Мальчишки с улицы Пала - Ференц Молнар

«Да, — подумал он, — я сумею вас защитить!»

Он окинул взглядом дорогой его сердцу пустырь. Потом посмотрел на штабеля, из-за которых с любопытством выглядывала стройная железная труба лесопильни, весело попыхивавшая белыми клубочками пара, — так весело и безмятежно, будто нынешний день ровно ничем не отличался от предыдущих; будто все, решительно все не было сейчас брошено на чашу весов…

Да, в эти минуты Бока испытывал чувство, которое охватывает полководца накануне решительного сражения. Ему вспомнился великий Наполеон… Потом он перенесся мыслями в будущее. Как-то оно сложится? Что ждет его впереди? И кем он будет? Солдатом, настоящим воином, который поведет по далекому бранному полю настоящие, одетые в шинели, полки — уже не за этот клочок пустующей земли, а за те родные просторы, что зовутся отечеством?… Или суждено ему стать врачом, изо дня в день ведущим бесстрашную, упорную и великую борьбу с полчищами болезней?…

Пока он размышлял таким образом, тихо опустились весенние сумерки. Бока глубоко вздохнул и пошел к штабелям — произвести смотр личному составу фортов.

Дозорные на верху штабелей увидели, что командир направляется к ним. В фортах началось движение. Уложив песочные бомбы рядами, гарнизон выстроился по команде «смирно».

Но главнокомандующий вдруг остановился на полдороге и обернулся, словно прислушиваясь. Потом быстро пошел к забору.

В калитку кто-то стучался. Бока, отодвинув засов, отворил и в изумлении отшатнулся. Перед ним стоял Гереб.

— Это ты? — смущенно промолвил Гереб.

От неожиданности Бока не нашелся, что ответить. Гереб медленно вошел и запер за собой калитку. Бока все не мог понять, чего он хочет. Во всяком случае, на этот раз Гереб казался далеко не таким веселым и спокойным, как всегда. Сумрачный, бледный, теребил он свой воротничок, и было видно, что ему нужно что-то сказать, но он не знает, как начать, Несколько мгновений оба, не говоря ни слова, в растерянности стояли друг против друга. Наконец Гереб нарушил молчание:

— Я пришел… поговорить с тобой.

Тогда и к Боке вернулся дар речи. Просто и серьезно он ответил:

— Нам не о чем с тобой говорить. Самое лучшее, если ты уйдешь, откуда пришел.

Но Гереб не внял этому совету.

— Слушай, Бока, — сказал он, — я ведь знаю, что ты обо всем догадался. И что все вы знаете о моем переходе к краснорубашечникам. Но теперь я пришел сюда не как шпион, а как друг.

— Ты не можешь сюда прийти как друг, — тихо возразил Бока.

Гереб опустил голову. Он приготовился, что его встретят грубо, станут прогонять; но тихая печаль, с какой говорил с ним Бока, была для него неожиданностью. Она больно задела его — больнее, чем если бы его ударили. И он вдруг сам заговорил тихо и печально:

— Я пришел исправить свою ошибку.

— Это невозможно, — ответил Бока.

— Но я раскаиваюсь… страшно раскаиваюсь… Я принес вам знамя, которое Фери Ач захватил, а Немечек хотел унести обратно… и которое Пасторы вырвали у него из рук…

С этими словами он вытащил из-под куртки маленькое ало-зеленое знамя. У Боки заблестели глаза. Знамя все измято, истерзано: видно, что за него боролись. Но это-то и было в нем самое прекрасное. Изорванное, оно выглядело, как настоящее знамя, пронесенное сквозь огонь сражений.

— Знамя, — возразил Бока, — мы отберем у краснорубашечников сами. А не сумеем отнять — один конец… Все равно мы тогда уйдем отсюда, разбредемся кто куда… не будем больше вместе… Но получить знамя из твоих рук — нет, этого нам не нужно. И сам ты не нужен.

Бока сделал движение, собираясь уйти и оставить Гереба одного. Но Гереб ухватил его за пиджак.

— Янош, — задыхаясь, промолвил он, — я понимаю, что очень виноват перед вами. Но я хочу искупить свою вину. Простите меня.

— Эх, — сказал Бока, — простить я давно простил.

— И вы меня примете обратно?

— Нет. Вот это уж нет.

— Ни за что не примете?

— Ни за что.

Гереб вынул носовой платок и поднес его к глазам.

— Не плачь, Гереб, — грустно сказал ему Бока, — не хочу я, чтобы ты здесь, передо мной, плакал. Ступай себе домой и оставь нас в покое. Ведь ты пришел сюда потому, что теперь и краснорубашечники больше тебе не верят.

Гереб спрятал платок в карман и попытался принять мужественный вид.

— Хорошо, — сказал он, — я ухожу. Больше вы меня не увидите. Но даю слово: я пришел не из-за того, что от меня отвернулись краснорубашечники. Тут другая причина.

— Какая же?

— Не скажу. Может быть, ты когда-нибудь узнаешь. Но горе мне, если узнаешь…

— Не понимаю, — сказал президент, глядя на него с удивлением.

— Сейчас не могу объяснить, — пробормотал Гереб и пошел к калитке. Там он еще раз обернулся и спросил: — Значит, не примете, нечего мне и просить?

— Не примем.

— Ну, тогда… я и не прошу.

И Гереб выбежал на улицу, хлопнув калиткой. Бока мгновение колебался. Первый раз в жизни поступил он с другим так безжалостно. И он хотел уже догнать Гереба и крикнуть ему: «Иди, но только больше так не делай!»- но вдруг вспомнил, как Гереб совсем недавно, насмехаясь, убегал от них по улице Пала, а они с Немечеком, повесив головы, печально стояли на краю тротуара, и в ушах у них раздавался его глумливый, злорадный хохот.

«Нет, не стану звать его назад, — подумал он. — Это скверный парень».

И решительно повернул к штабелям, но, пораженный неожиданным зрелищем, остановился. Мальчики стояли на штабелях, наблюдая за происходящим. Стояли даже те, кто не принадлежал к гарнизону фортов. Все маленькое войско в полном составе выстроилось там, наверху, на уложенных рядами поленьях, и безмолвно, затаив дыхание, ждало, чем кончится встреча Боки с Геребом. И когда Гереб ушел, а Бока направился к штабелям, общее возбуждение прорвалось наружу: все войско, как один человек, разразилось криками восторга.

— Ура! — зазвенели тонкие детские голоса, и фуражки полетели в воздух.

— Да здравствует президент!

Тут воздух прорезал оглушительный свист: громче, наверно, и паровоз не свистнул бы — даже поднатужившись. Это был свист победный, заливистый, и, конечно, испустил его Чонакош. Блаженно осклабясь, посмотрел он вокруг и сказал:

— В жизни с таким смаком не свистал!

Бока, остановившись посреди пустыря, растроганный и счастливый, поднес руку к козырьку, отдавая честь своему войску. Снова вспомнил он о Наполеоне. Вот так же и его, наверно, любила старая гвардия…

Все видели, что произошло у калитки, и каждому стала ясной роль Гереба. Мальчики, правда, не могли расслышать, о чем говорили Бока с Геребом, но по их движениям поняли все. Они заметили, как Бока сделал отстраняющий жест, не подав Геребу руки. Видели, как Гереб заплакал и ушел. А когда он, замешкавшись у выхода, обернулся и что-то сказал Боке, все даже немножко испугались.

— Ой… сейчас простит! — прошептал Лесик.

Но когда Гереб наконец ушел и все увидели, что Бока отрицательно качает головой, воодушевление прорвалось наружу, и навстречу обернувшемуся к ним президенту грянуло «ура». Как же было не радоваться, что президент у них не ребенок, а серьезный, взрослый мужчина? Все готовы были обнимать и целовать Боку. Но время было военное, и не оставалось ничего другого, как только выразить свои чувства криком. Зато уж и кричали — во все горло, чуть не до хрипоты.

— Однако ты парень что надо, мамочка! — с гордостью сказал Чонакош, но тут же испуганно поправился:- Виноват… я хотел сказать: господин президент.

Наконец началось ученье. Раздавалась громкая команда; отряды бегом носились между штабелями и кидались в атаку на форты, откуда во все стороны летели песочные бомбы. Все шло как по маслу. Каждый прекрасно знал свою роль. И воодушевление росло.

— Мы победим! — слышалось отовсюду.

— Выбьем их с пустыря!

— А пленных свяжем.

— Самого Фери Ача схватим! Один Бока оставался серьезным.

— Смотрите, как бы головы не закружились, — предостерегал он. — Радоваться будем после. А сейчас, кто хочет, может идти домой. Предупреждаю еще раз: кто завтра не придет вовремя, тот клятвопреступник!

Маневры кончились. Но уходить никому не хотелось. Все, разбившись на группы, принялись обсуждать историю с Геребом.

— «Общество замазки»! «Общество замазки»! — пронзительным голосом вопил Барабаш.

— Чего ты? — послышались вопросы.

— На собрание!

Тут Колнаи вспомнил, что обещал созвать общее собрание, перед которым должен снять с себя обвинение в том, будто общественная замазка засохла из-за его нерадивости.

— Ладно, — уныло согласился он, — собрание так собрание. Прошу уважаемых членов отойти в сторонку.

И уважаемые члены во главе со злорадно потиравшим руки Барабашем отошли от штабелей к забору, чтобы провести собрание там.

— Внимание! Внимание! — восклицал Барабаш.