Fashionopolis. Цена быстрой моды и будущее одежды - Дана Томас

после катастрофы в «Рана Плаза».

Мой вывод: и да и нет.

Начнем с «да».

За пять лет на 1600 фабриках было устранено 97 тыс. нарушений правил безопасности, таких как запертые двери, отсутствие пожарных выходов и опасная проводка. Правительство закрыло 900 фабрик, не соответствующих стандартам.

За неделю до моего визита Центр Стерна по вопросам предпринимательской деятельности и прав человека при Нью-Йоркском университете опубликовал исследование, согласно которому на ремонтные работы для «устранения оставшихся угроз безопасности труда» в швейных мастерских Бангладеш требуется еще $1,2 млрд, и призвал к созданию целевой рабочей группы для контроля над выявлением и исправлением этих нарушений[188]. Соглашение только что было продлено на три года, и появились признаки улучшения ситуации.

Я увидела перемены к лучшему собственными глазами на работающей в соответствии с Соглашением фабрике под названием Rizvi Fashions Ltd. («Ризви»). Шестиэтажное здание с розовато-лиловой штукатуркой по дороге на Савар было построено в 2014 г. Шакилом Ризви, бывшим президентом фондовой биржи Дакки. На фабрике более 2000 работников обслуживают 1450 машин и выпускают 2–2,5 млн предметов одежды в месяц.

Чистота и безопасность на фабрике поражали. Бригады мужчин и женщин, преимущественно моложе 30 лет, производили сизые хлопковые плавки Primark, ярко-розовые флисовые шорты для бренда Deltex Organic с оборками понизу и белые хлопковые майки для Fruit of the Loom. Все, начиная с рабочих за швейными машинами до инспекторов по качеству, в масках, предотвращающих попадание волокон ткани в дыхательные пути. Женщины в хиджабах безостановочно толкали по проходам широкие самодельные механические щетки вроде швабр, добиваясь безупречной чистоты. Яркие лампы дневного света, к тому же окна во всю стену пропускали внутрь много солнечного света. Огромные вентиляторы обеспечивали циркуляцию воздуха и охлаждали его: хотя температура снаружи уже поднялась выше 38 ℃, в помещении было комфортно.

На момент сдачи в эксплуатацию фабрика соответствовала принятым в то время в Бангладеш нормам безопасности, что означало открытые свисающие с потолка провода и игнорирование норм пожарной безопасности. Затем цех проинспектировали на предмет соответствия требованиям Соглашения, и ситуация изменилась. Теперь проводка изолирована и закрыта кожухом. Появились высокотехнологичная пожарная сигнализация, аварийное освещение, стойки с огнетушителями, топоры и шлемы, ежемесячные учебные тревоги, пожарные команды с начальниками в специальных флуоресцентных желтых жилетах, так что рабочим легко их заметить. Одна пятая штата работников обучаются основам оказания первой помощи, пожаротушения и спасательных работ в местном отделении пожарной охраны. «Процесс идет», – сказал мне во время прогулки по цеху Анвар Хоссейн, менеджер по вопросам соответствия требованиям.

По сравнению с потогонными мастерскими здесь были и другие плюсы: финансируемая компанией столовая, где работники могут купить сэндвичи и напитки по себестоимости, медпункт, детский сад. Когда я заглянула туда, там играли годовалая малышка и семилетняя девочка, дочери двух швей. Фабрика закрыта по ночам и в пятницу – в священный для мусульман день.

Затем Хоссейн провел меня через автостоянку на «насосную станцию» – отдельно стоящее здание с современной гидравлической системой, соединенной с частным подземным водохранилищем почти на 700 м3, – предмет гордости Хоссейна и его команды.

Меры предосторожности, принятые в соответствии с Соглашением, оправдывают себя: на фабрике «Ризви» ни разу не было пожара.

Но это не означает, что в Бангладеш больше не осталось потогонных мастерских.

«Я видел места и похуже, – сообщил мой сопровождающий, когда мы добрались до одной из подпольных мастерских Дакки. – Мы только что проехали мимо нескольких, которые куда хуже».

Расположенная в мрачной подворотне фабрика, которую мы собирались осмотреть, была построена в начале 2000-х гг., но пребывала в столь плачевном состоянии, что выглядела вдвое старше. Четыре охранника в униформе – пожилые люди, не слишком грозные на вид, – сидели за небольшим столом у входа. Салам алейкум, то есть «Мир вам», обратился один из них ко мне, подняв руку к лицу и слегка кивнув.

Мы поднялись по единственной в здании лестнице через фойе первого этажа. Заляпанные грязью стены не поддавались описанию.

Нас пригласили на чай с начальником и его командой. Мне предложили старый деревянный стул с облупившейся краской, а моему переводчику достался пластиковый. Начальник расположился за столом с ламинированной столешницей на потрепанном вращающемся стуле, обтянутом розовым кожзамом, из боковых швов которого торчал наполнитель. Складывалось впечатление, что всю офисную мебель нашли на улице.

В комнату тихо проскользнула хрупкая девушка с широко посаженными глазами, облаченная в пурпурное сари и оранжевый хлопковый хиджаб.

«Она совсем юная», – шепнула я.

«Лет пятнадцать», – так же тихо ответил переводчик.

После пятиминутных переговоров нашего посредника с боссом нам устроили экскурсию. Лестница – единственный выход – была заставлена большими коробками с товарами, приготовленными для отправки в Россию. На стене лестничной площадки висел большой плакат с заголовком «Программа социальной ответственности бизнеса», в котором на бенгальском и английском языках перечислялись все правила охраны труда и техники безопасности, которым предприятие якобы следовало. «Это обман», – прошептал посредник.

Возле двери стояли красные пожарные ведра, до краев набитые мусором, большие черные пластиковые баки для воды были треснувшими и полупустыми. Мы вошли в швейный цех – длинное мрачное помещение со слабым освещением. Более ста рабочих всех возрастов – некоторые явно подростки – сидели за видавшими виды швейными машинами, отшивая одежду в неистовом темпе. Как и девушка, которую я видела ранее, женщины были одеты в сари и платки ярких цветов. Все были босыми. Ни одной медицинской маски, несмотря на развешанные по стенам плакаты «Безопасность прежде всего!» и «Надевайте маски!». Оголенная проводка. Решетки на окнах с преимущественно разбитыми стеклами. Пол завален обрезками ткани, обрывками ниток и грудами готовой одежды. Жара невыносимая – более 38 ℃. Небольшие вентиляторы гоняют пыль, но не дают прохлады.

Еще несколько этажей здания были отведены под специализированные цеха. В отделочном цехе на столах лежали горы черных джинсов. Молодые женщины и мужчины стояли босиком на кусках картона и осматривали джинсы, обрезая торчащие нитки и исправляя другие мелкие дефекты. В раскройном цехе рабочие от руки чертили и вырезали выкройки, вместо того чтобы использовать компьютеризированные системы, что на сегодняшний день повсеместно применяется на фабриках, работающих легально. Рулоны ткани, как попало разбросанные по полу, создавали дополнительные препятствия, затрудняя выход в случае пожара. Раскройщик, парень лет двадцати, худой до такой степени, что выглядел недоедающим, орудовал старым электрическим вертикальным раскроечным ножом, быстро двигая им по 12-сантиметровым стопкам денима справа налево. На его левой руке была перчатка из металлической сетки, будто она могла защитить пальцы от ножа. На современных фабриках раскрой ткани автоматизирован.

Когда мы вышли на улицу, посредник рассказал, что фабрикой владеет чета офтальмологов, которые никогда ее не посещают. Он сообщил, что на фабрике