На крыше мира - Леонид Стоянов

Скоро к мальчику все привыкли. Особенно крепкая дружба завязалась между ним и начальником заставы. В свободные минуты капитан учил Чена русскому языку, объяснял значение картинок. Через две недели Чен уже знал много русских слов. Он произносил слова певуче, с китайским акцентом, смешно их коверкая.

Как-то перед обедом пограничники вышли на учебные занятия по стрельбе. У глухой стены была установлена деревянная мишень. Стреляли на расстоянии двадцати шагов из нагана. Чен стоял в стороне и с интересом следил за результатами стрельбы.

Подошла очередь стрелять Джумаеву. Пока тот целился, на глазах у всех в воздухе мелькнул какой-то блестящий предмет и со свистом вонзился в самую середину мишени, в черную точку. Раздосадованный Джумаев бросился к мишени. В центре круга торчал нож с простой деревянной ручкой. Эта шутка была неслыханным нарушением воинского распорядка.

— Кто это сделал? — строго спросил старшина.

Бойцы, не чувствуя за собой вины, недоумевающе переглядывались. Старшина повторил вопрос.

— Нет виноватых? Хорошо. Всем двенадцати человекам — наряд вне очереди: чистить конюшню.

На лицах бойцов отразилась обида.

И только старшина хотел подать команду: «Кругом марш», как к нему подбежал Чен и со слезами на глазах, запинаясь, проговорил:

— Товарищ старшина. Моя нож кидай.

— Так это ты бросил? — удивился старшина.

Бойцы окружили Чена.

— Ай, ловкач!

— Здорово! В самую точку попал!

— А ну, давай еще разок!

Старшина сердито посмотрел на Чена, хотел прикрикнуть на бойцов, потом брови у него разошлись и он задорно подмигнул оробевшему мальчику.

— Попадешь еще раз в цель?

— Попадешь, попадешь! — так и загорелся Чен.

Он стал бросать нож. И каждый раз без промаха попадал в центр мишени.

Бойцы рассказали начальнику заставы о ловкости Чена.

— Где же ты научился? — спросил капитан, усаживая Чена рядом с собой.

Мальчик низко опустил голову, плечи его дрогнули и, вместо ответа, расплакавшись, он уткнулся лицом в колени капитана.

В один из морозных дней наступившей уже зимы на заставе появился Цой. Застигнутый в горах метелью, он несколько дней с трудом пробирался среди глубоких снегов, таща на плечах убитого им архара. Начинали сказываться годы. Решив переждать метель на за-ставе, старик отдал барана на красноармейскую кухню.

Цой сидел с капитаном Морозом за неизменным чаепитием, когда на пороге кабинета появился Чен с книжкой в руках. Старый охотник порывисто вскочил.

— Чем! Ты…

От неожиданности мальчик отступил назад, потом глаза его расширились, губы задрожали и он бросился навстречу старику.

— Дедушка Цой!..

Капитан, взволнованный, молча наблюдал за встречей. А мальчик, стоя перед Цоем, о чем-то быстро-быстро заговорил на родном китайском языке. По мере того, как рассказывал мальчик, лицо старика мрачнело, голова опускалась всё ниже на грудь, и когда Чен, вдруг всхлипнув, расплакался, Цой обнял его и, прижимая к себе, проговорил по-русски:

Плакать не надо, Чен! Твоя хорошо делал. Ночь кончается рассветом, горе-радостью…

…Когда Цой бывал еще в Кашгаре, он останавливался в доме своего приятеля, старого башмачника Ван Мина. Там он встречал его племянника Чена, забегавшего частенько подкормиться. Семья Чена ютилась в крохотной хижине у речки. Отец его работал на кожеконном заводе. Завод вдруг стал и отец остался без работы. Мальчика отдали на обучение балаганному фокуснику и жонглеру. Чен учился у него опасному искусству — метать ножи. Старый пройдоха фокусник водил мальчика по людным улицам Кашгара. Все собранные деньги балаганщик брал себе, — Чену доставались две-три мелкие монеты, которые он, зажав в кулаке, приносил отцу.

В одно морозное утро в поселок нагрянули солдаты. Они выгнали жителей из хижин, окружили место, где стоял поселок, колючей проволокой и стали ломать ветхие хижины.

На месте поселка образовалось огромное голое поле — аэродром.

Люди решили просить защиты у городских властей. Пошел с ними в город и отец

Чена. Их встретили солдаты и полиция. Мальчик видел, как повесили его отца и жестоко избили мать. В ту же ночь она умерла. Рано утром дядюшка Ван Мин вдвоем с соседом похоронили ее.

Чен часто слушал рассказы дяди Ван Мина, приютившего его, о советской стране. Для мальчика это была сказочная страна. В ней- ни богатых, ни бедных, а особенно хорошо живут там дети. Так говорил дядя Ван Мин. И Чен решил уйти в эту страну…

Капитан задумчиво смотрел на маленького китайчонка.

Цой потянулся к пиале, отхлебнул глоток остывшего чая. Потом сказал несколько слов по-китайски и ласково погладил мальчика по голове.

— Моя уходить надо, капитана, — сказал он, поднимаясь.

— Куда же ты пойдешь, Цой, в такую темень? Переночуешь у нас и мальчику будет приятно побыть с тобой…

Капитан позвал ординарца.

— Лукаш! Отведи Цоя и мальчика в столовую. Скажи, чтобы их хорошо накормили.

Когда они ушли, капитан задумался. Какая же должна быть воля у ребенка, чтобы пережить такое горе и преодолеть трудный и тяжелый путь через горы? «Ночь кончается рассветом, горе — радостью», — сказал Цой. Мальчик заслужил эту радость. Надо как-то устроить его. Для начала, может быть, отвезти в Сарыташ, в детский сад?

Рано утром, ни с кем не попрощавшись, Цой ушел к себе к кишлак.

— Что-то наш старик сильно расстроенный ушел, — доложил Лукаш начальнику заставы. — Такой хмурый стал прямо-весь черный!

— Не натворил бы чего, — озабоченно сказал тот. — Мальчик сильно растревожил его. Надо было бы не отпускать его так скоро с заставы.

Капитан стоял у окна и смотрел во двор Пограничники чистили лошадей. Трое бойцов переносили в конюшню вязанки сена. Чен старался помогать им. Он то и дело подтягивал длинные рукава гимнастерки или подвязывал громоздкие солдатские ботинки-

— Надо одеть мальчика, как следует. Куда это годится! — сказал капитан Лукашу.

Чен увидел в окне начальника заставы и глаза его заискрились радостью.

— Любит вас мальчонка, товарищ капитан, — сказал Лукаш.

— Ты думаешь? — спросил Мороз, довольно улыбаясь.

И какое-то новое чувство, радующее своей теплотой и горячей нежностью, шевельнулось у него к этому чужому черноглазому мальчику.

НА ТОЙ СТОРОНЕ

Комфортабельный пассажирский самолет на большой высоте шел курсом на запад. Под ним простирались горы Куэнь-луня. Самолет сильно качало, он то и дело проваливался в воздушные ямы.

Бланк, с побледневшим от беспрерывной качки лицом, плотнее прижимался к креслу и, чертыхаясь, поглядывал вниз за окно. Под крыльями самолета, где-то далеко внизу, сквозь обрывки клубящихся облаков, вырисовывались цепи гор. Они казались отсюда бесконечным полем, по которому только что прошелся гигантский плуг, оставив после себя глыбы вспаханной земли.

По этой трассе Бланк летал уже дважды и каждый раз путь над горами тянулся для него томительно долго, его укачивало, и он грыз спасительные лимоны.

Первый раз, незадолго до второй мировой войны, Бланк летел в провинцию Китая — Синьцзянь, главным образом, из-за коммерческой операции, сулившей ему большие барыши. Во время остановки в Шанхае он побывал на банкете в узком кругу высокопоставленных лиц. При участии военного представителя иностранной державы, занимавшего тогда в Китае ответственный пост, состоялась встреча с главой одного из «четырех семейств», крупнейшим китайским монополистом, благодаря которому он, Бланк, получил разрешение на закупку шерсти и вольфрама. Перед отъездом в Синьцзянь он нанес неофициальный визит влиятельному военному представителю и, заручившись письмом и кое-какими инструкциями, отбыл по месту назначения, в город Кашгар.

Первая поездка принесла удовлетворительные результаты. Были организованы изыскательские отряды вдоль границы Памира, куда не раз пришлось выезжать ему самому в компании с господином Таунсеном, консулом другой иностранной державы, не совсем приветливым человеком. Как ни недолюбливал его Бланк, но Таунсен был большим знатоком по восточным и, особенно, по русским делам, поэтому с ним приходилось считаться.

Откровенно говоря, Бланк нисколько не протестовал против таких поездок, где приятное сочеталось с полезным, хотя лететь над горами Куэнь-луня и не доставляло особого удовольствия и больших удобств. Однако эта провинция тянула к себе, как магнит, еще вот почему.

Немецкие армии вторгались всё дальше вглубь Советского Союза. Они заняли огромные территории и сейчас судьба страны решалась у стен Сталинграда. Очень похоже, что советским войскам не устоять, а тогда… Памир, а за ним вся Южно-Азиатская часть Советского Союза, эта богатейшая область страны, этот особенно лакомый кусок, может быть отторгнута!..