Большая пайка (Часть пятая) - Юлий Дубов

Папа Гриша закивал головой.

– Дорогой ты мой человек! Как ты здорово придумал! У него сколько было? Шесть процентов? Я ему тоже часть отдам. И директор отдаст. Кто у нас там еще?

Ларри промолчал. Это имя папа Гриша должен был назвать сам.

Но папа Гриша не спешил.

– У тебя вроде бы всего два процента? – то ли спросил, то ли уточнил он. – Сколько же ты ему отдашь?

Ларри пожал плечами.

– Я так думаю, что отдам один и восемь, – сказал он. – Это будет правильно. Он заслужил.

– И у тебя всего ноль два процента останется? Ларри кивнул и взглянул из-под густых бровей.

– Значит, и нам в такой же пропорции отдавать? Наклонившись к телефону, Ларри скомандовал:

– Чаю принеси. С лимоном. И бутербродов.

Потом выпрямился и выжидательно посмотрел на папу Гришу.

– У меня восемь процентов, – задумчиво произнес папа Гриша. – И у директора тоже. Значит, если в той же пропорции, то... Погоди, погоди... Это значит, я отдаю семь и два... И директор – семь и два. Всего получается четырнадцать и четыре, да твоих один и восемь... Дай-ка калькулятор. Так! Всего получается шестнадцать и два? Не понял.

Ларри раздвинул желтые усы в широкой улыбке.

– А что тут понимать? У нас перед Заводом был большой долг. Не у меня лично, не у вас, не у Платона. У "Инфокара". Теперь долга нет. Это все он придумал. Опять же – не я, не вы, не директор. Я это так оцениваю. А вы...

Он оставил многоточие висеть в воздухе.

Папа Гриша немного помолчал, размышляя, потом сказал:

– Договор есть?

– Есть.

Ларри небрежно толкнул синюю папку, которая проскользила по столу в сторону папы Гриши. Тот открыл папку, достал договор, внимательно прочитал, вынул из внутреннего кармана пиджака толстую авторучку и размашисто расписался в двух местах.

– Я ведь за директора отвечать не могу, – полуутвердительно, полувопросительно сказал папа Гриша. – Это он сам решать будет.

– Конечно, – согласился Ларри. – В делах каждый сам за себя отвечает. С начала и до конца. Вы его экземпляр договора возьмите с собой. На всякий случай. Вдруг надумает...

Воцарилось долгое и тяжелое молчание. Папа Гриша крутил в ладонях чашку с остывающим чаем. Потом поднялся.

– Ну ладно. Мне еще в правительство заглянуть надо, повидаться кое с кем. Платон будет звонить – передай привет. Он скоро вернется?

– Теперь уже скоро. Очень скоро. Я так думаю. Папа Гриша зябко повел плечами.

– Что про Мусу слышно? – спросил он, всем лицом изображая заботу и скорбь. – Как он там?

– Сейчас трудно сказать, – сумрачно ответил Ларри. – Угрозы для жизни нет. Это точно. А вот все остальное... У него полный паралич, речь отказала... Врачи пока ничего определенного не говорят.

Папа Гриша кивнул головой, постоял немного, о чем-то размышляя, потом тяжело прошагал к двери. Задержался на минуту.

– А ты куда пристроил... всякие мечи, которые мы с директором тебе на прошлый день рождения подарили? Вроде вот тут у тебя стояли?

– Мечи? – удивился Ларри. – Домой отвез. По стенам развесил. На почетных местах. Каждый вечер смотрю на них и вас вспоминаю. И директора. А что?

– Так просто. Вспомнилось... Ну, друг мой, до встречи!

– До встречи, дорогой Григорий Павлович.

Удар мастера

...Этот странный человек давно привлек внимание Леонарди. Несмотря на работающие во всю мощь кондиционеры и приносимую ими прохладу, пассажир постоянно вытирал текущие со лба капли пота.

Леонарди возвращался домой из двухнедельного путешествия по Ближнему Востоку. Странного человека он заметил еще в аэропорту. Странен был не столько он сам, сколько его появление. Леонарди спокойно дожидался своей очереди на регистрацию, как вдруг в зал влетело не менее десятка шестифутовых горилл; четверо из них были в камуфляже, остальные – в черных костюмах, и все без исключения – в черных очках. Горилл сопровождали двое израильских полицейских и еще несколько армейских, державших на изготовку короткие автоматы.

Полицейские и военные заняли позиции у дверей, гориллы выстроили живой коридор, и по нему, быстро семеня короткими ножками, побежал вот этот самый странный человек, который сидел теперь по ту сторону прохода. Он и тогда обильно потел, отчего постоянно промокал лоб большим красным платком и стряхивал с кустистых седых бровей соленые капли, норовившие попасть в глаза.

Когда странный человек пробежал через зал, живой коридор распался: двое горилл ринулись за ним в глубь здания аэропорта, человек пять-шесть рассредоточились по залу регистрации, а двое неторопливой походкой подошли к стойке регистрации первого класса. Там их уже ожидала невесть откуда взявшаяся тележка, на которой громоздились три огромных чемодана. Один из громил присел перед тележкой на корточки и стал внимательно изучать замки чемоданов, а второй пристроился в очередь сразу же за Леонарди и достал из – внутреннего кармана пиджака белый конверт.

Томмазо, заинтригованный этой сценой, успел заметить мелькнувшую под пиджаком гориллы кобуру, из которой торчала вороненая рукоять полицейского кольта.

Когда Леонарди, отойдя от стойки, задержался, засовывая в карман паспорт и посадочный талон, он услышал, как аэропортовская девушка недоверчиво спрашивает у гориллы:

– Простите, как фамилия? Эл Капоне? Это точно?

– Читать умеете? – на вполне приличном английском, но со смутно знакомым акцентом поинтересовался гигант с кольтом. – Там все написано.

"Ого! – удивился про себя Томмазо. – Эл Капоне объявился".

Ни на паспортном контроле, ни в просторном зале ожидания странный человек ему больше не встретился. Леонарди увидел его только в салоне самолета, случайно посмотрев налево.

Странный человек производил жалкое впечатление. Новый белоснежный костюм его был измят, будто он спал в нем несколько суток. Не только под мышками, но и на груди пиджака проступали темные влажные пятна пота. Леонарди показалось даже, что сквозь дурманящий аромат дорогого дезодоранта пробивается отчетливый неприятный запах. Человек сидел, закрыв глаза, и мог сойти за спящего, но Томмазо заметил, как лихорадочно пульсирует синяя жилка на морщинистой шее и как дрожит лежащая на правом колене загорелая рука.

Возникшая сзади фигура, в которой Томмазо узнал гориллу с кольтом, наклонилась к потеющему старику и что-то прошептала ему на ухо. Старик, не открывая глаз, досадливо мотнул головой. Фигура кивнула и бесшумно растворилась в глубине салона. Старик пошарил в боковом кармане пиджака, достал узкий стеклянный цилиндрик, выудил таблетку и засунул ее в рот. Еще несколько таких же таблеток раскатилось по полу.

Либо этот человек был очень болен, либо он находился в состоянии сильнейшего нервного стресса. С учетом увиденного в аэропорту вероятнее всего было второе.

За последнюю неделю Фрэнк натерпелся такого, чего не видел за всю свою богатую событиями жизнь.

С самого начала он не хотел ввязываться в эту идиотскую историю с "Инфокаром". Надо было быть полным кретином, чтобы встать поперек дороги тем, с кем не рисковал портить отношения даже сам Березовский.Не говоря уже о вполне вероятной конфронтации с Ахметом и его молодцами. Не говоря о Ларри, желтые глаза которого виделись Фрэнку в ночных кошмарах.

Да и много ли ему было надо? Деньги на старость есть. Дом на средиземноморском побережье – тоже есть. Хватит на всю семью. Дети, слава Аллаху, зарабатывают достаточно и даже смогли бы поддержать отца на старости лет, если бы в этом возникла необходимость. Но такой необходимости, опять же слава Аллаху, нет и не предвидится. Есть бизнес. Все есть. Тогда зачем он полез в это дело?

Будь проклят тот сын шайтана, который, до смерти перепугавшись налета налоговой полиции– с автоматами и в черных масках, – прибежал к нему, Фрэнку, и закричал в голос, что бизнес накрылся, впереди тюрьма, кассиры давно дают показания, все раскрыто и группа захвата уже садится по машинам. Будь тысячу раз проклят тот час, когда он, Фрэнк, своей рукой снял телефонную трубку, набрал кремлевский номер и стал униженно добиваться хотя бы минутного разговора с большим начальником.

– Фамилия ваша как? – придирчиво вопрошал капитан-порученец.

– Вы передайте, уважаемый, что это Фрэнк Мамедович звонит, – дрожащим от волнения голосом умолял Эл Капоне. – Он меня помнит. Фамилию сказать не могу, она у меня очень трудная.

И клял в душе друзей-остряков, навязавших ему фамилию коропя американских гангстеров.

Большой начальник выслушал просьбу Фрэнка об аудиенции, подумал и охотно согласился встретиться вечером в "Царской охоте". Закусывая замороженную до зубной боли водку свежайшей семгой самого что ни на есть лучшего посола, начальник выслушал печальную историю и определил:

– Законы надо соблюдать, Фрэнк Мамедович. Для того мы и стоим на страже государственных интересов. Так-то вот. А нарушать законы у нас никому не позволено. Ни вам, понимаете ли, ни мне, ни даже Борису Николаевичу. Так что будем делать?