Сорок бочек арестантов - Ольга Немытова

- Ну, если вы не готовы к цементным работам, по крайней мере перепрячьте ваше сокровище. Я не хотел бы быть живым носителем информации о местонахождении Ковчега Завета. А Алёночке я скажу, что вы показывали мне картины вашего дедушки.

- Коньячку? - предложил Борис Михайлович и почти незаметным движением опустил в мой нагрудный карман сто долларов. Не успел я ответить, как он достал из ящика с инструментом бутылку «Курвуазье».

За коньяком последовали шпроты, банка маслин и пластмассовые стаканчики. В гараже было холодно. Мы пили ледяной коньяк и дышали выхлопными газами включенного для обогрева автомобиля.

- Да, - сказал Борис Михайлович, - я всегда подозревал, что быть властелином мира - тошнотворное занятие.

Он был все-таки интеллигентней, чем Альбина Львовна.

НЕБЕСНЫЙ СОВЕТСКИЙ СОЮЗ

Посвящается Оресту Тодуа, из которого получился бы приличный одессит, если бы он не был сумасшедшим грузинским патриотом.

Люди, которые видят в жизни только внешнее, всю жизнь остаются слепыми. Им кажется, что мир состоит из работы, денег, семьи, ремонта, покушать-поспать.

Иногда они зацикливаются на чем-то: на женщинах, например, или на своем автомобиле. Или собирают марки. Или гонятся за славой. Я знаю людей, для которых главное в жизни - рыбалка, и знаю одну женщину, которая просто помешана на своей внешности. А еще у меня есть друг, который думает, что он музыкант, и еще один, который говорит, что он художник, а сам только пьет водку. И что? Вот пройдет их жизнь, и к чему они придут? Они же всю жизнь видели только внешнее, а суть, смысл - прошли мимо них.

Ведь глупо думать, что наш мир, то, что мы видим - это уже все. Есть еще тонкие уровни, которые не в пространстве, а в духовных измерениях. Но это лучше объяснить на примере.

Роман Альбертович Выхрестюк был коммунист от рождения. Никто уже не помнит, когда он вступил в партию, да и родители у него, кажется, были партийные. Кто он был - инженер, рядовой совершенно итээровец завода сопротивлений. То есть, советская жизнь каких-то особых благ не предоставляла. И даже его партийность никуда его не продвинула - ни за границей он не был, ни спецпайков не получал, ни в Крым на партконференции не ездил. И так, в общем, вместе со всеми остальными ИТРовцами завода сопротивлений похихикивал на перекурах про эту советскую власть и партию, и лично товарища дорогого Леонида Ильича.

Но потом как-то получилось, что остальные товарищи из завода сопротивлений куда-то поразъезжались - кто в Америку, кто в Израиль, кто в крайнем случае в Москву - Страна наша развалилась и остался Роман Альбертович один и в неудачных бытовых и экономических условиях. И какая-то такая в нем ностальгия по Советскому Союзу возникла, что он перечитывал журнал «Новый мир» и ругал Горбачева всем своим оставшимся знакомым, которых встречал на улицах. В гости его почему-то не очень приглашали.

А еще Роман Альбертович увлекся эзотерикой. У него не очень были деньги покупать книжки - за эзотерику лупят цены очень даже потусторонние, - но он охотно беседовал с людьми, которые на скамейках раскладывали наклеенные на картон бумажки про духовное прозрение и другие полезные вещи.

Но вот со здоровьем у товарища Выхрестюка было не очень хорошо, здоровье его беспокоило. И как оказалось, не напрасно. Когда он собрался с духом (да и с деньгами тоже - чего греха таить, ведь медицина у нас только на словах бесплатная) и прошел обследование, его сразу направили в больницу. А в больнице его, безденежного, конечно сразу обустроили на коридоре и постарались как следует ухойдокать.

Не специально, конечно, а как-то так, по традиции. Но совсем не загубили, а довели до клинической смерти - а потом спасли. Потому что смертность от того заболевания, которое числилось у Романа Альбертовича диагнозом, бросала тень на больницу и ухудшала показатели.

А когда спасенный Выхрестюк лежал в реанимации, его долго пытали, кому из родственников позвонить, и оказалось, что у него практически никого нет. Кроме меня.

Почему у него есть я, при нашем, в общем-то совершенно шапошномзнакомстве - для меня осталось загадкой, но не прийти к человеку, который в реанимации - это для сильных духом. А я не из таких.

И конечно, сразу в больнице выяснилось, для чего я врачам - шесть тысяч гривен они уже насчитали за прошлое и еще у них был целый свиток со списком лекарств, которые надо купить. Причем никто из медпредставителей в этом списке обижен не был. Ну ладно, это другая история.

А я, конечно, помимо трехчасовой ругани с врачами счел долгом навестить самого Выхрестюка. За две гривни нянечка меня пустила в строго закрытую палату, и там под какими-то загадочными приборами лежал Выхрестюк, новый и наполненный светом.

- Ты, - говорит, - читал американскую книжку про клиническую смерть и что там люди видели? - вместо «здрасти» спросил меня он.

- У меня только две минуты - на всякий случай сразу предупредил я, опасаясь рассказов про дурака Горбачева, который развалил такую страну, - больше вам доктор разговаривать не разрешает.

- Ладно, - грустно кивнул веками Выхрестюк, - тогда скажу тебе самое главное. Я видел Небесный Советский Союз. Это неправда, что Союз развалился. Он перешел в другие миры. Я сам видел. Своими глазами. Сначала действительно туннель, как у американцев в книжке. А потом нет, совсем другое. Я тебе сейчас расскажу...

В этот момент дверь сильным толчком распахнулась и недовольный мной, Выхрестюком, нашим с ним финансовым положением, своей нищенской зарплатой и аппетитами жены с тещей, доктор пулей влетел в палату.

- Это что такое, кто позволил? Вы понимаете, что здесь строжайшая стерильность?! Вы что, угробить его хотите?

Я обошел доктора, стараясь пятиться, одновременно обнадеживая оптимистичной улыбкой Выхрестюка и пытаясь сохранить видимость достоинства в ситуации, в которой меня откровенно гнали поганой метлой. Мой визит был завершен.

Пока я ехал домой в предельно стиснутом пространстве маршрутки, я пытался понять, какую истину несли мне светлые, как прожектора перестройки, глаза Романа Альбертовича, и его слова, темные и загадочные, как арамит «Зогара».

И погружаясь в полудрему в скафандре своего пальто, всю долгую унылую дорогу через чавкающий черный снег февральских улиц, я наслаждался удивительно яркой и радостной картиной, которую из своей палаты по телепатическим каналам транслировал мне Роман Альбертович Выхрестюк.

...Ослепительно белый туннель выносит чистую душу неразуверившегося члена КПСС к железным воротам с кумачовым транспарантом над ними. «Мы пришли к победе коммунизма!» - гласит надпись на кумаче, и это не лозунг. Это воплощенный факт. А справа от ворот сидит тетенька в ватнике и у всех проверяет партбилеты. И если кто-то свой в девяностые не сберег - ему же хуже. Выхрестюк перекрестился по-партийному (кто не знает, это так: правой рукой проверяет - вверх: проборчик, вниз: ширинка, слева нагрудный карман: партбилет, справа нагрудный карман: валидол), тетенька одобрительно нахмурилась и нажала кнопку никелированного турникета. Выхрестюк прошел.

За воротами на холм, покрытый ромашками и лютиками, поднималась широкая открытая дорога - Светлый Путь. Начало Пути было ознаменовано небольшой площадью, на которой под небом голубым обливались лучами солнца Социалистический Бык-рекордисте глубокими умными глазами, Лошадь Буденного, Сталинский Сокол и Железный Феликс. Все персонажи были живыми, но стояли на постаментах неподвижно, как часовые на Красной площади. Радужные крылья за спиной у каждого из живых памятников будили смутные ассоциации. Особенно хорош был Железный Феликс в сияющих доспехах, у которого даже крылья отливали вороненой сталью. Феликс опирался на огненный Карающий Меч Революции чистыми руками, его доспехи на месте горячего сердца светились раскаленным докрасна металлом, а на холодной голове серебристыми хлопьями под жарким солнцем искрился иней.

Пейзаж открывался во всю ширь после подъема на холм. Поля зеленели, сразу колосились и радостно отдавали урожай веселым комбайнам, которые ссыпали зерно прямо в Закрома Родины. Чувствовалось, что Битва за Урожай выиграна и Урожай сдался. Тут и там лоснящиеся кремово-рыжие коровы давали дояркам привесы и надои. Доярки в белоснежных халатах широко и открыто улыбались и делились Опытом друг с дружкой и поголовьем.

Веселые мартены фонтанами выстреливали в блюминги и слябинги расплавленный металл. Рядом стояли Сталевары, изредка зачерпывая сталь в особую рюмочку, укрепленную на длинном железном штурпаке. Сталь светилась и сыпала искрами бенгальского огня, а Сталевары смотрели сквозь эту рюмочку на солнце и улыбались улыбкой французского винодела.

- Добрая сталь уродилась в этой плавке, - говорили они один другому и участвовали в художественной самодеятельности.