Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами) - Георгий Венус

И, вдруг поднявшись, ротный всем телом качнулся вперед. Бурка из-под ног штабс-капитана полетела в открытую дверь.

- Благодарю вас, поручик!

Подпоручик Морозов бросил банку, вытянулся и отдал ротному честь.

* * *

- ...И на ком?.. На ком злобу сорвал?

Я провожал подпоручика Морозова в теплушку его взвода.

- На ком?.. подумайте?!

Подпоручик Морозов молчал. Устало водил глазами.

- Да ты рассуди только...

И вдруг я замолчал, вспомнив о Свечникове...

Вдоль теплушек бежал ветер. Мерзлый холодный пар ложился на крыши. По дороге в степи шли черные обозы. В небе плыли звезды. А меня вновь качало со стороны в сторону.

- По вагона-а-ам!..

Все так же спокойно плыли звезды. Я видел их сквозь щель неплотно задвинутых дверей, за которыми, сползая во мглу, гудели под ветром все те же степи.

Мне было и душно и холодно. "Опять заболел! Второй приступ... Тиф или малярия?"

- ...А поручик его банкой тогда... По мордальону... Тут капитан...смутно ловил я голос Нартова.

- ...И говорит мне, значит, вольнопер этот,- рассказывал в другом углу рядовой Зотов.- И говорит, значит... Садовник тогда бывает изменником, когда он продает настурции...

- Чего продает-то?

- Нас это, русских, Турции, значит...

- А ежели Германии?

- Дурак... Ведь про цветы это сказано!

- Про цве-ты-ы? Мудрёно чтой-то! А как, Зотов, насчет большевиков, нет ли случайно?..

- Насчет большевиков как будто и нету... ...Быстро, быстро плыли в темноте звезды. Меня уже не знобило. Скоро и колеса перестали гудеть...

Эх, в Таганроге,

Э-эх, в Таганроге,

В Таганроге,

Да в Таганроге

Да та-ам случи-и-лася-а беда .

Я открыл глаза.

Возле дымящейся печки сидел Зотов. Жалобно пел, закрыв глаза. Больше в теплушке никого не было.

- Зотов!

Зотов оборвал песню.

- В Таганроге мы, господин поручик. Ну как, полегчи-ло?.. А и здорово промаялись! Два дня ломало. Не встать, думали...

- А где взвод, Зотов?

- Взвод в городе, господин поручик, весь батальон там. Добра, говорят, поставлено! Я закрыл глаза.

Эх, та-ам уби-ли,

Эх, та-ам убили

* * *

- Разойтись.

Без винтовок, перегруженные скатками кожи, влезали в теплушку солдаты.

- Ну и кожа, ребята!

- Вот выйдем на Ростов - загоним... Там, говоря-ат, цена!..

- Цена, говорят?.. Не тебе в карман деньги, чухна! Не тронь! Да не тронь, говорю! Оставь!

- А в морду?!

Огурцов и обруселый эстонец, ефрейтор Плоом, вырывали добычу из рук друг у друга.

Под дверью теплушки стоял Алмазов. Я видел лишь его засыпанную снегом фуражку и над ней ржавый, убегающий вверх штык.

- Шлялась туда-сюда,- рассказывал Алмазов.- Как видно, нищенка, да малахольная к тому же... Ну, мы и прихватили... Идем, Свечкин, что ли!.. В третьем она сейчас. Здоровая, всех выдержит... Там уже и в затылок становятся... Ты как насчет этого, Свечкин? А?..

- Ладно, идем! Мы что, рыжие?..

...Когда, уже под вечер, наш эшелон вновь рвануло и, мерно покачиваясь и подпрыгивая, покатились по рельсам теплушки, я приподнялся на локтях и выглянул за дверь.

Под насыпью, прямо на снегу, там, где грудами валялись разбитые водочные бутылки, широко раскинув ноги, с жалкой улыбкой на лице, сидела дурочка-нищенка.

Ветер трепал ее разорванное платье. На непокрытую голову падал снег.

А из открытых дверей теплушки ротного со звоном летели все новые и новые бутылки.

ПОД РОСТОВОМ

- Как кроты какие!.. Как ночь, так вылезаем...

Было темно.

Желтая низкая луна, не подымаясь выше частокола вкруг маленькой степной станции, косыми лучами тянулась под колеса теплушек. Наши тени скользили длинными полосами. На рельсах они ломались.

- И опять же... не к добру это!.. Если лик у месяца желтый,- значит, к неудачам...

- К морозу! - коротко ответил Зотову Огурцов.

В степи за станцией стояли танки. Возле дороги, сверкая медными трубами, выстраивалась музыкантская команда.

- Как странно... желтая ночь! - подошел ко мне подпоручик Морозов. Потом указал на танки.

- Смотри! Точно черепахи на песке...

В это время музыканты грянули бравый марш.

- Ура! - кричал генерал Туркул, верхом на коне обгоняя роты.- Ура! Не сдадим, ребята, Ростова!

- Ура! - перекатывалось уже далеко перед нами.

"Офицерская кричит..." - подумал я, и вдруг, чтоб сбросить тоску, все туже и туже сворачивающую нервы, поднял винтовку и закричал тоже - неистово и громко, как о спасении:

- Ура-а-а!..

Но никто не подхватил. Было тихо. Только ротный подсчитывал шаг.

- Ать, два!.. Ать, два!..

А далеко за спиною, встречая 2-й полк, все так же бравурно играли музыканты... Мы шли на Чалтырь.

Жители Чалтыря, богатые армяне, приняли нас не радушно. Очевидно, боялись нашего скорого отступления, а за ним и расправы со стороны большевиков.

- Эх, была бы кожа!..- вздыхал кто-то.- Всего б раздобыли!..

Но кожа осталась в вагонах.

- Нэ понымаю!.. Зачэм на арманской зэмлэ воевать! - ворчал хозяин.- Нэ понымаю,- казак дэротся, болшевик дэротся, скажи мнэ, душа мой, развэ армэнын дэротся?

За окном громыхала артиллерия. Переваливаясь, проходили танки.

Вошел Нартов.

- Окопчики, господин поручик, видели? Да все ни к чему это... Там, значит, и проволока понавалена. А укреплять-то когда будем?

И, поставив винтовку около двери, он подошел к склоненной над печкой хозяйке.

- Ну, как? Готово?..

- Нэ готово! - ответил за жену хозяин.- Вот ты скажи мэнэ, душа мой,казак дэротся, болшевик дэротся...

- Отстань! Ну, как, готово? Хозяйка варила борщ.

- Здравствуйте, господа!

И поручик Савельев остановился в дверях, стряхивая снег с шинели.

- Здравствуйте!.. Вот и сочельник!.. А бывало, помните?.. Подпоручик Морозов поднял голову...

- Бросьте, Савельюшка, и без того... тошно!

- Нэт, ну скажи мэнэ толко, душа мой, развэ армэнын дэротся?

- Брысь, кот черный! Мурлычет тоже!

Ночью мы спали не раздеваясь.

Бой завязался только на второй день праздника.

- Меня вновь знобит,- еще перед боем сказал я подпоручику Морозову.- И слабость...

- Перетерпи. В лазаретах хуже. Там сотнями мрут.

Я взял винтовку.

...Солнце светило ярко и радостно. Резкие синие тени длинными полосами тянулись вдоль оврагов. Они подползали под ежи и колючую проволоку, запутанную и ржавую, безо всякой цели брошенную на снег.

- Цепь, стой!

Мы вышли на бугор.

Цепи красных наступали на Чалтырь с трех сторон, стягиваясь к четвертой - к югу, где думали, очевидно, сомкнуться. Южные подступы защищал генерал Манштейн. В цепи была рассыпана, кажется, вся Дроздовская дивизия.

Генерал Витковский, дивизионный, верхом на вороной кобыле, едва успевал за Туркулом.

- Офицерскую роту!.. О-фи-цер-ску-ю сюда! - кричал Туркул, размахивая блестящим на солнце биноклем.

Что-то хрипло и невнятно кричал и генерал Витковский.

- И чего тужится! Сидел бы в хате, старый хрен! - гудел лежащий за мной ротный.- Туркул и без него... Прицел десять!.. И без него Туркул справится... Двенадцать!..

К полдню красные вновь подползли и густою цепью двинулись на Чалтырь.

- Черт бы их,- мухи!..- сплюнул ротный, доставая папиросы. Закурил Хотите? - Потом привстал.- Хо-ти-те? - размахнулся и опять бросил портсигар уже подпоручику Морозову.

- Барбосы! - Пригнулся. Пуля сорвала его правый погон.

Гудела артиллерия. Наша била по цепям. Красная - по деревне.

- Скажи мэнэ, душа мой, зачэм на армянской зэмлэ дэрутся? - крикнул, засмеявшись, Мартов, когда, прогудев над нашей цепью, над крайней хатой Чалтыря, опять разорвался снаряд.

- Карнаоппулло! Карнаоппулло! - махнул рукой штабс-капитану ротный.Скажи мэнэ, душа мой, зачэм ж... и на солнце зреешь? Сме-ле-е!..- И вдруг он вновь оборвал смех короткой командой: - Прицел восемь! Часто!..

"Скорей бы!.." - думал я, чувствуя все большую слабость. Уткнулся лицом в снег. "Скорей бы... Встать... Пойти... Все равно... Все равно..."

А пулеметы красных трещали все чаще и чаще.

Пули скользили под сугробы и брызгали осколками звонкого льда.

Пронесли новых раненых...

- Господин поручик, господин поручик!..

Я поднял голову.

Два санитара, ухватив Едокова под мышки, вели его к окопчику, где, разложив на снегу индивидуальные пакеты, сидел ротный фельдшер. Из его окопчика - в тыл - волочили уже перевязанных. Снег возле окопчика был красным.

- Господин поручик!.. Господин поручик, про-ще-вай-те!..

Едоков улыбался. А под ногами у него звенели острые осколки льда...

К вечеру цепь подняли.

- Ура-а-а!..

В лицо бил ветер.

- Ура, танки пошли!..

Я тоже вскочил, пробежал несколько шагов и вдруг повалился.

- Ранен! - крикнул надо мной кто-то.

- Ура-а!..

- - - ааааа-а! - неслось уже далеко над степью. И все тише и тише:

- - - - аааааа!..

Очнулся я в санях.

Над самым моим лицом дышала морда лошади идущих за нами саней. Над ее головой, высоко в небе, метались красные языки пламени. На фоне огня уши лошади казались острыми и черными. Почему-то мне стало страшно, и я отвернулся.