Небо падших - Юрий Поляков

«Учи, сынок, английский!» Дура-а-ак! Если эти Гоша и Тенгизик захотят меня схавать – никто не поможет, никакие Любимые Помощники. Хорошо – прорвусь я к Оргиевичу. И что я ему скажу? «Гоша и Тенгизик отбирают у меня денежку из швейцарского банка!» – «А откуда у тебя, простого российского бизнесмена, деньги в швейцарском банке? – удивится Владимир Георгиевич.– Что ж ты, поганец, возрождающуюся Россию обжуливаешь?!»

Это у них игра такая – в честность. Не дай Бог в этой игре крайним оказаться! У него в той же Швейцарии раз в десять больше, а как в кресло сядет, сразу на лице такое выражение, будто на сто долларов в месяц живет. И потом, они там, под рубиновыми звездами, очень серчают, когда выясняют, что кто-нибудь не хуже их дядю Ваню объегоривать намастачился!

Нет, к Оргиевичу нельзя.

А все прочие для Гоши и Тенгизика – тьфу, Останется только купить связку свечек в храме: мол, спаси, Всевидящий и Правосудный, – наезжают! А кто я, собственно, такой, если вынуть меня из «джипа», снять с меня «ролекс» и перекупить Толика? Никто… Деньги? В наше время, да, наверное, и всегда, они зарабатываются такими способами, что их в любой момент можно объявить ворованными. Какая, в сущности, разница – грабанул ты банк или не вернул дяде Ване кредит? Просто условились первых считать преступниками, а вторых бизнесменами. Можно и переусловиться! Ну и кто я в таком случае – если переусловиться? Никто. Испуганный мальчик с животиком и натруженной пиписькой, которая уйдет на пенсию лет в сорок, как балерина. Я – жалкий огрызок яблока в огромной помойке по имени «российские радикальные экономические реформы». Я исчезну – никто даже не заметит. Сколько их уже было, схвативших Бога прямо за творческий потенциал! Интервью по ящику, портреты в газетах, вилла в Испании, пьянки с актеришками… Где теперь их портреты? На кладбищенских плитах. Идешь по аллейке, и они смотрят на тебя грустными мраморными глазками – советские инженеры, парторги, бухгалтеры, боксеры, ставшие буржуинами и просто охреневавшие от своего величия. А все закончилось короткой заметкой в «МК» и полированным ящиком с ручками… Все они, да и я тоже, жалкие ополченцы, которых пустили по минному полю, чтобы у идущих следом на белых смокингах не было ни капельки крови, ни одной марашки… Нас всех обманули. Всех!

Если Гоша и Тенгизик возьмутся за меня, дело кончится в лучшем случае информацией в криминальной хронике: «Обнаружен труп… Занимался авиационным бизнесом… Имел связи в криминальной среде…» Как будто что-нибудь можно без этих связей! Как будто без связей в криминальной среде тебе чью-нибудь машину разрешат помыть! Но ведь об этом ни хрена не скажут. А просто продемонстрируют в «Дорожном патруле» крупным планом мою простреленную башку, стеклянные полуоткрытые глаза и разинутый рот, словно кричащий: «Люди, я любил вас! Ну их на хрен, эти деньги!»

Стоп. Если есть связи – их надо использовать. Попробовать договориться. С кем – с Гошей и Тенгизиком? С этими пещерными гориллами не договоришься. Что я им могу пообещать? Проценты с прибыли? Но они же не садоводы, годами окучивающие и лелеющие свое деревце по фамилии Шарманов и обирающие с него каждый год золотые яблочки. Деревце выше – и яблочек больше. Не-ет, они же обыкновенные бомбилы! Жизнь у этих скотов короткая: сегодня в «мерсе» – завтра в морге. Зачем им деньги в авиации держать – они их в наркоту вложат. Вон, скоро пол-Москвы «под герой» ходить будет. Только вкладывай, такое деревце вымахает! В общем, выпотрошат они сначала мои счета, а потом уже и мне брюхо выпотрошат!

А что им от меня надо получить? Всего-то подписи под двумя-тремя бумажками, да еще звоночек банкиру. Мол, не сомневайтесь! Когда к затылку приставлен «Макаров», скажешь все… Можно, конечно, поиграть в большого дядю – пригрозить связями с «силовиками». Где-то у меня валялась фотография: там я и один замминистра дружим в бане с девушкой… «Встреча на Эльбе» называется. Замминистра уже давно сняли, фотка так и не пригодилась, но там задницей к зрителю стоит еще один мужик. Скажу, что министр… Его еще не сняли. Пока будут проверять…

А если они ничего не будут проверять, а просто с самого начала покажут мне бумажку с адресом:

«Остров Майорка. Город Мудакос. Улица Двадцати шести майоркских комиссаров. Вилла имени Жертв Первичного Накопления». Что тогда? Каскадер, козел, не успеет даже за пушку схватиться. А дочь! Главное – дочь. Шесть лет, а уже на двух языках читает. И похожа на меня, как две капли воды. Ну почему мы так глупо устроены? Почему нам так хочется оставить на этом несущемся сквозь космос куске дерьма свое подобие? Оставить для того лишь, чтобы оно лет через двадцать вот так же дрожало над своим ребенком и так же делало ради него подлости и глупости… Таньку тоже жалко. Отфашистят, как ту блондинку! Танька-то ни в чем не виновата. Она выходила замуж за студента авиационно-технологического института, а не за клоуна, бегающего по канату с толовой шашкой в заднице. Нет, виновата! Если бы ей не было на меня наплевать, разве бы я связался с Катькой?!

Стоп! А почему, собственно, я решил, что Катька все уже рассказала этим мордоворотам? Если бы она пискнула хоть слово – я бы уже давно сидел в подвале какой-нибудь подмосковной дачи на куче гниющей картошки, имея на спине пару остроносых пометин от утюга – в качестве предварительного собеседования. Что же тогда получается: Гоша с Тенгизиком упустили Катьку? Нет, они ее взяли – мне же докладывали. А если взяли, значит, отпустили… Почему? У них приказ – наказать. Хорошо, они ждут возвращения Оргиевича из Австралии для подробных инструкций. Но почему отпустили? Если бы она сказала им хоть слово про мои деньги – тем более не отпустили бы. Зачем им лишний свидетель? Катька должна была это понять, она сообразительная. Но почему все-таки отпустили? Конечно, она – гений охмуряжа и может замурлыкать кого угодно. Только не Гошу и Тенгизика! Но то, что бандюки не сделают ради бабы, они сделают ради бабок! Скорее всего братки готовят ее на роль приманки для какого-нибудь простодушного инвестора вроде Бурбона, приехавшего зарыть свои денежки в полях обновленной России. В таком случае им нужна Катька, пришедшая в себя, зализавшая раны и давшая отдых сфинктерам. Значит, сами отпустили – попастись. Катька, конечно, пообещала этим скотам верную службу и радостно побежала домой, не подозревая, что в случае чего переживет наивного инвестора на день или два. Таким образом, пацаны хорошо заработают и приказ Оргиевича, хоть и с опозданием, выполнят.

Э-э, нет… Как раз это умненькая Катька подозревает, потому-то внаглую и наехала на меня. С моими деньгами можно спрятаться по-настоящему, забиться в пятизвездную нору на берегу теплого океана и присмотреть себе нового зайчугана, желательно с хорошим счетом в банке!

Ну что ж, теперь вроде бы все встало на свои места. И выход один – отсечь ее от бандюков. Нет никакой уверенности в том, что она, выигрывая время, в последний момент не сдаст меня. Один тут недавно, чтобы выкрутиться, родного брата с племянниками под нож подставил. А я для нее всего лишь списанный зайчуган. Главное теперь, чтобы Гоша и Тенгизик согласились. То, что бандюки отложили выполнение приказа, может означать две вещи. Первое – Оргиевич зашатался на кремлевских кручах, и они оборзели. Второе – они просто оборзели без всякой причины. Второе вероятнее. Эти таежные папуасы за большие деньги самого Любимого Помощника электропилой разрежут и в целлофан расфасуют. Надо рискнуть!

Не знаю, что уж там делает народный актер, чтобы после очередного семейного скандала с киданием кипящих чайников выйти на сцену и сыграть Ромео. Я просто лег на диван и представил себя на летнем лугу… Вот шмель, пригибая василек к земле, занимается своим медовым бизнесом. Вот мимо пролетают в брачной сцепке две бабочки-капустницы. Ага, есть контакт!

– Гош, привет, это я – Павел…

– Какой еще Павел-Час-Убавил? (Отлично, звонка не ждали!)

– Ну ты, брат, даешь! Париж, авиасалон, «борде-льера»…

– А-а, Павлентий, привет… Чего надо? Я набрал в легкие воздух и заскулил:

– Гош… Мне звонила Катька – она плачет…

– Еще бы! За такие фокусы… Жить-то хочется!

– Гош, она же по глупости…

– Она и нам то же самое лепила… Ласковая, сучка… Но я бы все равно пришил. Приказ есть приказ. Это Тенгизка, горный человек, рассопливился – давай отпустим попастись… На недельку.

– Гош… Я люблю эту сучку…– сказал я с какой-то натуральной судорогой в горле.

– Ну и дурак!

– Знаю. Но ничего не могу поделать… Люблю!

У меня вдруг навернулись на глаза слезы, а ведь для телефонных переговоров никакой необходимости в них не было. На том конце провода воцарилось молчание. Вообще, человечество столько столетий пело, плясало, водило хороводы вокруг слова «любовь», что даже в самых бараньих бандюковских мозгах есть завиток, в котором застряло уважение к этому отвлеченному существительному.