Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы - Пьер Саворньян де Бразза

Еще какое-то время их небольшие пироги осмеливались подниматься вверх по Огове ночью, скрываясь днем среди островков от фанов, сидевших по берегам в засаде; затем эти путешествия, мало прибыльные и чрезвычайно опасные, полностью прекратились. Таково было положение вещей, когда в 1874 г. оканда, уступив настойчивости Компьеня и Марша, согласились все-таки сопровождать их. Они уповали при пересечении вражеской территории на помощь белых. Но, как известно, решимость покинула их у впадения в Огове Ивиндо.

Кроме того, в эпоху, о которой мы говорим, Ленц не смог еще перейти реку Офуэ[368]. После безуспешных попыток достичь земли оссьеба и адума он смирился с вынужденным ожиданием, не находя возможной альтернативы[369].

Наученные примером наших предшественников, мы хотим сначала опробовать все мирные средства и только потом думать о том, чтобы силой открыть дверь, которая, по всей вероятности, сразу же за нами и захлопнется. Насилие может иметь своим конечным итогом лишь то, что наши связи с побережьем будут прерваны и при установлении торговых отношений мы столкнемся в дальнейшем с огромными трудностями.

С другой стороны, прекратить ненависть между оканда и оссьеба, примирить два племени, чья ожесточенная вражда вела свое начало с их первой встречи, было предприятием очень долгим и в данный момент нам не по силам. Разумнее было бы сохранять нейтралитет; мы должны были завоевать дружбу павинов и убедить их не нападать на оканда, нанятых нами на службу, или на конвои, находящиеся под защитой французского флага.

Прежде всего я должен был заручиться поддержкой оканда. В то время как Марш занимался возведением настоящего жилища для нас и садом, в котором посадил европейские овощи, я отправился в сопровождении двух человек к главным вождям племени. Это было настоящее предвыборное турне, ибо я собирался во время переговоров доказать свое миролюбие, изложить свою программу и добиться ее одобрения. Впрочем, моя репутация опережала меня и повсюду обеспечивала добрый прием.

В отношении оканда я мог делать ставку на коммерческую выгоду. Они оказались готовыми разделить наши взгляды и горячо желали восстановить свои прежние связи с адума. Но, хотя наши лапто с их скорострельными ружьями вызывали у них большое доверие, они испытывали непреодолимый страх, чтобы решиться – даже под нашей защитой – на новые рискованные предприятия. Страх делал из них весьма слабых помощников.

Чтобы установить контакты с павинами, нам пришлось прибегнуть к самой осторожной политике. К счастью, мне было известно, что Ндунду, вождь одной из деревень оканда, был связан через брачный союз с Мамьякой, вождем павинов; зять и тесть виделись довольно часто: Ндунду никогда не препятствовал визитам Мамьяки, хотя сам не осмеливался наносить ответные своим вечным врагам. Послав несколько подарков вождям оссьеба, жившим по соседству с нами, я явился к Ндунду в тот день, когда, как я знал, могу встретить там Мамьяку и некоторых других его сородичей.

Во время разговора я прямо спросил оссьеба, не хотели бы они отвести меня в их деревню. Вопрос был деликатным, ибо павины, помня, какое жестокое сопротивление они оказали предыдущим исследователям, могли подумать, что я пытаюсь проникнуть к ним для того, чтобы сначала ознакомиться со страной, а затем вернуться хорошо подготовленным и отомстить за их нападения на белых.

Рекомендация Ндунду и моя настойчивость привели к тому, что Мамьяка согласился помочь мне.

Спокойный за нашу штаб-квартиру, куда только что прибыли с необходимыми товарами Балле и Амон, я отправился в путь в сопровождении четырех лапто и отряда оссьеба; что касается оканда, ни один из них не решился подвергать себя опасности.

5 апреля мы были в деревне Мамьяки.

Глава Х. Штаб-квартира в Лопе (продолжение). Фаны оссьеба, или павины

Каждое селение павинов состоит из двух рядов хижин, между которыми тянется широкая улица. Можно входить и выходить только там, где она начинается и кончается, нет никаких боковых проходов, поскольку хижины очень тесно прижаты друг к другу. Впрочем, вход и выход тоже не свободны: вы должны пройти через сторожевые посты – сооружения в виде сарая из толстых досок и с многочисленными амбразурами[370]; такие посты установлены не только на краях деревни, но и внутри нее на определенном расстоянии друг от друга; их число соответствует числу глав семей.

Мы проходим через первый пост, где стоят несколько вооруженных оссьеба, демонстрирующих полное безразличие. Однако во взглядах женщин и детей, находящихся у своих хижин, читается нескрываемое любопытство; невероятная новость о нашем прибытии уже распространилась повсюду, и за нами следует внушительный эскорт фанов из соседних деревень.

Мамьяка приглашает нас войти в довольно просторную хижину, которая сразу же заполняется толпой. Я не вижу на лицах никакой враждебности, а только удивление; я спокойно усаживаюсь; лед недоверия быстро сломлен.

В то время как Мамьяка объясняет цель моего визита, я наблюдаю за моими новыми хозяевами.

Фаны большого роста, хорошо сложены и не такие темные, как туземцы побережья. По первому впечатлению они отличаются от классических негров своим телосложением, чертами лица и бородой в той же мере, как от европейцев цветом кожи. У женщин, как и у мужчин, широкий, открытый и выпуклый лоб, умный взгляд, немного выдающиеся скулы, не слишком приплюснутый нос и не очень толстые губы.

У них горделивая осанка, но выглядят они более дикими из-за зубов, обточенных под острым углом, и татуировки красного цвета, покрывающей все тело. Украшения – их единственная одежда. Это бусы из ракушек и медные браслеты на запястьях и лодыжках; на тонком поясе крепится кусок коры, а чаще шкура лани или обезьяны, так что издалека их можно принять за пресловутых хвостатых людей Центральной Африки[371].

Мужчины носят длинную бороду, разделенную на две или несколько косичек, которую смазывают, так же как и волосы, красной мазью или помадой. Впрочем, прическа сводится обычно к длинному пучку на макушке; остальная часть головы тщательно выбрита. Почти у всех на перевязи широкий и длинный железный нож, мешочек с порохом, различные амулеты: зубы обезьяны, леопарда и т. п. У большинства имеются ружья, у остальных копья и маленькие стрелы.

Женщины больше обнажены, чем мужчины, их руки и ноги украшены множеством медных браслетов, их татуировки, как правило, голубого цвета. Они среднего роста, полные, массивные и ходят, выпятив грудь вперед. Девушки кажутся достаточно симпатичными, несмотря на дикарский вид; но они быстро утрачивают привлекательность: время оставляет на них свои разрушительные следы, мстя за пренебрежение к гигиене.

Положение женщин очень тяжелое: их заставляют делать любую работу. От этой доли не избавляет и материнство. Даже кормя грудью малышей, привязанных сбоку перекинутым через плечо ремнем, они продолжают выполнять свои обязанности.

Не без труда Мамьяке удается освободить для нас хижину, чтобы мы пожили в ней некоторое время.

Я делю ее с четырьмя лапто, козленком и двумя курицами, дарами вождя оссьеба. Нет ничего более неудобного, чем жилище фанов. Прямоугольной формы, с покатой по обеим сторонам крышей, сколоченная из бревен и обшитая корой, она настолько низкая,[372] что европеец невысокого роста сможет войти туда, только согнувшись[373]. Внутренняя часть обычно разделена на три или четыре отсека, включая кладовую и кухню, куда и воздух и свет проникают только через дверь. Чтобы заснуть, нам приходится свыкнуться с дымом и специфическим запахом в хижине, а также с шумом, царящим на улице до поздней ночи[374], да еще надо найти удобное положение на кровати из узких досок, грубо отесанных и к тому же неровно прикрепленных друг к другу.

Вторая часть дня занята тем, что я приучаю дикарей к моему присутствию. Вечером Мамьяка, уже представивший своих сыновей и жен, собственноручно приносит мне обед. Я получаю корзину спелых бананов, нежную маниоку, копченую дичь: наверняка, меня принимают как почетного гостя. Я засыпаю, полный надежды.

Следующий день посвящен тому, чтобы окончательно завоевать моих острозубых друзей. Я провожу настоящие сеансы фокусничества и пиротехники: удары током, взрывы, яркие вспышки магния имеют бесспорный успех, каждый видит в них проявление нашей сверхъестественной силы. Я демонстрирую действие разрывной пули. Мои гости теперь уверены, что я могу из магазинной винтовки сделать столько выстрелов, сколько пожелаю. В целом мне удается внушить им самое твердое убеждение в могуществе белых и обеспечить себе дружбу всех присутствующих.

Я провожу еще один день в качестве экспоната, на который приходят посмотреть многочисленные посетители. Их фамильярность возрастает и становится назойливой, но я позволяю им подходить и без конца трогать меня, в то время как другие столь же многочисленные зрители внимательно наблюдают за моими малейшими действиями[375].