Сорок бочек арестантов - Ольга Немытова

И племянник не просто согласился, а бегом побежал. Две недели? Да хоть всю пятилетку!

Надо было видеть, как он принимал холодильник под опись - вот этот судочек, с паштетиком - давать котику на завтрак две столовые ложечки. Вот эта курочка, целенькая - отварить и давать котику бульончик, в котором размять вилочкой печеночку (вот в этом судочке, не перепутай, тут куриная). Вот этот казанчик - с говяжьей печенкой, давать котику до творожка, а не после. А в этой мисочке, под тарелочкой - фаршированная шейка, она легкая, дашь на ужин. И в той мисочке, и в этой тарелочке - студент с серьезным лицом конспектировал за теткой, кивал головой и нежно поглаживал Бусика по жирному загривку....

А уже на следующий день я наблюдала, как калин племянник вытащил на балкон разномастные судочки и мисочки, завалился в шезлонг и воткнул нос в какую-то толстую книжку. Время от времени он протягивал руку, не глядя нашаривал в судочке куриную пулечку и явно не испытывая никаких угрызений совести по этому поводу, смачно отъедал от нее кусочки. И заедал их помидоркой. Или огурчиком. Или кусочком печеночки - из мисочки под крышечкой. Или шматом фаршированной шейки - из другой мисочки. Или биточком - из мисочки в цветочек.

Озадаченный отсутствием привычного ритуала Бусик начал подавать голосовые сигналы где-то к обеду. Вначале тихо, а затем по нарастающей - вопли некормленого животного заполняли колодец двора, влетали в открытые окна, ржавой пилой ездили по соседским нервам, - и к вечеру двор созрел. К вечеру соседское возмущение начало постепенно переливаться через подоконники - как шум из кастрюли с бульоном, от которой вы на секундочку отвернулись. И если кто-то думает, что студент был существом нечутким и невнимательным, так этот кто-то сильно ошибается. Студент почуял надвигающийся скандал заранее, еще до того, как сборные силы соседей подтянулись под балкон. Почуял - и сбежал. Бусик, брошенный в пустой квартире, орал, как резаный. Соседи вхолостую возмущались под пустым балконом. На город медленно опускалось синее покрывало ночи, раздираемое в клочья кошачьими воплями...

Со своего наблюдательного пункта на подоконнике я смогла разглядеть, как в темноте в калину квартиру прокрались подозрительные фигуры, груженные магнитофоном «Юпитер» и порядочным запасом дешевого вина типа «Алиготе» и «Ркацители». Голосовые сигналы Бусика потерялись в стенаниях Демиса Русоса и Аманды Лир.

Две недели мы приобщались к вершинам современного вокала во всех его проявлениях - от концертных записей до вольного воспроизведения племянниковыми гостями. Двор мучился, но терпел, поскольку звезды зарубежной эстрады звучали все-таки мелодичнее, чем жалующийся на жизнь кот. Кроме того, связываться с компанией из двух десятков студентов, разогретых дешевым алкоголем и доступными девушками, представлялось занятием гембельным и небезопасным.

К калиному возвращению соседи отличали «Пинк Флойд» от «Лед Зеппелин» и практически свободно оперировали в диалогах несложными итальянскими фразами на уровне «Феличиты» и «Соло Ио». Не следует думать, однако, что во всей этой вакханалии о коте совершенно забыли. Напротив. Именно Бусик был той изюминкой, которая придавала некую художественность банальному, в сущности, разгулу. Потерявший всякое достоинство кот был вынужден добывать себе жалкое пропитание в виде сухарика или кусочка бублика, многократно выделывая всяческие антраша под дружный хохот бессердечных студентов. Мало того, что он должен был прыгать на высоту горизонтально протянутой руки за этим подаянием, будущая советская интеллигенция требовала от несчастного животного, чтобы он в полете исполнял трюк «лапками тынц-тынц». И подгоняемый голодом котик целыми днями упражнялся в воздушной акробатике на потеху сомнительным барышням. Насколько мне было видно все с того же подоконника, ни малейших симптомов паралича у Бусика не наблюдалось. Он скакал, резвился, с видимым удовольствием грыз заработанный сухарик и всем своим видом демонстрировал преимущества лечебного голодания и здорового образа жизни.

Гэцанки прекратились приблизительно минут за пятнадцать до торжественного входа во двор Кали и Алика - веселая компания по команде «атас» расставила по местам вымытую посуду, прихватила магнитофон, авоськи с пустыми бутылками, свертки с мусором и растворилась где-то в районе Щепкина и Конной.

Звук захлопнутой студентами двери еще висел в парадной, когда Каля, оставив на лестнице Алика, груженого сумками и чемоданами, в волнении вбежала в квартиру. Ее душа рвалась к Бусику.

- Где тут моя мамина маламурочка? Иди ко мне, моя сыночка гнусная! - причитала Калерия, вытаскивая из сумочки объемистый сверток, явно набитый каким-то импортным деликатесом. И тут Бусик, лежавший до того в своем, ставшем ему уже просторным, кресле, издал сдавленный писк и бесформенным кулем свалился на пол. Он скулил и полз по ковру, волоча за собой задние лапы, с таким видом, как будто это не он, а совершенно другой, незнакомый нам здоровый и жизнерадостный кот, полчаса назад скакал по комнате и делал «лапками тынц-тынц» под восторженные вопли студенческой шайки. Подхватив страдальца на руки, Каля немедленно ощутила потерю. За две недели Бусик потерял добрую половину своего чемпионского запаса - и видение ехидно ухмыляющегося Вили с угла Торговой и Софиевской немедленно возникло в калином воображении.

- Ну? - с интонацией Великого Инквизитора повернулась она к племяннику, наглядным жестом взвешивая на вытянутых руках несостоявшегося рекордсмена - Ну и?

- Тетя, вы не поверите, но он не ел. Он не ел ничего с самой той минуты, как вы вышли со двора. Он так страдал, он так плакал, что я ничего не впихнул в него из того, что вы оставили. Я варил курочку - он не ел. Я грел биточки - он тоже не ел. Он даже паштетик не ел... А как он плакал - так вот соседи соврать не дадут. Мне пришлось крутить им музыку, а то они спать не могли, как он страдал... Все-таки он вас очень любит!

По калиной щеке скатилась слеза, величиной с брильянт в ее ушах. Не выпуская кота из рук и не снимая парадное, надетое за границу платье, она ринулась на кухню.

Лежащий на ее объемистой груди котик, удобно устроив голову на калином плече, бросил молниеносный взгляд в честные глаза студента.

И что вы думаете, хоть одна сволочь во дворе рассказала Кале правду?

РИДНА ХАТА

Платаны кипели зеленым кружевом, вздымая арку над булыжниками Пушкинской. Долгий майский вечер заканчивался над Приморским бульваром, со стороны вокзала турецким флагом сближались тоненький серпик месяца и первая звезда. Я обнимал за плечи Светочку и вдыхал запах солнца из ее ослепительно черных волос. Мы проказёнили все на свете, мой институт и Светочки но театрально-художественное и шли пьяные от праздника непослушания, целого дня, проведенного на ногах и бесконечной болтовни обо всем, что неразборчивым ворохом наполняло тогда наши головы.

- Зайдем к папе? - предложила Света - я только скажу, что все в порядке и пойдем гулять дальше.

Мы спустились по Кирова, свернули на Белинского и постучались в серую облупленную дверь, за которой скрывались лучшие в городе мастерские художников.

Раньше мне часто доводилось проходить мимо них и я всегда с интересом заглядывал в огромные окна, за которыми какие-то удивительные люди перетаскивали с места на место подрамники и холсты, одевали полотна рамками, пили чай с другими удивительными людьми, а иногда удавалось даже увидеть, как они пишут что-то на повернутых спиной к окнам мольбертах с вдохновенно-сосредоточенным выражением лица. Правда, в окно было видно только заднюю сторону картин с перекрестьем планок и фанерными треугольниками по углам подрамника.

Иосиф Меерович, Светкин папа, принял нас так же доброжелательно-равнодушно, как, по всей видимости, принимал всех многочисленных посетителей своей мастерской - приятных или неизбежных, но одинаково отвлекающих от работы.

Мы со Светочкой были усажены и снабжены чаем, Иосиф Меерович натренированными движениями вынимал со стеллажа и расставлял под стенами свои работы. Мне стало понятно, почему живопись для него значит больше, чем весь остальной мир.

Мы ни слова не говорили о его картинах. Он показывал, я смотрел. Бездарное и пустопорожнее обсуждение того, что можно только видеть и ощущать, одинаково унижает и автора, и зрителя. Болтали о ерунде - о книгах, об идиотизме окружающей жизни, забавных историях из жизни Иосифа Мееровича и о смешных случаях в Светочкином училище. Зашла речь о нескольких выставках, проходивших в городе за последние месяцы. И тут Светочка подпрыгнула на месте и заголосила, что она обязана была сегодня посетить выставку каменец-подольского художника с какой-то очень украинской фамилией и назавтра сдать в училище сочинение с искусствоведческим обзором увиденного.