Письма из прошлого - Олег Рой

Следователь оказался невысоким, голубоглазым и очень молодым — ему было года двадцать два, двадцать три максимум, а выглядел он еще моложе. Его было проще принять за студента, новобранца или даже за старшеклассника, чем за дипломированного юриста. В любой другой ситуации обращаться к нему по имени-отчеству, да еще такому длинному и трудно произносимому — Александр Александрович, — без улыбки было бы нелегко… Вот только сейчас и Полине, и Дмитрию было совсем не до улыбок. Полина очень решительно настояла на том, чтобы ей разрешили присутствовать при беседе, а у следователя даже не хватило духу возразить. Она отказалась присесть и расположилась на своем любимом месте у окна. Всем своим видом Полина давала понять, что готова вмешаться в разговор в любую секунду, если что-то пойдет не так или Дмитрию вдруг станет хуже.

Служитель закона неловко пристроился на стуле напротив кровати Дмитрия, наклонился вперед, положив руки на колени, и стал задавал типичные вопросы.

Когда с заполнением «шапки» протокола было покончено, юный Александр Александрович попросил Дмитрия припомнить все подробности дорожно-транспортного происшествия. И тот, хотя и не смотрел в сторону окна, но боковым зрением все же отметил, как напряглась Полина. Видимо, переживала за него. Что ж, неудивительно. Дмитрий, конечно, все еще никак не мог смириться с мыслью о гибели своих близких и притом не сомневался, что это еще только цветочки, последствия шока. Ягодки, то есть настоящие переживания, начнутся позже, когда шок пройдет, и будут они куда сильнее… И разумеется, ему сейчас совершенно не хотелось разговаривать со следователем, но Дмитрий понимал, что сделать это необходимо, чем быстрее будет покончено с формальностями, тем лучше. Так что он собрался максимально добросовестно выполнить то, что от него требовалось, закрыл глаза и сосредоточился на воспоминаниях.

До этого момента в его сознании еще не было четкой картины случившегося, воспоминания казались отрывочными и нечеткими — все было словно в тумане. Но теперь Дмитрий постарался максимально сконцентрироваться, чтобы припомнить все детали происшествия на дороге, и это ему удалось — события начали постепенно вырисовываться в памяти, точно фотография, опущенная в проявитель. Ночь, сильный дождь, мешающий хоть что-либо разглядеть в темноте, ухабистая дорога, идиот-водитель в машине, следующей за ними, — в таких условиях только идиот решится пойти на обгон! Дмитрий, с трудом разглядевший свет фар в зеркало заднего вида, вынужден был принять вправо, чтобы пропустить этот автомобиль на узкой дороге. Он съехал на обочину, и, очевидно, его «Форд» заскользил на раскисшей от дождя земле и врезался в столб.

Дима начал рассказывать все это следователю, но вдруг замолчал на полуслове, выудив из туманных недр памяти еще одну подробность. Крайне неприятную подробность: свое самочувствие. Он ведь тогда клевал носом за рулем, почти засыпал… И причиной тому был не дождь, не позднее время и не изменения в атмосферном давлении. А «мерзавчик» коньяка, который Дима выпил за час или два до аварии в придорожном магазине. Он отчетливо вспомнил, как покупал коньяк, еще продавщица была такая толстая-претолстая крашеная блондинка, как пил его, что думал при этом… А потом ехал и чувствовал, как кружится голова, слипаются глаза и рассеяно внимание…

Пораженный страшной догадкой, Дмитрий умолк и нервно сглотнул. Неужели авария — не случайность? И дело не в погоде и не в другом водителе, а в нем самом? В том, что он был нетрезв?

«Так это я во всем виноват! Своими руками собственную дочь и жену на тот свет отправил… — пронеслось у него в голове. — Убил… сам… Кристинку… Надюху… Нет, нет, этого не может быть!»

Но память с садистской настойчивостью теперь обнажила перед ним все мельчайшие подробности того вечера. Жара, страстное желание выпить пива, придорожный магазин с толстой продавщицей, жвачка в сочетании с «Антиполицаем», подозрительное выражение лица Нади, темная дорога с редкими фонарями, мерный убаюкивающий стук капель по капоту, состояние полусна-полубодрствования, сплошная стена дождя перед лобовым стеклом, свет фар сзади, рывок в сторону, удар… Калейдоскоп событий вихрем закрутился перед глазами, и трагическая мозаика складывалась в голове все быстрее.

— Господи, что же я… Как же… — забормотал Дима.

Он не мог подобрать слов, не знал, как быть, что говорить, что делать. Все происходящее казалось дурным сном, кошмаром, который скоро закончится, обязательно должен закончиться… Диме отчаянно не хотелось верить в то, что произошло, но он уже понимал, что именно так все и было. Виноват не водитель, ехавший сзади, а его, Дмитрия, состояние. Он сам! Только он и никто другой.

И снова перед глазами возник знакомый белесый туман, но теперь он вызывал не досаду, а ужас. Хотелось бежать, кричать, колотить руками и ногами по постели — все, что угодно, только чтобы больше не видеть этого кошмарного тумана… Тумана, который — Дима откуда-то это твердо знал — скрывал от него Надю и Кристинку. Мертвых Надю и Кристинку. Погибших из-за него.

— Это я, я во всем виноват! — во весь голос выкрикнул Дмитрий. — Я убил Кристину и Надю!

Молоденький следователь вздрогнул от неожиданности и даже привстал, а Полина тотчас отскочила от окна и метнулась к Диме. Но тот ничего этого не замечал.

— Это я убил их! Убил, убил! — Дмитрий перешел на визг, настолько велики были его отчаяние и ужас перед туманом.

— Успокойтесь! Вы ни в чем не виноваты… — забормотал следователь. — Против вас нет никаких обвинений, никаких улик… Анализы…

Полина уже была рядом, она хотела взять Дмитрия за руку, но он решительно вырвал руку, задел стакан на тумбочке, тот упал, разбился со звоном, вода разлилась по полу:

— Оставьте меня в покое! Нет! Лучше убейте меня! Я все равно не смогу с этим жить!

— Дима, перестань! Успокойся сию же минуту! — Полина боролась с ним, пытаясь уложить в кровать, но Дима не сдавался.

Туман немного отступил, но ужасное открытие давило тяжелым камнем. Впервые за все это время казалось, что физической боли уже нет, но на ее место пришла боль душевная, и это было намного страшнее. Дима толком не осознавал, кто находится рядом с ним, бился в истерике, как одержимый бесами бьется на церковном крыльце.

— Ну что вы застыли?! Позовите сестру, быстро! — приказала Полина совершенно оторопевшему следователю, и тот поспешно метнулся к двери.

— Пустите меня, это я! Я их убил! Я был пьян, я угробил свою семью! — продолжал кричать Дима.

— Хватит! Прекрати немедленно! — Полина говорила громко, но почти без эмоций, профессионализм взял верх над волнением.

В палату вбежала медсестра и два врача-мужчины, у одного из них был в руках шприц. Все еще растерянный молодой следователь остался у двери и молча наблюдал, как медики скрутили больного и, ловко задрав рукав его рубашки, поставили укол. Дмитрий тоже почувствовал, как в вену вонзилась игла, и сознание снова начало уплывать куда-то вдаль. И он уже не слышал усталого голоса Полины, которая говорила, обращаясь к следователю:

— Ну, убедились? Теперь довольны? Я ведь не зря предупреждала, что его еще рано допрашивать! Вам лишь бы поскорее дело в архив сдать и галочку поставить! А видите, какую реакцию это спровоцировало? Представляете, что будет, если об этой вашей непростительной ошибке узнает ваше начальство?

— Но вы же сами сказали… — начал следователь, но так и не закончил фразу, потому что Полина жестом остановила его.

— Хорошо, Александр Александрович, — миролюбиво проговорила она, сбавляя тон. — Я погорячилась. Давайте сделаем с вами так…

* * *

— Дима, ты можешь мне объяснить, что на тебя нашло? С чего ты вдруг начал оговаривать себя? — Полина склонилась над ним, держа его за руку.

Дима попытался отнять руку, но это ему не удалось. Тогда он закрыл глаза и тяжело вздохнул. Ему все еще было не по себе, голова раскалывалась, а очертания предметов в комнате расплывались. Больше всего на свете хотелось снова провалиться в спасительное забытье, но это было невозможно, он проспал столько времени, что сейчас вряд ли сумел бы снова уснуть. Разве что ему дадут лекарство или сделают укол. Обсуждать аварию тем более не было никакого желания, но Дмитрий понимал, что избежать разговора все равно не удастся. Не сейчас — так потом, но они обязательно к нему вернутся.

— Полина, я не оговариваю себя… — пробормотал он, чувствуя, что говорить почему-то очень трудно, язык еле-еле ворочается во рту. — Я действительно виноват.

— С чего ты взял? — голос Полины стал жестким. — Никакой твоей вины в происшедшем не было.

— Но ведь я… Я был пьян. Я выпил коньяк по дороге.

Полина шумно вздохнула.

— Боюсь, я поторопилась с выводами, — проговорила она, словно сама с собой, а не обращаясь к нему. — У тебя все-таки не полностью прояснилось сознание, ты путаешь бред и реальность.