На крыше мира - Леонид Стоянов

Бланка, как человека делового, очень привлекали такие перспективы. Памир — золотое дно. Времени терять нельзя. Не сегодня — завтра война может совсем плохо обернуться для русских…

К полудню Бланк прибыл в Кашгар.

На одной из центральных улиц этого города, за высокой каменной оградой расположился богатый особняк — резиденция Таунсена.

Чьи интересы представлялись им в этой части китайской провинции, в чем заключаются его дипломатические функции, пожалуй, сам верховный правитель Синьцзяна, генерал Ляо-Цай точно определить не мог. Хорошо было известно только одно: Таунсен связан особыми взаимоотношениями с гоминдановским правительством и пользуется полной свободой действий.

Генералу Ляо-Цаю не раз приходилось бывать в особняке Таунсена. Он любил здесь послушать хорошую музыку. В комнате, обставленной низкой мягкой мебелью в восточном вкусе, с персидскими коврами и диванами, стоял в углу мощный радиоприемник.

Частенько, проходя мимо особняка иностранного представителя, рабочие поглядывали на генеральскую машину и, кивая головой в сторону окон, откуда доносились приглушенные звуки модного фокстрота, шопотом говорили между собой: «Старая собака! Музыку слушает… Продает он нас оптом и в розницу…»-

В эту снежную зиму у генерала Ляо-Цая было много забот и неприятностей. Не давали покоя партизаны.

Сегодня впервые выдался тихий день и генерал в приподнятом настроении собирался в гости. Преклонный возраст сказался на его и без того щуплой, невзрачной фигуре. Проходя мимо высокого трюмо, генерал бодрился, выпрямлял сухую, сутулую спину, мельком бросая взгляды на свое отражение. Лицо его. изрезанное морщинами, без единого признака растительности, выражало удовлетворение.

Сквозь большие роговые очки поблескивали узенькие, бесцветные глаза.

Ляо-Цай собирался нанести визит иностранному консулу, к которому прибыл на самолете важный гость. Генерал уже был знаком с ним. В прошлом году он продал Бланку большую партию шерсти. Сейчас наклевывалось не менее удачное дельце.

Генерал остановился возле окна и посмотрел во двор. К парадному крыльцу подошла легковая машина. Ляо-Цай подсел к письменному столу и снял телефонную трубку.

…В глубоком обитом красным сафьяном кресле, у большого письменного стола сидел тучный Бланк с сигарой во рту. На его гладко выбритом лице отражалось самодовольство. Откинув слегка назад, на спинку кресла, голову, он пускал колечки дыма, искоса поглядывая на хозяина.

Чопорный, сухой, как осенний лист, Таунсен сидел с бесстрастным лицом, плотно сжав губы. Уже более получаса они перебрасывались репликами, которые служили скорее упражнениями для ума, чем деловым разговором. Вошедший слуга-китаец, мягко ступая по ковру, молча поставил перед ними на подносе бутылку виски, коньяк и содовую воду. Ловко обтерев салфеткой рюмки, он так же молча и неслышно удалился.

Бланк налил себе рюмку виски и одним глотком ее выпил.

— Я надеюсь, уважаемый Таунсен, вы поможете мне организовать небольшую экспедицию в горы?

— Да, конечно. Местное управление полиции обещало мне подыскать надежного проводника… К часу дня должны сообщить.

— Отлично… А как наши изыскательные отряды? Какие успехи?

— В том смысле, в каком имеете в виду вы, Бланк, — плохо.

— Не хватило средств?

— Не то… Почти во всех случаях — провалы.

Бланк, хмуро пододвигая пустую рюмку, иронически спросил:

— За что же мы тогда платим деньги?

Таунсен налил себе рюмку коньяка и, не спеша, выцедил ее сквозь зубы.

— А это, я полагаю, надо спросить у советских пограничников, — пожевав губами, произнес он.

— Милая шутка! — совсем невесело рассмеялся Бланк. — Просто были подобраны неучи, профаны… Надо организовать новую группу. Я попрошу вас помочь мне вызвать этого, как его, с бородой, Зарецкого и отобрать из числа опытных русских белоэмигрантов, знающих Памир, человек пять…

— Зарецкого уже нет. Он удачно сумел уйти во время операции, но был задержан, когда пробирался обратно… С ледником Федченко ничего не получилось.

— Как! Такой опытный офицер! Надеюсь, вы сами понимаете, как нам необходимо знать, ради наших общих интересов, результаты их исследований…

— Представляю.

— Надо набрать новых людей, лучше заплатить- Я не думаю, чтобы граница сейчас хорошо охранялась. Советам сегодня очень нужны люди в другом месте, на фронте…

— Попробуем, — прищурившись, ответил Таунсен. — Людей мы подобрали. Нужны опытные проводники.

Позвонил телефон.

— «Рахиму» передайте, что я недоволен им. Велико дело — отправить на тот свет какую-нибудь сотню овец и сжечь стог сена.

— Я с вами не согласен, Бланк. Вы забываете о панике! Нам важно посеять среди тамошних жителей панику…

— Наивный вы человек, Таунсен. Чтобы создать панику, надо провести целую серию больших и малых диверсий… Кажется, именно такое указание и было дано «Рахиму»?

Позвонил телефон.

— Да, — ответил Таунсен, прикладывая трубку к уху, — добрый день, генерал. Гость у меня Приезжайте.

Он повесил трубку.

— Через час пожалует генерал Ляо-Цай. Он питает к вам особое расположение, Бланк.

Генерал! — фыркнул тот. — Бросаем деньги на ветер! Сколько получают вооружения! До сих пор эти генералы вместе со своим Чан Кай-ши ничего не сумели сделать для мало-мальски организованного наступления на коммунистические районы.

Неслышно распахнулась портьера в дверях и слуга доложил:

— Пришел начальник полиции Ли Ван с проводником.

— Очень хорошо. Зови их сюда.

Минуты через две в кабинет вошел начальник полиции Ли Ван. На его скуластом, изрытом оспой лице застыла улыбка. Подобострастно склонившись, он часто кивал головой и растягивал слова:

— Добрый день, здравствуйте, господа! Нашел опытного человека. Знает горы, как моя теща свою печку! Кланяйся господам, Цой! Кланяйся! Проводник Цой, господа, рекомендую, старый охотник и вполне…

СЕРЕЖА

Прошло уже больше трех месяцев с тех пор, как семья Дорошенко поселилась па участке. Ирине Васильевне казалось, что она живет уже очень давно в этом маленьком поселке, затерявшемся в горах. Война отодвинулась куда-то далеко, далеко и, казалось началась она тоже очень давно, — так давно, что позабылась уже прежняя жизнь. Порою Ирина с недоумением вспоминала, что она иногда бывала чем-то недовольна в той, прежней жизни.

Так, она месяца два переживала из-за того, что ей дали «трудный класс» и считала, что завуч сделал это нарочно, потому что он ее недолюбливал. Где теперь ее «трудный класс», ее славные ребята? Ей не нравилась тогда их квартира, большая, светлая, но казавшаяся" ей неуютной. Какими незначительными выглядели теперь все эти маленькие житейские огорчения!

Теперь они всей семьей жили в небольшой комнате с крохотной кухонькой, в которой полная Аксинья Ивановна еле могла повернуться. Ирина спала со свекровью на одной койке; было очень тесно и неудобно. Она часто оставалась ночевать в детском саду. В комнате еще не поставили печь, было холодно, но теперь Ирина о всех этих неудобствах не думала. Наоборот, ей казалось, что они устроились неплохо, живут спокойно, не голодны, все здоровы, — чего же еще надо? И если на лице у Ирины частенько появлялось выражение грусти, то не ее нынешнее положение было тому причиной.

Она всё еще не могла свыкнуться с мыслью, что муж погиб. Скрывала свои переживания от свекрови и особенно от сына. Сережа был впечатлительный мальчик и очень любил отца. Известие о его смерти пережил крайне болезненно. Он убежал из дому и долго его не могли разыскать. Потом Сережа больше месяца пролежал в постели.

Ирина старалась поменьше напоминать ему об отце. И так живется нелегко. Незачем лишний раз травмировать сердце мальчика.

Но сын рос. наблюдательным и всё замечал.

Мама! Что с тобой? Отчего ты такая?

— Какая?

— Ну, такая, грустная…

— Ничего, Сереженька! Садись поешь и займись уроками, — как можно веселее отвечала она.

Сережа подружился с Черновым.

Любя детей и тоскуя по дочери, Владимир

Константинович привязался к мальчику. Сережа часто попадался ему во дворе. Они разговаривали, как взрослые,

— Ну, что ж, давай, заходи, — приглашал Владимир Константинович мальчика, когда тот, бывало, провожал его до самого дома.

Сережа, немного помедлив из вежливости, заходил. Они играли в шахматы. Тетя Саша, уборщица конторы, принявшая на себя заботу о домашнем хозяйстве Чернова, подсовывала мальчику что-нибудь вкусное.

Не дождавшись сына, Ирина заглядывала к Чернову. Иногда присаживалась и следила за игрой. Если сын выигрывал, она, не скрывая удовольствия, говорила: