Любовь Психеи и Купидона - Жан де Лафонтен

Вот как рассуждала несчастная Психея, изобретательно выискивая все новые беды, но отнюдь не угадывая истинных намерений Амура, которому это место, где сейчас находилась красавица, пришло на ум совершенно случайно, если только он вообще не предоставил выбор его на усмотрение Зефира. Амур хотел, чтобы Психея помучилась, но он вовсе не желал ей смерти. Руководствуясь этим, он запретил Зефиру покидать ее под каким бы то ни было предлогом, хотя бы сама Флора пригласила его на нежное свидание, пока первый порыв Психеи не пройдет.

Я не раз удивлялся, почему Зефир сам не влюбился в нее. Впрочем, Флора имеет свои достоинства, а кроме того, подбирать наследство хозяина, и притом такого, как Амур, было бы слишком большим и к тому же бесполезным вероломством.

Итак, не сводя глаз с Психеи и видя, как жалостно она поглядывает на реку, Зефир подумал, что в ее душе снова шевелятся отчаянные мысли, и потому, чтобы не быть застигнутым врасплох, Зефир поставил обо всем в известность бога этой реки, который, по счастью, держал свой двор в двух шагах оттуда и имел при себе лучшую часть своих нимф.

Этот бог отличался холодным темпераментом и не слишком стремился услужить красавице или ее мужу. Тем не менее опасаясь, что если первая красавица мира, царская дочь и жена бога, покончит с собой в его владениях, поэты станут корить его и называть братом Стикса, — опасаясь этого, говорю я, он попросил своих нимф подхватить Психею и перенести на другой берег, который был не столь крутым, более приятным, чем этот, и насчитывал несколько населенных домов. Нимфы повиновались ему весьма охотно: они окружили красавицу, спрятавшись в прибрежных зарослях.

Психея в эту минуту размышляла о своих злоключениях, не зная, что и подумать о намерениях мужа и какой смерти предать себя. В конце концов, испустив глубокий вздох, она сказала: «Ну что ж! Я кончу мою жизнь в воде. Дай только судьба, чтобы смерть эта была ему приятна!» С этими словами она кинулась в реку, но к великому удивлению своему оказалась в объятиях Киммодокеи и милой Наиды. Это была приятнейшая встреча в мире. Две эти нимфы почти не разлучались с нею, ибо из всего сонма нимф Амур именно их избрал статс-дамами нашей героини в то блаженное время, когда Психея пользовалась расположением и привязанностью бога.

Эта встреча, которая должна была по меньшей мере несколько утешить Психею, лишь раздосадовала ее. Неужели она сохранит жизнь, и те, кто знал ее прежде, будут считать ее несчастной и покинутой? Увы, как безумны люди! Тот, кто утрачивает видное положение, избегает всех, кто знал его раньше, с большим старанием, чем людей совершенно ему чуждых, и нередко предпочитает смерть услуге, которую первые могли бы ему оказать. Мы переносим несчастье, но не в силах перенести стыд.

Я не решусь утверждать, что в этой реке водились тритоны, и не очень уверен, что последние вообще встречаются в реках. Могу лишь заверить, что ни один тритон не приблизился к нашей героине. Этой чести добились лишь наяды. Они так теснились вокруг красавицы, что вряд ли там нашлось местечко хоть для одного тритона. Наида и Киммодокея поддерживали Психею в своих объятиях; голова ее от изнурения и слабости склонялась то на одно, то на другое плечо, и на грудь ее лились потоки слез.

Как только Психея оказалась на берегу, две эти нимфы, превосходившие рассудительностью и находчивостью всех прочих нимф в мире и потому принадлежавшие к числу ее любимец, сделали своим подругам знак удалиться, с той же почтительностью, с какою они служили ей в дни счастья, приняли ее одежды из рук Зефира, который также немедленно удалился, и спросили Психею, не желает ли она предоставить им честь еще раз одеть ее. Психея вместо всякого ответа бросилась им в ноги и облобызала их.

Такое крайнее самоуничижение вызвало в них немалое смущение и жалость. Даже Амур был тронут этим поступком больше, чем всем случившимся с нашей героиней. Он не спускал с нее глаз, не без удовлетворения наблюдая за муками, которые она сама себе причинила, ибо это свидетельствовало о том, что натура ее отнюдь не порочна. Купидон предавался этому жестокому наслаждению, паря в воздухе. Взмахи его крыльев заставили Наиду и Киммодокею обернуться: они увидели бога и тоже удалились из почтительности, уважения к нему, но главным образом, чтобы доставить красавице удовольствие.

— Ну что, Психея? — спросил Амур. — Нравится ли тебе твоя участь? Можно ли безнаказанно покушаться на повелителя богов? Тебе не терпелось самой себя погубить — будь теперь довольна. Ты знаешь, как я выгляжу: ты меня видела. Но какая тебе от этого польза? Знай, что ты больше мне не супруга.

До сих пор несчастная Психея слушала его, не поднимая глаз, но при слове «супруга» она подняла глаза и промолвила:

— Увы! Я недостойна этого звания. Я не смею даже надеяться, что ты примешь меня обратно как свою рабыню.

— Как мою — не приму, — ответил Амур. — Как рабыню моей матери — пожалуй. Я отдаю тебя ей. И остерегись покушаться на свою жизнь: я желаю, чтобы ты страдала, но не хочу твоей смерти — она была бы для тебя слишком легкой карой. Но если ты хочешь мне угодить, отомсти за меня твоим двум демонам-сестрам; не считайся ни с родственными чувствами, ни с жалостью; принеси их мне в жертву. Прощай, Психея: ожог, причиненный мне твоим светильником, не позволяет мне разговаривать с тобой дольше.

Тут скорбь нашей героини еще более возросла.

— Злополучный светильник! Проклятый светильник! — вскричала она. — Обжечь Амура — такого чувствительного, такого нежного бога, который не выносит боли!. Плачь, плачь, Психея! Плачь без передышки днем и ночью! Постарайся найти в горах или в долах травы, которые исцелили бы его и принеси их ему! Если бы он не поторопился проститься со мной, он увидел бы, в какую великую скорбь повергла меня его боль, и это доставило бы ему облегчение, но он улетел! Он улетел и не оставил мне надежды на новую встречу!

Тем временем Аврора пролила свой свет на невзгоды нашей красавицы, и наступивший день принес с собой много нового. Между прочим, о том, что случилось с Психеей, была извещена и Венера. И подумайте, какие бывают совпадения! По случаю сильной жары врачи предписали богине принимать ванны. Она окуналась на заре и затем снова ложилась. Купалась Венера обычно в этой самой реке, воды которой были весьма прохладны. Мне кажется, я уже говорил, что этим свойством отличался и сам речной бог. Некая болтливая гусыня, кое-что проведавшая (она притаилась в шпажнике, видела Психею и слышала упреки ее мужа), не преминула донести обо всем Венере, и та, не теряя времени, разослала во все концы людей с приказом привести ей, живую или мертвую, ее рабыню Психею.

Это едва не произошло. С той минуты, как супруг покинул ее, Психея надела, вернее набросила на себя прежнее платье — те мрачные одежды, предписанные, как вы помните, оракулом, с которыми она рассталась, выйдя замуж. В таком виде она решилась отправиться по свету, чтобы найти траву, исцеляющую ожоги, а потом разыскать мужа. Не прошла она и полумили, как заметила дымок, который вился между деревьями и среди скал. Это была рыбачья хижина, расположенная на склоне горы, по которому было трудненько карабкаться даже козам. Гора эта, поросшая дубами, столь же древними, как она сама, и усеянная скалами, являла взору зрелище грозное и вместе с тем прелестное. Прихоть природы выдолбила некоторые из этих скал, находившихся неподалеку друг от друга, и пробуравила каналы между ними, а человеческое искусство завершило этот труд, сделав это место обиталищем доброго старца и двух юных пастушек. Как ни боязлива была Психея в начале своего пути, как ни страшилась она всякой встречи, ей все же необходимо было узнать, в какой стране она находится и не могут ли ей дать здесь указаний относительно лекарства или хотя бы корешка или травки против ожога. Она направила поэтому свои шаги в ту сторону, где заметила дымок, но, как ни напрягала свое зрение, нигде не обнаружила жилья, кроме названного. А к этому месту вела лишь тропинка, густо обсаженная колючками. Отвести их в сторону не было никакой возможности, и Психея с каждым шагом замечала, что колючки все больше раздирают ей одежду, а иногда впиваются ей прямо в тело, хотя она сперва этого и не ощущала, ибо печаль заглушала в ней все другие чувства. В конце концов ее белье, ставшее влажным, утренний холодок, шипы и роса стали ее беспокоить. Она кое-как выбралась из чащи на небольшую лужайку, трава которой была столь же девственна, как и день, когда она родилась, и вышла на берег горного потока. То был поток и вместе с тем пропасть. Бесчисленное множество источников, водопадами низвергаясь в этот поток с вершины горы и катя затем свои воды между скалами, оглашали воздух журчанием, подобным тому, какое создают пороги Нила.

Психея, внезапно остановленная этой преградой и притом изнемогшая от боли и усталости, ибо она провела целую ночь без сна, прилегла под деревцами, пышно разросшимися на влажной почве. Это ее и спасло.