Человек без собаки - Хокан Нессер

Наверное, это было хорошее лето, подумала она с удивлением. Или это ретушь памяти?

Эти мысли промелькнули за долю секунды, потому что Хенрик ответил, почти не раздумывая:

— Не знаю. Нет… не думаю, что я очень счастлив.

— Я вижу это по тебе. Ты же знаешь — если захочешь поговорить, я твоя преданная слушательница.

Он молча покачивал вино в бокале. Может быть, он тоже немного пьян, наверняка так оно и есть, но ведь это же, надо полагать, не в первый раз? После целого-то года в студенческом общежитии в Упсале? Ему девятнадцать… на двенадцать лет моложе меня. Хотела бы я, чтобы мне было девятнадцать? — спросила она себя, заглядывая в зеркало заднего вида собственной памяти. Вряд ли… но что с ним? Нет друзей? Запустил учебу? Наркотики? Или поссорился с этой своей девушкой? Эбба сказала, что у него есть подружка-медичка.

— Что, задолженности? — спросила она, пытаясь помочь ему начать разговор.

Он покачал головой:

— Экзамены в январе.

— Придется попотеть на каникулах?

— Какие каникулы? Больше похоже на библиотечные дни.

— Вот оно что… а как ты сам считаешь, у тебя все в порядке? Не отстал за осень?

Он покачал головой — сначала отрицательно: дескать, не отстал, — а потом кивнул: все в порядке. Ее кольнула мысль, что он, должно быть, считает ее за дуру. Действительно, что может быть глупее: спрашивать Супер-Хенрика, все ли у него в порядке с занятиями.

— И направление правильно выбрал?

— Думаю, да.

Нет, собака зарыта не здесь, подумала Кристина. Занятия здесь ни при чем. Выпей еще вина, племянничек, может, тогда решишься поведать, что у тебя на душе. Она, хохотнув, подняла свой бокал и подмигнула Хенрику.

Он сделал большой глоток и зажмурился. Потом посмотрел на нее странным, совершенно трезвым, долгим, задумчивым взглядом, словно покачиваясь на субтильной приливной волне внезапно пришедшего, но еще не окончательного решения. Неужели ему только девятнадцать? — с удивлением подумала Кристина. Трудно поверить.

— Есть вещи, о которых я просто не могу говорить. Извини, но это так.

— Даже со мной? — спросила она. — Даже ночью?

Он не ответил.

— Если что-то серьезное, мне остается только надеяться, что у тебя найдется кто-то, кому ты доверяешь. Только не замыкайся в собственной скорлупе.

Психолог, называется, подумала она, прислушиваясь к эху своих слов. Говорю, как школьная училка.

Она внимательно посмотрела на Хенрика. Сплетенные пальцы пианиста — длинные, крепкие. Густая челка спадает на лоб, почти скрывая лицо. Она чуть ли не физически почувствовала, насколько он напряжен. Насколько не может решиться на что-то, насколько бурлит в нем желание высказаться, поделиться, он уже точно знает слова, которые ему хотелось бы произнести, еще немного — и слова эти вынырнут из сознания, чтобы стать звуками. Да что ж это такое, не может быть, чтобы я чувствовала так ясно его состояние. Наверное, я так думаю просто потому, что мне хочется так думать, решила она. Но как бы там ни было, если не сейчас, то никогда. Никогда он не будет так близок к тому, чтобы открыть мне свою тайну, рассказать, что его тяготит. Ни завтра, ни на следующей неделе. Никогда. Мне очень нравится этот мальчик, я была бы счастлива ему помочь. Неужели ты этого не понимаешь, Хенрик? Я не твоя мать, я твоя «свободная тетя».

Она хотела взять его за руку, но удержалась — побоялась малейшим движением нарушить настроение.

Она взяла со стола бутылку и наполнила бокалы — и себе, и ему. Прошло полминуты, может быть, больше. Ей уже начало казаться, что все это глупости, что она так размякла и расчувствовалась только из-за красного вина, что надо пожелать мальчику спокойной ночи и идти спать, как вдруг Хенрик выпрямился, откинул волосы со лба, отпил вина и впился в нее взглядом:

— Я гомосексуален, Кристина. В этом вся проблема.

Роберт вытащил мобильник и начал набирать номер, но вдруг засомневался.

Звонить среди ночи совершенно незнакомой женщине — полное безумие. А если у нее одна нога и весит она при этом сто сорок килограммов? Или она беззубая наркоманка?

Жанетт Андерссон… А с другой стороны, может быть, именно в ней и заключается его спасение? Подумать только: вот она лежит и ждет его звонка. Его новая Паула. Она же знает про это стопятилетие папы с дочкой, значит, знает, что он сейчас в Чимлинге. Что он вернулся.

Ну и что? Если бы сегодня, по крайней мере, была пятница. Или суббота…

Посомневавшись, он пришел к компромиссному решению. Прогуляться до стадиона и железной дороги, подальше от ее дома. Если не раздумает за те десять минут, которые нужны, чтобы проделать этот путь, он ей позвонит. И если даже Жанетт ответит и пригласит его зайти, все равно у него есть эти самые десять минут, чтобы вернуться на Фабриксгатан и по пути, возможно, передумать.

Простой и хороший план, решил Роберт, выщелкнул из пачки еще сигарету и поежился. Собачий холод. Хорошо, что у него в крови хватает алкоголя, чтобы не мерзнуть. Во всем есть хорошие стороны.

Втянул голову в плечи и двинулся в путь.

У нее в голове пронесся сразу целый поток самых разных мыслей. Она отпила немного вина, стараясь не среагировать слишком поспешно на его слова. Что-то ей подсказывало, что лучше вообще не показать никакой реакции, чем среагировать неправильно, а перечень этих неправильных реакций был очень велик, не меньше сотни. К тому же ее удивляло, что ничего спонтанного на ум не пришло. Не появилось никакого определенного чувства, которое она могла бы без напряжения, легко и естественно облечь в слова. Одно было совершенно ясно — Хенрик очень страдал. И из-за своей необычной сексуальности, и из-за того, что он открыл ей свой секрет; что тяготило его в большей степени, первое или второе, определить она не могла. Он откинулся на диване, закинул руки на затылок и уставился в потолок. Она мысленно перебрала — и тут же отвергла — целый набор благоглупостей: «Здесь нечему огорчаться», «Все люди немного гомосексуальны», «Твоя сексуальность еще развивается, рано делать выводы», «Ну и что?» Кристина пыталась определить, что она сама думает и чувствует по этому поводу. В конце концов ей пришло в голову, что разговор может и не быть таким тягостным, если она немного отпустит поводья.

Наконец она догадалась:

— Вовсе ты не гомосексуален.

— Что?!

— Я утверждаю, что это не так.

Он шевельнулся, сцепил руки на шее и довольно долго молчал. Потом сгорбился и опустил локти на колени:

— Я слышал, что ты сказала. Чушь! Что ж, ты считаешь, я сам не знаю, кто я?

— Да… то есть нет. Ты этого не знаешь.

— Как ты можешь так говорить? Я ждал другой реакции.

В его голосе послышалось раздражение. Она посмотрела ему в глаза:

— Какой?

— Что?

— Какой реакции ты ждал?

— Не знаю. Не такой.

— Тебе так важна моя реакция?

Он пожал плечами и немного расслабился:

— Не знаю… нет, я и правда не знаю. Какая разница? Теперь и тебе известно, что я гей.

Она покачала головой и улыбнулась. Подвинулась поближе и погладила его по руке:

— Хенрик, слушай меня внимательно. Среди моих знакомых не меньше полдюжины гомосексуалов. Я знаю, что люди становятся гомосексуальными по разным причинам. Знаю, что есть много видов гомосексуализма. Но ты не вписываешься ни в один из них. У тебя, может, и есть какой-то гомоэротический опыт, но из этого вовсе не вытекает, что ты гей. Я сама… — Она прервалась на секунду, но быстро поняла, что, сказав «а», надо говорить «б»: — Я сама пару раз имела отношения с женщинами. Это было очень приятно, не отрицаю, но я быстро поняла, что мое место в другой команде.

— Ты была лесбиянкой? Ты?

Его искреннее удивление тронуло Кристину.

— Я же сказала. Мой опыт лесбийских отношений ограничился двумя случаями. Точно так же, как твой опыт отношений с мужчинами ограничивается одним.

— Черт знает что… — Хенрик отпил вина. — Даже подумать не мог…

— У тебя же была девушка в гимназии. Ханна… или как ее звали?

— Даже две. Никакой радости я не испытал.

— Ты спал с ними?

— Ну да… если это можно так назвать.

Он засмеялся. В смехе этом слышалась самоирония, но и добродушие тоже. Он добрый мальчик, подумала Кристина и наклонилась к нему:

— И поскольку с парнем в Упсале ты получил больше удовольствия, чем с этими девушками, ты решил, что ты гей?

— Как тебе сказать… не совсем, но….

— Очень многие в молодости бисексуальны. Постепенно человек выбирает то или другое, вот и все. Это как выбирать профессию. Или машину… У кого есть «бугатти», тому «роллс-ройс» не нужен.

— «Бугатти» и «роллс-ройс»… — Он опять засмеялся, но на этот раз с оттенком грусти. Его глаза были совсем рядом, ресницы слегка подрагивали. — Нет, Кристина, я определенно гей. Спасибо тебе, что ты пытаешься лить бальзам на рану, но это дела не меняет.