Узнать по глазам. Истории о том, что под каждой маской бьется доброе и отзывчивое сердце - Ярослав Андреевич Соколов

бывают пациентки «я сама медик». Это значит, гардеробщица в поликлинике или ветеринарная медсестра.

Так вот, «Медик из Сеченовского университета рассказал всю правду о коронавирусной инфекции». Дальше два абзаца воды, и потом выдернутая из контекста одна моя фраза, что коронавирус не имеет лечения.

Каждый зарабатывает деньги по-своему. Хороший гонорар, наверное, человек получил за этот копирайтинг».

Чернобыль сегодня

«Мы действительно неожиданно для себя попали в абсолютно непредсказуемую ситуацию, которая развивается по странным законам. Ситуация действительно внезапная, неожиданная, с которой никто не сталкивался раньше. Я бы даже, наверное, сравнил ее с Чернобыльской катастрофой.

Нынешние инфекционисты, эпидемиологи тоже выглядят довольно беспомощно. С чем они имели дело? Максимум с какими-нибудь вспышками дизентерии в солдатских коллективах. Наверное, самые старые помнят эпидемию холеры на юге России в 1970 году. Но они уже давно на пенсии.

Многие люди, которые сейчас принимают решения, у меня вызывают восхищение, потому что я понимаю, в условиях какой неопределенности эти решения приняты. Они несут за это ответственность и понимают, что могут навлечь на себя всенародный гнев. Но кто-то же должен решать.

Да, эта история действительно очень похожа на Чернобыль. В силу своих семейных обстоятельств я довольно много об этом знаю. И история продолжается. Мы совершенно не понимаем, чем и когда это закончится. То ли через несколько месяцев, то ли через пару-тройку лет».

Оптимизация — не проблема

«Не знаю, сколько в рамках оптимизации у нас сократили коек, но считать, что если бы у нас было их на 20 тысяч больше, то мы бы все это мягко проскочили, неверно, причина такого аврала вовсе не в койках.

Нынешняя пандемия — абсолютный нежданчик. Это такая вещь, которая бывает раз в сто лет. Настоящая катастрофа, непредсказуемая, непредвиденная. И невозможно прогнозировать систему здравоохранения с учетом данной ситуации.

Можно подумать, что все остальные системы были к этому готовы. К примеру, какая-нибудь банковская.

Медицину оптимизировали, а у всех остальных систем есть какой-то резерв, что ли, на это дело? Конечно, нет.

Дело не в кроватях как таковых, поставить кровати — не проблема. Что, пять тысяч кроватей найти сложно? Вон выставочные центры перепрофилировали под госпитали. И врачей можно мобилизовать, рекрутировать. И когда говорят про закрытые больницы, все это чепуха на постном масле.

Проблема в кислороде и проблема в реанимационных койках. Можно, например, открыть госпиталь, поставить 10 тысяч кроватей. Но если там не будет кислорода, если там не будет реанимации с ИВЛ, то это будет не госпиталь, это будет площадка агонирующих.

Естественно, держать в мирной жизни в пять раз больше реанимационных коек, чем их нужно, на случай, а вдруг пандемия, никто не будет.

В самых пострадавших странах коллапс был именно с реанимационными койками, с кислородом, с аппаратами ИВЛ.

Я человек весьма либеральных взглядов, но вот эти передергивания, что все беды из-за оптимизации, я абсолютно не приветствую.

Все лечат одну болезнь.

За время пандемии я уже успел поменять место работы. Когда мы открылись, я был прикомандирован в приемное отделение — на тот момент довольно сложный участок работы: одновременное массовое поступление пациентов по скорой помощи, из которых выстраивались те самые очереди. Обязанности: быстрая оценка тяжести; отсев тех, кто приехал не по профилю; маршрутизация пациентов; для некоторых какая-то незамысловатая первая помощь. Две недели я там работал.

Потом, когда снизился поток пациентов, и необходимость большого количества сортировочных бригад в приемном отпала и стали заболевать сотрудники в обычных отделениях, я перешел в обычное отделение стационара.

Но независимо от этого все начинается одинаково — со знаменитого СИЗ — аббревиатура, ставшая известной на всю страну. Средства индивидуальной защиты. Ты переодеваешься в «зеленой зоне», надеваешь этот костюм и идешь в «красную зону».

А там происходит почти то же, что и в мирное время: палаты, больные, обходы, назначения, оценка тяжести, назначение дополнительных исследований, получение анализов, интерпретация анализов, коррекция назначений. Регламенты работы те же самые. То же ведение историй болезни.

Только если раньше в ЛОР-отделении лечили гайморит, в травматологии лечили остеоартрит, в кардиологии — нарушение ритма, то сейчас все лечат одну-единственную болезнь, которая называется COVID-19.

Мы университетская клиника, обычно в мирной жизни у нас поступлений по скорой помощи нет. А сейчас в течение суток могут привезти пациентов, ты их принимаешь. Такая «скоропомощная» работа городской больницы происходит только по инфекционному профилю.

Первичный анализ вновь поступивших довольно незамысловат. Достаточно короткий сбор анамнеза, так как анамнез для данной инфекционной болезни типичен: заболел пять дней назад, температура повысилась, лечился тем-то, безрезультатно. Все просто.

И есть несколько показателей, на которые мы ориентируемся для оценки тяжести состояния пациента. Во-первых, это сатурация — насыщение крови кислородом, которая оценивается при помощи пульсоксиметра. И первое, что я делаю одновременно со «здравствуйте», — цепляю новоприбывшему на палец пульсоксиметр. Через несколько секунд я получаю один из важнейших показателей состояния пациента. Если сатурация низкая, значит, как минимум я должен этого пациента как можно быстрее разместить в палату, где есть кислород. Если сатурация высокая, то можно выдохнуть и перейти к следующим замерам: температура, частота пульса, частота дыхания, давление, изменения на кардиограмме, сопутствующие заболевания, изменения на КТ. Всем больным обязательно делают компьютерную томографию, и мы оцениваем тяжесть поражения легких по КТ.

Кстати, в некоторых странах в основном делают рентген. А Москва живет богато. Нас даже упрекали, что в Москве очень много томографов. В Москве договорились всем делать КТ. Думаю, это правильно и хорошо. Компьютерная томография делается очень быстро, буквально две минуты — у нас высокоскоростные томографы. И ты получаешь картиночку как в атласе, с очень высоким разрешением и настолько характерную, что даже студент через несколько дней работы обучается ее безошибочно читать».

По собственному желанию

«Да, студентов много. Это наша палочка-выручалочка. Они на разных должностях: работают и медсестрами, и санитарами. На них очень многое держится. Мы им очень благодарны. И все они с первого дня исключительно добровольцы.

Выбор был и у меня, да еще какой — я же работаю на кафедре, студентов учу. Мог бы вообще дома сидеть, преподавать по Zoom.

Я все-таки врач. Как я могу оставить людей, с которыми двадцать лет проработал бок о бок, и сказать: «Нет, ребят, вы работайте, а я буду со студентами заниматься»?

В плане обеспечения у нас все организовано на высшем уровне. Все-таки крупная клиника 1 медуниверситета. И на открытие было много всего закуплено. Надо