Долина в огне - Филипп Боносский

— Misereatur vestri omnipotens Deus...[9] — звучал голос отца Брамбо.

Мерцали огни свечей, бросая отсветы на позолоту подсвечников.

— Amen, — произнес мальчик.

Он перекрестился, стараясь попадать в такт движениям отца Брамбо, и снова повторил:

— Amen.

На мгновение перед мысленным взором Бенедикта вдруг возник спотыкающийся, пьяный отец Дар, и сердце его болезненно сжалось. Раздался заводской гудок; он словно понимал, что проник в церковь, и тоже приглушил голос, призывая к труду нерадивых рабочих, заснувших в церкви с именем Христа на устах. Вой сирены тоже прозвучал здесь тише, не так зловеще; Бенедикт вскинул голову, но сирена уже стихла вдали. Зато он услышал чей-то громкий храп. Он украдкой посмотрел на священника и убедился, что тот тоже слышал. Отец Брамбо начал запинаться и внезапно умолк; в глазах его был ужас. Бенедикт проследил за его взглядом: сквозь кружевной покров дарохранительницы просунула свою острую мордочку мышка. С минуту она оглядывала церковь, а потом юркнула вниз и исчезла.

Бенедикт видел напряженную спину отца Брамбо, его профиль, белую щеку. Крупные капли пота выступили у него на лбу и покатились по щеке; плечи задрожали, как будто он сдерживал рыдания; лицо напряглось; из груди вырвался слабый стон.

Позади них слышалось бормотание — люди продолжали молитву. Бенедикт ждал, но молодой священник не шевелился. Мальчику казалось, что вот-вот случится страшная катастрофа: рухнут колонны, стены и своды, погибнут города...

— Domine, exaude orationem meam[10], — раздался наконец прерывистый голос отца Брамбо.

— Et clamor meus ad te veniat[11], — отозвался Бенедикт.

— Dominus vobiscum[12].

Пламя свечей вдруг заколыхалось, будто кто-то пытался их погасить.

— Et cum spiritu tuo[13].

8

Отец Бенедикта ходил в церковь только на похороны, но никогда не отказывался помочь общине, и если надо было починить крышу церкви, поштукатурить потолок или даже покрасить алтарь, то звали его. В то утро он рано ушел из дому, чтобы сколотить столы для пикника в ореховой роще, где листва, несмотря на налет красной пыли и копоти, все еще была зеленой. Обитатели Литвацкой Ямы решили отпраздновать прибытие отца Брамбо в их приход. Задумано было гуляние и благотворительный базар. Мать Бенедикта заранее насобирала в лесу и на холмах полные корзинки зелени и поймала в силки двух диких кроликов.

Бенедикт помогал отцу мастерить столы. Он держал доски, а отец распиливал и прибивал их. Мальчик краснел от радости, когда отец бросал ему грубовато, но с приметным уважением, как равному: «Подай-ка мне доску... Молоток!.. Принеси гвоздей!» Окружающие шли со всеми вопросами к его отцу, они, не сговариваясь, признавали его своим вожаком. С ним советовались, куда поставить киоски, как развесить фонари, где утрамбовать площадку для танцев. Отец всегда знал, что и как следует делать.

Они даже сложили печь на склоне холма. Протянули проволоку от дерева к дереву и развесили бумажные фонарики. Как по волшебству роща преобразилась, расцвела яркими красками. Вот удивится отец Брамбо! Наверно, глаза молодого священника засияют, когда он придет сюда и увидит, как качаются разноцветные фонарики, пенится в бочках золотистое имбирное пиво, а столы ломятся от кушаний и сладких пирогов. И все это для него! Бенедикт с нетерпением ждал этой минуты, с его губ не сходила легкая улыбка.

В рощу стали сходиться женщины с провизией. Они несли домашние кексы, печенья, блины, пироги, разные колбасы, маринады, прихватили и кислую капусту с тмином в глиняных кринках. Чтобы зажарить козленка, развели костер. Увидев издали свою мать, Бенедикт побежал ей навстречу. Она тащила две больших кастрюли.

— Что там, мама? — осведомился он.

Она бросила на него торжествующий взгляд.

— Я приготовила двух кроликов, — шепнула она. Он улыбнулся ей и взял одну из кастрюль.

— Посмотри-ка, — сказал он, подходя к отцу и приподнимая крышку.

Отец курил крепкую папиросу-самокрутку и, казалось, не расслышал его. Он рассеянно кивнул, глядя куда-то вдаль. Лицо его горело.

— Ступай, — резко сказал он Бенедикту. Мальчик обиженно отошел и понес кастрюлю к столу.

Вся роща наполнилась восхитительными запахами. Маленькие костры горели на склоне холма, над ними вились курчавые дымки. Дети затеяли шумную игру, теперь они будут бегать до самого вечера, пока не свалятся с ног и не заснут, усталые, с разгоревшимися щечками. Пока что они с веселыми криками и смехом сновали среди взрослых. Бенедикт заметил, что его братишка сидит на корточках под столом.

— Что ты там делаешь, Джой? — спросил он.

Джой сердито взглянул на него.

— Сижу! — отрезал он.

Бенедикт оставил его в покое.

И вдруг грянула музыка. Два аккордеона хрипло и призывно заиграли плясовую, старый мистер Гражулис не вытерпел и пустился вприсядку. Он с трудом выбрасывал вперед негнущиеся ноги. Все начали хлопать в ладоши и притопывать по твердой земле. Бенедикт, безотчетно улыбаясь, смотрел на старика, а у того седые волосы разлетались над головой во все стороны, лицо раскраснелось, но ноги ни разу не сбились с ритма. Вдруг аккордеоны перешли на тихую, рыдающую песню, то ли русскую, то ли словацкую, и женщины вокруг Бенедикта начали утирать глаза фартуками. Но вот раздались оглушительные аккорды, и понеслась вихрем бешеная полька. Взрослые оживились, встрепенулись, будто их кто-то укусил; сначала это даже смутило Бенедикта, но скоро он стал покатываться со смеху: его тетка с мужем как угорелые носились по полянке и наконец остановились, выбившись из сил.

Вокруг него все что-то жевали, но Бенедикту не на что было купить еду. Вырученные деньги предназначались для церкви — их передадут отцу Брамбо.

Кто-то тронул его за плечо. Он обернулся и увидел перед собой отца.

— Возьми-ка! — сказал тот, протягивая ему несколько монет. — Купи что-нибудь для Джоя.

— А для мамы?

Отец молча поглядел на него и ничего не ответил. Опустив голову, Бенедикт взял деньги и отправился искать Джоя, но тот куда-то исчез. Он подошел к матери.

— Мама! — сказал он, протягивая ей деньги.

Она спрятала монетки в коробку из-под сигар и положила ему в миску порцию тушеного кролика. Она все время улыбалась. Он отошел от матери, обмакнул хлеб в соус и съел, умиляясь при мысли о том, что это вкусное кушанье приготовила его мать; у него даже слезы на глаза навернулись. Бенедикт отыскал отца.

— Попробуй-ка, папа, — сказал он.

Но отец сердито оттолкнул его.

— Ешь сам... слышишь!

Бенедикт отправился искать брата. Он увидел его издали: Джой играл с козленком, привязанным к дикой яблоне, и Бенедикт не решился подойти к нему, — ведь скоро этому козленку перережут горло. Бенедикт чуть не заплакал при виде оживленной рожицы Джоя, разговаривавшего с козленком.

Музыка все еще играла — «литвацкая музыка», как презрительно сказал бы, наверно, мистер Брилл. И вдруг Бенедикт испугался при мысли, что сейчас сюда придет отец Брамбо. Мальчик почувствовал, что не может здесь больше находиться, и вышел из рощи. Смеркалось. Он пошел тропинкой вдоль кустов бузины к роднику. Навстречу ему попадались женщины и мальчики, его товарищи, с полными ведрами, из которых выплескивалась вода.

Возле родника пахло коровами. Они истоптали всю землю вокруг деревянного сруба, превратили ее в болото. Пахло дождевыми червями и мхом. И даже сюда доносился из-за леса едкий запах горелого шлака.

Бенедикту ни с кем не хотелось разговаривать и, увидев Тони, маленького итальянца, прислуживающего вместе с ним в церкви по воскресеньям, он свернул в лес. Там в тени за деревом стоял его отец.

— Папа! — позвал Бенедикт.

Отец быстро обернулся и жестом велел мальчику уходить, а за его спиной мелькнула фигура какого-то мужчины, который отпрянул назад, в тень. Бенедикт остановился, затем нерешительно двинулся вперед и позвал еще раз:

— Папа! — Он собирался подойти еще ближе, но отец поспешно шагнул на тропу, протянув на прощанье руку своему собеседнику. При свете луны Бенедикт увидел, как их руки слились в крепком пожатии. Вместо того чтобы идти на пикник, мужчина быстро удалился в противоположном направлении. Бенедикт глядел ему вслед — по телу у него пробежали мурашки.

— Пошли, пошли, — строго сказал отец, беря его за плечи и резко поворачивая.

Бенедикт вопросительно посмотрел на отца, но тот ответил ему недовольным взглядом, а затем, будто вспомнив, что следовало бы рассердиться, грозно спросил:

— Почему ты не на пикнике?

Бенедикт пожал плечами, — он не сумел бы объяснить, почему он ушел оттуда. Ему захотелось взять отца за руку, но вместо того он молча пошел рядом с ним. До них все время доносился праздничный гул, а когда они вышли на поляну, всеобщее веселье захватило и их. Ярко горели разноцветные фонарики, озаряя раскрасневшиеся лица и блестящие глаза, и у Бенедикта снова поднялось настроение. Он увидел Тони и на этот раз подбежал к нему и обнял за плечи.