили идти лесом, но заблудились, чуть было, не забрели в болото, и вот вышли сюда, к вам, — охотно объяснил я.

— А-а… — рассеянно протянул он, словно, не расслышал моих слов. Внимание его снова сосредоточилось на Юли.

— Послушайте! — Я взял его за плечо. — Мы едем в Южную столицу. Может быть, вы знаете, нет ли поблизости станции, где ходят поезда?

Он повернул ко мне блестевшее от пота лицо.

— Эва! — усмехнулся. — Поезд! Да, здесь, считай, на сто верст нет никаких дорог, кроме козьих троп, а вы поезд!.. Был один, возил с прииска золото в столицу, да и того теперь нет.

— А что случилось?

— А кто ж его знает! — с досадой сплюнул одноногий. — Вот уже третий месяц ждем его, дьявола! Провиант кончается, да и золото, опять же, девать некуда… Раньше-то, при старых хозяевах, исправно ходил, раз в месяц. Тут тебе и жратва, и выпить чего, и деньжата, опять же. А как же? Без денег кто же работать-то будет? А теперь — революция! Не до нас стало новой власти, видать, в столицах своих забот хватает!

— Так вы старатели? — догадался я.

— Мы-то? — одноногий прищурился. — Ага! Старатели и будем! А это поселок наш, стало быть. А вот вы кто такие будите? — Он недоверчиво посмотрел на меня.

— Я, Максим Новак. А это моя жена, Юли, — представился я, добродушно улыбнувшись ему.

— Вот и имена у вас какие-то странные! — снова прищурился одноногий. — Какие-то нездешние.

— Это верно, — согласился я. — Ведь мы прилетели с Земли.

— С Земли?! — еще больше удивился одноногий.

Ропот удивления пробежал и по толпе. Тут одноногий, словно, опомнился.

— А вам что здесь, представление бесплатное, что ли? — гаркнул он. — Чего зенки-то повылупили? Людей не видели, что ли? Вон, девушку всю засмущали! А ну, давай, расходись! — и он угрожающе поднял над головой увесистый кулак, погрозил им кому-то невидимому в пронзительном синем небе.

Люди неохотно стали расходиться.

— Или же работы на вас нету? — кричал им вдогонку одноногий. — Так я вам покажу, что делать!

Было видно, что он пользуется здесь уважением, и его даже побаиваются.

— А тебе что, Хрящ, заняться нечем? — язвительно обратился одноногий к крепышу, который первым заметил нас. — Ты что до завтра будешь домину-то делать? Видишь, жара какая? Хочешь, чтобы стухло все? А ну, принимайся за работу, живо! — и он грубо пихнул в плечо того, кого назвал Хрящем.

Хрящ обидчиво поджал губы.

— Чего толкаться-то? — Он отер кулаком пот со лба, но спорить не стал. Молча вернулся к обструганному стволу, взял виброрубанок.

Видя, что его послушались, одноногий снова повернулся к нам.

— Значит, с Земли, говорите? В помощь революции, стало быть? Что ж, может и так.

— А вы не плохо информированы в такой-то глуши! — заметил я.

— Чего уж! Грамотные! — обидчиво проворчал одноногий.

— Муж просто хотел сказать, что и в столице не все знают о такой помощи, — вступила в разговор Юли, заметив, что мои слова задели старателя, и обворожительно улыбнулась ему, от чего у того даже испарина выступила на лбу.

— А в столицу-то вам зачем? — снова спросил одноногий, косясь на меня.

— Мы путешествуем, — опять вставила Юли, не спуская с него коварных пристальных глаз. — И потом, у мужа там какие-то дела по работе.

— Ясно, — буркнул одноногий, — чего уж тут не понять? Только добраться вам туда трудновато будет, пешком-то! — Он ухмыльнулся.

— Но вы же говорили о каком-то поезде? — напомнил я.

— Поезд что? То ли он есть, то ли нет его! Кто знает, когда он теперь будет? Может через месяц, может через два… а может завтра придет! — одноногий старатель издал нервный смешок.

— А можно мы пока у вас поживем? — попросила Юли, видимо, решившая размягчить его суровый нрав своим неотразимым обаянием. — Пока поезд не придет… Мы вас не стесним.

— Да чего уж там! — пожал плечами одноногий, не подавая вида, что предложение Юли ему явно понравилось. — Живите. Места всем хватит. Вон, как раз, и дом для вас освободился.

Он указал на строение, стоявшее поперек общего ряда, слева от нас.

— Раньше там Свистун жил, а теперь он пустой… Чего ж добру пропадать? Живите на здоровье.

— А что случилось с этим… со Свистуном? — поинтересовался я. Манера давать людям вместо имен клички несколько смущала меня, но здесь, по всей видимости, никто не видел в этом ничего предосудительного.

— Чего сталось-то? — снова прищурился одноногий. — А помер он давеча!

— Как «помер»? — невольно вырвалось у Юли.

— А так, помер и все тут! Как человек помирает? Вон, и домину ему Хрящ уже мастерит, схоронить, значит, что б… Да вы не пугайтесь, девушка! Не заразное это. Его это… деревом зашибло, вот, — помолчав, пояснил он. — А хотите, я сам провожу вас туда?

И, не дожидаясь ответа, он заковылял в указанном направлении. Мы с Юли пошли следом за ним.

— А вас как зовут? — поинтересовалась Юли.

— Меня-то? — Одноногий посмотрел на нее через плечо. — Кулаком называют.

— «Кулаком»? — удивилась Юли. — Ну, а имя-то у вас есть?

— Может и есть, да только зачем вам оно? Здесь меня все так называют, вот и вы кличьте.

— Вы здесь, значит, главный? — спросил я, невольно перенимая его манеру говорить.

— Ага, — кивнул Кулак. — Староста я ихний. Вон и контора моя. — Он указал в противоположный конец поселка, где стоял дом больше всех остальных. — Золото мы здесь моем. Работа по такой жаре адская! Выгоды никакой, только хлопоты одни. Так что приходится еще потихоньку и лес валить. Лесорубством, значит, заниматься.

— Чего же не уедите отсюда? В столицу, например? Тем более, с золотом!

— Э-э! — махнул рукой Кулак, и с досадой сплюнул в горячую пыль. — Одинокий я… Куда мне ехать-то? А здесь люди мои, товарищи, значит. Хорошие ребята, в общем-то, и все, как дети мне. А золото, оно что? Сегодня оно есть, а завтра нету его!

— А старик со шрамом тоже у вас живет? — зачем-то спросила Юли.

— Какой старик? — Кулак подозрительно посмотрел на нее.

— Ну, такой, с бородой и ужасным шрамом на щеке. Когда мы шли по лесу, он встретил нас и провел через болото… Разве вы не знаете его? — изумилась Юли.

Кулак отрицательно замотал головой.

— Нет, такого не знаю. У нас со шрамами никого нету. А если бы кто и был, так я бы знал, непременно. Потому, как главный я здесь! Кому, как не мне знать?

— А вы никогда не встречали его в лесу? — в свою очередь, спросил я. Мысли о незнакомце, так таинственно появившемся, и столь же таинственно исчезнувшем, не покидали меня.