Гибель «Курска». Неизвестные страницы трагедии - Владимир Шигин

В училище, помимо английского языка, изучил немецкий и принялся за испанский. Увлекался музыкой. Прекрасно пел, играл на гитаре, на фортепиано прекрасно исполнял “Лунную сонату” Бетховена. Серьезно увлекался русской православной архитектурой и зодчеством. Каждый курсантский отпуск проходил по заранее составленным им маршрутам: то Золотое кольцо, то Вологодский край. Составлял большие альбомы с фотографиями всех православных храмов. Был внимательным и заботливым сыном, братом, дядей. Очень любил и уважал родителей. Считал, что они достойны лучшей жизни… В свой первый и последний отпуск с Севера Саша приезжал в апреле 2000 года. За месяц до этого принял должность командира радиоразведки на “Курске”. Был очень доволен, что попал на самую ходовую лодку. Трудно писать о Саше в прошедшем времени. Прошло уже больше полгода, а наша боль не утихает…»

Из воспоминаний отца Александра Валентина Александровича: «Когда приехал в августе в Видяево, в Доме офицеров встретился с командиром “Даниила Московского”, на котором первоначально служил Саша. Он, узнав, что я его отец, настолько был взволнован, что не мог скрыть своих слез. Говорил, что за все годы его службы ему первый раз попался специалист с таким уровнем подготовки, который за восемь месяцев своей службы на лодке оставил о себе самую добрую память… В начале апреля Саша, неожиданно для нас, приехал в свой первый и последний отпуск, который пролетел для всех нас, как одно мгновение. Уехал обратно он со своей невестой Наташей, которую повез показать Север. Последний раз Саша позвонил 5 августа. Коротко рассказал о делах. Обещал перезвонить через недельку. 12 августа у нас с женой почему-то не делались никакие домашние дела. Была какая-то тяжесть на сердце, мучила бессонница. А когда 14 августа по радио на работе услышал о “Курске”, что-то оборвалось внутри… В Видяево вылетели с женой, Сашиной невестой, дочкой и двумя моими сестрами. Наверно, благодаря этому мы и выжили в те трагические дни. Когда зашли в Сашину квартиру, нашли во всем порядок. На веревке висела постиранная форменная рубашка. На диване лежала раскрытая книга “О предотвращении столкновений судов в море”… Нам бы очень хотелось написать книгу о Саше, и материала вроде бы достаточно и желание наше велико увековечить, таким образом, его светлую память». Пройдет несколько лет и такая книга будет написана.

Как знать, может быть, пройдет совсем немного времени и новое поколение наших моряков прочтет книгу о Саше Гудкове, блестящем офицере российского флота, героически погибшем на самом взлете своей жизни и службы.

* * *

Во время моего пребывания в Видяево один из офицеров штаба дивизии подводных лодок, подойдя, протянул мне несколько листов бумаги.

– Посмотрите! – сказал он. – Это написал Сережа Тылик!

Вечером в местной гостинице «Урица» я прочитал стихи. Написанные, быть может, не слишком профессионально, они были по-юношески искренни и честны. Одно из них особенно поразило меня. Вольно или невольно, но в нем автор буквально предугадал свою страшную судьбу…

Я уходил тогда надолго, а ты осталась на причале.Но море синее и чайки навек с тобой нас повенчали.Всем нам в жизни тяжело: ты на берегу, я – в море.И осталось поделить меж девчонок горе.Сколько их, любимых, не дождались до концаИ домой им присылали горького гонца.Лист бумаги черно-белой со значками в полеИ отныне поселилось в нашем доме горе.Я ведь был таким красивым, молодым и сильным.А пришел домой в гробу. Пахнуло холодом могильным.И осталась ты вдовой в свои-то двадцать лет.Лишь мерцает тусклым светом траурный портрет…

Знакомясь с биографией Сергея, я вспомнил судьбу другого поэта-подводника, и от этого сравнения невольно стало не по себе. В ноябре 1941 года на подводной лодке Балтийского флота Л-2 погиб лейтенант Алексей Лебедев. Как и Сергей Тылик, Алексей Лебедев тоже был штурманом. Ценя его талант, начальники предлагали Лебедеву остаться на берегу, но он был настоящим подводником и ушел в боевой поход. Незадолго до своей гибели Алексей Лебедев написал свое, пожалуй, самое знаменитое стихотворение:

… И если пенные объятья нас не отпустят в смертный часИ ты в конверте за печатью получишь весточку от нас,Не плачь! Мы жили жизнью смелой, умели храбро умирать.Ты на штабной бумаге белой об этом сможешь прочитать.Переживи внезапный холод. Полгода замуж не спеши.А я останусь вечно молод, там, в тайниках твоей души.И если сын родится вскоре: ему одна стезя и цель,Ему одна дорога – море, моя могила и купель.

Как перекликаются эти строки с пророческими стихами Сергея Тылика, как схожи трагические судьбы двух поэтов-штурманов.

Сергей Тылик, как и старпом «Курска» Сергей Дудко, вырос в Видяево. Отец Николай Григорьевич – капитан 1-го ранга, старый подводник. В свое время служил вместе с заместителем командира «Курска» по воспитательной работе капитаном 2-го ранга Шубиным. После окончания училища подводного плавания Сергей снова в родном гарнизоне.

Из служебной характеристики старшего лейтенанта С.Н. Тылика: «Развито логическое мышление. Умеет и любит работать самостоятельно. Вежлив. Отзывчив. Настойчив в достижении поставленных целей. Способен отстаивать свою точку зрения. Любит ВМФ».

Да, он на самом деле любил флот и подводные лодки, среди которых прошло его детство, управлять которыми он учился в знаменитом Ленкоме и на борт одной из которых вступил после его окончания. Он о многом мечтал, ибо был романтиком, писал стихи о любви и море, о северных ветрах и женской верности, он о многом мечтал и очень многого так и не успел.

Рассказывает капитан 1-го ранга Сергей Ежов: «Сережу Тылика знал со дня его рождения. С его отцом мы много лет служили бок о бок и дружили. Сережа был большая умница. Всегда побеждал на всевозможных областных олимпиадах по физике и математике. Мог поступать в любой вуз, но выбрал флот. Очень порядочный, добрый и отзывчивый мальчик. В совершенстве владел компьютером. Сам составлял программы. Как истинный северянин любил ходить за грибами и рыбалку. Все время вижу перед собой его улыбающееся лицо и не могу представить его мертвым…»

* * *

С Женей Родионовой я познакомился в Видяево на поминальном вечере. Буквально через час мне надо было уезжать в Североморск. Договорились, что воспоминания о своем муже Мише она пришлет мне письмом. И вот, наконец, пришел толстый конверт сразу с несколькими письмами. Женя написала сама, написала Мишина сестра, написали его друзья. Они писали честно и безыскусно, писали так, как было, писали, как помнили. Наверное, никакой писатель не сможет так проникновенно рассказать о человеке, как те, кто его по-настоящему любил. А потому в рассказе о Михаиле Родионове я решил ничего не менять. Пусть о нем скажут прежде всего его близкие.

Сергей Фалеев написал письмо о друге и сослуживце в настоящем времени. Для него Миша просто ушел в море: «Михаил младше нас по выпуску на год. Вместе с ним мы служили четыре года. Службу любит и этого не скрывает. Аккуратен во всем. Придерживается принципа: “Занимая должность, нужно знать все, что входит в твои обязанности”. Поэтому изучает матчасть дотошно, иногда даже излишне. Постоянно стремится принимать решения исключительно самостоятельно, подчеркивая, что делает это на основе своих знаний. Если ошибается, то свое мнение, хоть и неохотно, но меняет. Но если чувствует свою правоту, то спорит до последнего, хоть с командиром. Очевидно, что хочет сделать карьеру офицера, в исключительно хорошем смысле этого слова. На “Курск” перевелся для приобретения опыта плавания в условиях боевой службы, который необходим для должности командира радиотехнической боевой части. Хорошо ориентируется в сложной обстановке. К друзьям и подчиненным требователен ровно настолько, как и к себе. Охотно помогает молодым сослуживцам в освоении матчасти. Недоволен, когда замечает пассивность и инертность. Хорошо воспитан. Это сразу же бросается в глаза…»

Я прекрасно помню Мишиного дедушку – капитана 1-го ранга Михаила Михайловича Четверякова, уважаемого всеми офицера-фронтовика, преподававшего в моем родном Киевском высшем военно-морском политическом училище. Мог ли когда-нибудь представить себе он, что сдающий ему очередной зачет старший курсант Шигин будет спустя двадцать лет писать книгу о его погибшем внуке? Мог ли подобное представить себе я, глядя на экзаменующего преподавателя? Как извилисты и необычны переплетения морских судеб, как узок и тесен наш флотский мир… Об отце Миши Родионова я тоже слышал давно. Будучи севастопольцем, я всегда переживал за судьбу родного города. А потому, когда украинские власти начали «приватизировать» севастопольские военно-морские училища, я, как и все российские офицеры, с болью следил за разворачивающейся трагедией. Именно капитан 1-го ранга Олег Родионов, кубанский казак и боевой комбриг, прошедший Анголу, Йемен и Египет, совершил поступок, который под силу только настоящему офицеру. Начальник первого факультета отказался переприсягать Украине и подчиняться новоявленным самостийным начальникам. Прибывшему киевскому генералу он сказал прямо в лицо: