Блаженны кроткие… Священномученик Сергий Лебедев, последний духовник Московского Новодевичьего монастыря. Жизненный путь, проповеди, письма из ссылки - И. Менькова

Тогда же за подписью Сталина секретарям обкомов, крайкомов, ЦК республиканских компартий была направлена телеграмма, в которой предписывалось «взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но все же враждебные элементы были бы высланы в районы по указанию НКВД»[196]. Несмотря на то, что духовенство в телеграмме не упоминается, понята она была верно, и уже 7 июля в Чимкенте был арестован митрополит Кирилл (Смирнов).

3 июля Сталин направил выписку из протокола заседания Политбюро № 51 народному комиссару внутренних дел СССР Н. И. Ежову с соответствующими поручениями. 30 июля 1937 года за подписью Ежова вышел Оперативный приказ № 00447 Народного комиссариата внутренних дел Союза ССР, которым органам госбезопасности на местах предписывалось «с 5 августа во всех республиках, краях и областях начать операцию по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов».

Приказ гласил: «Материалами следствия по делам антисоветских формирований устанавливается, что в деревне осело значительное количество кулаков, ранее репрессированных, скрывшихся от репрессий. <…> Осело много в прошлом репрессированных церковников. <…>

Перед органами государственной безопасности стоит задача – самым беспощадным образом разгромить эту банду антисоветских элементов… раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой».

Оговаривался контингент граждан, обвиненных в принадлежности к «антисоветской банде», своей обширностью скрывающий истинное направление удара. В пункте № 6 значились «наиболее активные антисоветские элементы из бывших, кулаков, уголовников… церковников… которые содержатся сейчас в тюрьмах, лагерях, трудовых поселках и колониях…»; согласно пункту № 9, также «репрессии подлежат все перечисленные выше контингенты, находящиеся в данный момент в деревне… и в городе… в советских учреждениях и на строительстве». Были определены наказания за несовершенные преступления, которым надлежало подвергнуть «антисоветские элементы», разделенные на две категории: «к первой категории относятся все наиболее враждебные… Они подлежат немедленному расстрелу или, по рассмотрении их дел в тройках, – расстрелу. Ко второй категории относятся все остальные, менее активные… они подлежат аресту и заключению в лагеря на срок от восьми до десяти лет»[197]. Операцию предполагалось завершить в четырехмесячный срок. «Если во время этой операции будет расстреляна лишняя тысяча людей – беды в этом особой нет», – писал Ежов в разъяснении к приказу[198].

По данным Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при Президенте Российской Федерации за неполные два года 1937 и 1938-й было арестовано 1 575 259 человек и расстреляно 681 692 человека (что составляло 43 %), при том частота расстрелов священнослужителей почти вдвое превысила среднюю частоту расстрелов для остальных контингентов населения.

В эту страшную волну попал и отец Сергий. В третий раз он был арестован 21 января 1938 года, в канун памяти мученика святителя Филиппа, митрополита Московского. Последний период его свободной жизни, начавшийся в январе 1934 года, продолжался всего четыре года. Он не питал иллюзий по поводу целей ареста; прощаясь с матерью, поклонился ей в ноги и сказал: «Матушка, в этой жизни мы с тобой уже не встретимся»[199].

Районное управление НКВД не особенно утруждало себя разыскиванием «активных» и «менее активных»: в плановом порядке было арестовано духовенство всех храмов, стоявших вдоль Московско-Казанской железной дороги: одиннадцать священников, служивших в подмосковном городе Перово и селах Карачарово, Косино, Наташино, Зюзино, Вешняки, по обвинению в «участии в контрреволюционной группировке». Не у всех арестованных хватило сил и мужества противостоять давлению и угрозам следствия.

Отец Сергий понимал, что ему предстоит остаться верным Христу до крови, что настал момент принести в жертву Богу свою жизнь, и никакой изворотливостью, никакой ложью осквернить этой чистой жертвы он не желал.

Он категорически отрицал вымышленные обвинения:

– Следствием установлено, что вы получали задания от благочинного протоиерея Воздвиженского[200] вести контрреволюционную деятельность против советской власти и проводили это среди населения. Почему вы это отрицаете?

– Я это отрицаю потому, что никаких контрреволюционных заданий от благочинного Владимира Федоровича Воздвиженского я не получал.

Протоиерей Сергий Лебедев.

Последняя тюремная фотография перед расстрелом

Из материалов следственного дела 1938 года

Отцу Сергию была устроена очная ставка со священником Знаменской церкви города Перово, принужденным давать нужные следствию показания, который сказал: «Сергей Павлович Лебедев является активным членом контрреволюционной группы духовенства, руководителем которой являлся благочинный Владимир Федорович Воздвиженский, который давал нам задания, чтобы мы среди надежного узкого круга вели активную борьбу против советской власти и готовились к ее свержению с помощью капиталистических стран». Следователь спросил, подтверждает ли отец Сергий данные показания. «Отрицаю, – ответил он, – так как никакой контрреволюционной деятельности я не вел»[201].

5 марта 1938 года следствие было закончено. Всех священников обвинили в том, что они «осенью 1937 года организовались в контрреволюционную группу, которую возглавил Воздвиженский, и, проводя среди населения Ухтомского района контрреволюционную агитацию, поставили своей целью проповедовать монархический строй, оказывать противодействие политике партии и советской власти, создание среди населения недовольства и проведение подготовки населения к приходу новой капиталистической власти»[202].

Поскольку отец Сергий на допросах ни одно из предъявленных обвинений не признал, он, конечно, был отнесен к числу «наиболее враждебных» богоненавистнической власти и попадал под первую категорию при избрании меры наказания.

16 марта 1938 года внесудебная тройка постановила: «Лебедева Сергея Павловича… служителя религиозного культа (поп) расстрелять»[203]. Через неделю, 22 марта 1938 года, в день памяти сорока мучеников Севастийских, протоиерей Сергий Лебедев был расстрелян на Бутовском полигоне НКВД (поселок Бутово Ленинского района Московской области). Родным сообщили, что он сослан «в дальние лагеря без права переписки».

«Так праведнику воздается на земле…» (Пр. 11, 31)

Судьба дома на Лужнецком проезде

В «сереньком домике» после ареста отца Сергия остались его сестры и мать. Прасковья Павловна вела хозяйство, ухаживала за матерью и второй сестрой. Ей было очень трудно. К ним переехала Анна Ивановна Детинкина (в кругу семьи Анюта) и взяла на себя часть домашних забот. Дом отца Сергия опустел не сразу: еще некоторое время он радушно принимал духовных детей батюшки, которые прежде бывали там частыми и желанными гостями.

Началась Великая Отечественная война. Летом 1942 года Мария Павловна тихо завершила свой скорбный жизненный путь. Незадолго до смерти она сказала зашедшей к ней Ольге Александровне Кавелиной: «Тебе-то я скажу, а дочерям я говорить не могу. Ведь я умираю»[204]. А через несколько дней Екатерина Павловна писала Ольге Ильиничне Подобедовой: «Хочу поделиться нашим горем, 20-го нового стиля или 7-го старого стиля скончалась наша мама Мария Павловна. Болела недолго, шесть дней. Небольшое расстройство желудка, без боли. Очень хорошо чувствовала себя до 5-го и принимала гостей, лежа на диване. Была очень довольна проведенным днем. Догорела свеча тихо и мирно»[205].

Леночка на лестнице во дворик дома на Лужнецком проезде

Архив Е. Б. Долинской

Зимой после кончины матери Прасковья и Екатерина от холода и страха бомбежек перебрались из дома в подвал Успенской церкви Новодевичьего монастыря. Пищу им Борис привозил на санках. «Боря наш закружился с делами, надо служить, быть в семье у своих, и нас не забывает, работает, где только может, а здоровье тоже плохое», – писала Екатерина Павловна Ольге Ильиничне Подобедовой.

Борис Сергеевич и Екатерина Павловна Лебедевы. Начало 1950-х годов

Архив Е. Б. Долинской

Борис Сергеевич и Екатерина Павловна во дворике дома

Архив Е. Б. Долинской

Летом, «чуть окрепнув после болезни», Борис Сергеевич «стал по мере сил пытаться добывать пропитание: развел в палисаднике на Лужнецком нехитрый огород и ходил с маленькой дочкой на Воробьевы горы, чтобы выкапывать корни лопуха: немыслимое в те голодные годы лакомство, которое готовили на рыбьем жире и строго делили между всеми членами семьи»[206].