Атаман ада. Книга первая. Гонимый - Виктор Усачёв

Сразу оценив ситуацию, он подскочил к хозяйской бочке и откинул крышку – бочка была полна воды!

Пётр зычно закричал:

– А ну, слушай меня! Бери вёдра, бадьи! Становись в цепь! Заливай огонь!

Бесцельно мечущиеся евреи остановились и, похватав вёдра, бачки, лохани, стали в цепь от бочки к дому. Но тут послышался детский плач из охваченного пламенем дома. И тут же жуткий женский вопль:

– Ёсиф, Ёсиф… мой Ёсиф!! Там… там!!

Бросив ведро, Пётр скомандовал:

– А ну – лей!

Его окатили с двух сторон водой, и он бросился в огонь к полному изумлению евреев.

Спотыкаясь, падая и задыхаясь от дыма, он пробрался на голос ребёнка, схватил его в охапку и, практически на ощупь, выбрался из горящего дома, передав мальчика обрадованной матери.

Ребёнок – целёхонек, только напуган, да надышался дымом. А сам Пётр, не переставая кашлять, тут же встал в цепь. Потушив, до приезда пожарной команды, дом, евреи наперебой стали благодарить спасителя, который искренне не понимал – это же его работа!

Но дело это дошло до раввина Эттингера, который лично обратился с просьбой к губернатору фон Раабену о награждении отважного полицейского.

Пётр был вызван в управление полиции, где полицмейстер Ханженков объявил ему благодарность и выдал, с разрешения губернатора (!), серебряный рубль.

Эта была его первая в жизни награда, которую он хранил всю свою жизнь.

Пётр был замечен начальством, стал известен (попал в заметку в газете «Бессарабские губернские ведомости»), а нечего говорить про урядника – тот сразу стал ему больше доверять, сначала дела помельче, для набирания опыта, а потом и покрупней.

Так, Пётр выследил и арестовал целую шайку «куроцапов» – подростков, промышляющих кражей кур. А то ещё: раскрыл убийство Мани Гейзер.

Проживавшие на окраине города евреи почему-то о всех происшествиях спешили доложить Чеманскому. Напрасно он убеждал их, что эти происшествия – в ведении городской полиции, а он служит в уездной. Евреи согласно кивали головой… и снова, как сорока на хвосте, несли ему вести. Вот и о смерти еврейской девушки он узнал первым и первым прибыл на место происшествия, наказав вызвать всё же следователя из городского управления.

Совсем ещё юная особа лежала возле канавы на окраине «окраины», откинув левую руку и судорожно сжимая горло правой. Потрогав тело, Пётр почувствовал уходящее те-пло – значит, умерла совсем недавно. Было около четырёх часов пополудни.

«Так умерла… или помогли умереть?» – подумал Пётр.

В этот ведреный октябрьский день, когда ещё солнце вовсю светило, наводя позолоту на увядающую листву деревьев, радующую глаз, когда пронизанный лучами воздух изумительно чист и прозрачен… и вдруг – смерть!

Но Пётр уже тогда отличался рациональным мышлением, поэтому, окинув взглядом место происшествия, он принялся внимательно его осматривать.

Вблизи лежащей девушки оказался пустой флакон. Осторожно, в перчатках, подняв его, Пётр прочитал: «Карболовая кислота». Внизу – сигнатурная отметка аптеки Перельмутера.

«Наверное, отравилась», – подумал, глядя на несчастную, Пётр.

Осторожно, но тщательно осмотрев карманы девушки, Пётр нашёл записку: «Гостиная ул. №25, шинок собственного сада, Маня Гейзер, 16 лет».

«Бог мой! – печально подумал Пётр. – Совсем ещё девочка! Как же так?»

И – никаких следов борьбы или насилия. Выходит – самоубийство?

Положив записку в карман умершей, он стал дожидаться приезда полиции.

Прибывший следователь, выслушав с недовольным лицом Чеманского, сухо его поблагодарил:

– Благодарю… коллега. Не смею вас долее задерживать. Далее уж мы сами… честь имею.

Вроде бы всё ясно… но что-то не давало Петру покоя, только не понятно что. И только когда ему попалась на глаза короткая заметка в «Бессарабских губернских ведомостях» в полицейских сводках о самоубийстве Мани Гейзер, он вдруг сразу понял что именно: выражение её лица. Совершенно безмятежное… и эта застывшая полуулыбка. Ему уже доводилось видеть самоубийц. Когда человек решает свести счёты с жизнью, он сосредоточен и… печален, а тут… не-ет, что-то не так.

И тогда он решил провести собственное расследование. И начал с аптеки Перельмутера.

Хозяин, почтенный еврей с пейсами, окладистой бородой, чистенький и аккуратненький, как его аптека, выслушав Петра, удивлённо посмотрел и недоумённо спросил:

– Я, молодой человек, имел уже беседу с… полицейским чином. И я вас хочу за это спросить: что ещё добавить к…э-э… сказанному?

– Есть некоторые обстоятельства, господин Перельмутер, – осторожно ответил Пётр, – которые хотелось бы выяснить. Потому и прошу помочь… вы ведь не против? Уж поверьте – это не праздный интерес.

Перельмутер пожал плечами и повторил всё то, о чём уже рассказывал полиции: да, он помнит эту девушку… да, она сама приходила в его аптеку за карболовой кислотой, сказав, что кислота нужна акушерке для родильницы… да, он ей лично вручил флакон, взяв честное слово, что она вручит оный непременно в руки акушерки.

Поблагодарив хозяина, Пётр направился к дому умершей.

Приличный чистенький домик в увядающем саду, словно грустившем вместе с обитателями дома по рано умершей девушке. Грусть повсюду: и в глазах родителей, и в глазах её старшей сестры, и даже во взгляде жирного кота, свернувшегося в кресле, и, как показалось Петру, сам внутренний воздух был пропитан грустью воспоминаний.

Визит Петра был неприятен родителям, немолодым благообразным евреям с невозвратной печалью во взгляде. На вопросы отвечали нехотя, очевидно думая о своём. Но из ответов родителей выходило, что они приняли версию самоубийства – но мотив, каков мотив?! А вот мотив так и остался неясен. Выходит… да ни черта не выходит!

Эта неясность буквально бесила Петра, не давала покоя. Он уже было собрался, выйдя от Гейзеров, уходить ни с чем, как вдруг краем глаза заметил, как колыхнулась занавеска в окне соседнего дома.

Сосед Гейзеров, впустив полицейского, настороженно смотрел на Петра, как будто ожидая от него какой-то каверзы. Но когда тот изложил суть визита, оживился:

– Да, да, господин полицейский, такая молодая… такое горе. Бедный, бедный Шимон… а что интересует господина полицейского?

– Мотив… мотив самоубийства не ясен. Вы что-нибудь можете сказать?

– Моисей Продлеус… это я, господин полицейский… может за это сказать, если поймёт что господину полицейскому нужно?

– Мне нужно знать круг её знакомств.

– О-о, это такой круг, такой… совсем малый круг, да, совсем малый. Но Моисей Продлеус кое-что знает об этом круге.

И он рассказал Петру, что не раз видел в городе покойную с неким Аароном Шацем, сыном «почтенного владельца скобяной лавки».

Пётр сразу почувствовал, что это может оказаться той самой нитью, за которую, если потянуть… впрочем – тьфу-тьфу!

И он принялся методично «тянуть за нить», наводить справки на этого самого Аарона Шаца. По отзывам – настоящий разгильдяй и… никудышник. А вот это уже интересно! Дальше – больше. Оказалось, что покойная Маня встречалась не раз с этим Аароном, как видно влюбилась. Опросив жителей окраины, живущих недалеко от места трагедии, описав им внешность Аарона, Пётр убедился, что он был там вместе с Маней именно в момент самоубийства. Но был, не значит, что убил… но Пётр чувствовал, что его мысли текут в верном направлении. Оставалось найти акушерку, для который якобы предназначалась карболка… и он её нашёл!

Его предположение оказалось верным – Маня (несовершеннолетняя!) была беременна. Всё встало на свои места… но прямых доказательств убийства не было! И тогда он решил сыграть на эффекте неожиданности.

В свободное от службы время он стал следить за Аароном и, застав его однажды в пивной «Богемия», подсел к нему, в упор глядя в глаза.

Аарон, черноволосый, с глазами навыкате тип, заёрзал, грубо спросил:

– Чего уставился?

– Помощник урядника Чеманский, господин Шац, – спокойно представился Пётр. – У меня к вам ряд вопросов… относительно самоубийства Мани Гейзер.

– А я тут причём? – сразу насторожился Аарон.

– Ну как же, господин Шац, ведь вы же были знакомы с Маней.

– Какая ещё Маня? Знать такую не знаю, ведать не ведаю…

– Ай, ай, ай, – попенял ему Пётр. – Как же это не знаете? А вот сосед Гейзеров, Продлеус, утверждает, что не раз вас видел вместе… с Маней Гейзер.

– Ах, с Маней… да, да, припоминаю. У меня… э-э… господин полицейский… я…э-э… вот, пользуюсь определённым успехом у женщин. Разве всех их упомнишь?

– Особенно убиенных, – услужливо подсказал Пётр.

– Почему… убиенных? Разве это… разве это не самоубийство?

– А вы почём знаете? – наивно поинтересовался Пётр.

– Ну… из газеты. Там же написано было…

– Эва как! Интересуетесь… а говорили что не знаете такую.