Сачлы (Книга 2) - Сулейман Рагимов

Дагбашев тоже глянул в окно:

— А почему он спит там? Ведь он замещает секретаря. Эх, горе-заместитель!..

— Не спит он — думает, размышляет, прикидывает, по какому пути пойти… Смотри, как закутался в бурку, делает вид, будто спит. Эх, оборванец!.. Меня не проведешь…

— Какой прок от такого?! — скривился Дагбашев. — Он робок, трус… Даже на воду дует — как бы не обжечься!

— Нам именно такой и нужен. На воду дует, говоришь? Пусть дует. Он не то, что твой Нейматуллаев! Тот по горло в грязи — буйвол! Стоит ему шевельнуться от него на сто верст несет нечистотами. Слушай меня, мы должны постепенно отдалять от себя таких, как этот Нейматуллаев. А таких святых имамов, как этот Мадат, надо приближать к себе. Ты понял меня?..

— А вдруг Заманов не умрет? — с тревогой спросил Дагбашев.

Субханвердизаде постучал легонько пальцем по лбу Дагбашева.

— Почему это он не умрет? Думаешь, мы зря отдали его в руки этого коновала?! Должен умереть!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Толпа сельчан, собравшаяся у фельдшерского пункта, загудела. Люди увидели группу всадников, которые скакали со стороны деревни. Начали строить предположения:

— Кто такие? Откуда?..

— Кажется, ГПУ!.. Видишь, мчатся вихрем…

— Говорят, они были в соседнем районе. Преследовали бандитов… Зюльмат хитрый, не сидит на одном месте.

— Интересно, придет в этом году конец Зюльмату? Ловко действует. То в одном районе пограбит, то в другом. Его здесь ищут, а он там. Там начнут искать, а он уже назад перебрался. Если с Зюльматом не покончат в этом году, он совсем сбесится. Другие грабители тоже распоясались, действуют под маркой Зюльмата. Воруют коров, овец, коз…

— Да, воров в районе развелось. Верно говорят: лиса прибежит, вспорет брюхо козе, а все волка проклинают.

— Глядите, глядите вон сам Гепену!

— Да не Гепену — ГПУ! Разве это имя?..

— А вот Годжа-оглу! Великан человек…

— Смотрите, а это безбожник Мешинов Худакерем!

Впереди всех скакал Годжа-оглу, богатырского сложения, с винтовкой за плечами. Гимнастерка на его мощных плечах взмокла от пота. Он, как только услышал о ранении Заманова, вскочил на коня и помчался в райцентр. По дороге ему встретился отряд Балахана. Годжа-оглу присоединился к нему.

В пути они разговорились.

— Я более десяти лет работал на одном нефтепромысле с Сейфуллой, рассказывал Годжа-оглу. — Спали с ним в одном бараке, ели из одной миски. И хозяевам показывали один общий кулак. Сейфулла умел сплачивать рабочих, был хорошим организатором, чутким товарищем. Я не хочу верить тому, что болтают… Не мог Сейфулла полезть к женщине в доме, где его приняли.

Смуглый чернобровый Балахан скупо отвечал:

— Посмотрим… Посмотрим…

— Не верю!.. Не верю!.. — твердил Годжа-оглу. — Ведь Сейфулла двадцатипятитысячник. Настоящий большевик…

— На месте разберемся, побереги свои нервы, — успокаивал его Балахан.

Годжа-оглу скрипел зубами:

— Не успокоюсь, пока не задушу его убийцу вот этими руками!

Когда они подскакали к фельдшерскому пункту, из дома вышел Субханвердизаде, поспешил навстречу Балахану:

— Наконец-то!.. Я так ждал тебя!.. Все глаза проглядел. — Когда Балахан спрыгнул с коня, отвел его в сторону. — Ах, как хорошо, что ты уже здесь!.. Слушай, дорогой, ты — наш, с тобой можно говорить откровенно. Скажи, разве можно было оставлять бандиту винтовку?! А ведь я столько раз говорил! Кто послушал меня?! — Он зашептал на ухо Балахану: — Дело серьезное. Ты должен все расследовать. Только будь осторожнее, так как Гиясэддинов… — Субханвердизаде умолк, глянул по сторонам и отвел Балахана еще подальше от его людей. — Я говорю, будь поосторожнее. Дело очень неприятное, чреватое всякими последствиями. Боюсь, свалят, как говорится, с больной головы на здоровую… Пойми, могут сказать, что оружие Ярмамеду дал ты, Балахан. Ты ведь знаешь, у каждой палки есть два конца. Любое дело можно представить и так и эдак… Да, будь очень осторожен. На этого татарина положится нельзя, он может все свалить на тебя одного.

Балахан поморщился:

— Не надо учить нас, товарищ Субханвгрдизаде. Мы сами хорошо знаем свое дело. Пойдемте лучше к Заманову.

— Погоди. Я преклоняюсь перед нашими органами. Но осторожность украшает джигита, так ведь говорят? Я не хочу, чтобы мой друг оказался запятнанным. Ведь ты сейчас вместо татарина. Смотри!..

— Мне нечего опасаться.

Балахану хотелось поскорей отделаться от Субханвердизаде. Но тот прилип к нему, как репейник, — не отдерешь.

— Осторожность!.. Прежде всего осторожность!.. Покушение на Заманова дело нешуточное. Кто знает, как все обернется? В жизни все большие беды начинаются с малого. Например, упала спичка на солому — и всю скирду спалила.

Балахан рассмеялся:

— Какая солома?.. Какая скирда?.. Перестань говорить ерунду! Что мы дети?! Мы в своих делах разберемся без посторонней помощи.

— Ты не смейся! Надо срочно принимать меры, не то этот смех обернется тебе слезами. Ты же наш парень, у тебя есть отец, мать, "жена, дети, братья, сестры… Откуда у тебя такая беспечность?! Почему этот казанский татарин должен принести тебя в жертву себе?! Спихнет в колодец, а сам наверху будет кейфовать да посмеиваться.

Балахан, теряя терпение, сердито уставился на Субханвердизаде:

— Что ты болтаешь?! За кого ты принимаешь нас?! Мне твои шутки не по душе. Я чекист.

— Вот-вот, потому-то я и люблю тебя как родного брата. Именно поэтому я и предупреждаю тебя: будь осторожен, решая вопрос с винтовкой Ярмамеда. Пойми, ведь я тоже человек немаленький, и у меня есть ответственный пост. Значит, я кое-что знаю. Понятно тебе?..

К ним подошел великан Годжа-оглу. Он был мрачнее тучи. Спросил:

— Ну, вы идете, товарищ Балахан?.. Я управился с лошадьми, дал им травы… Пошли к Сейфулле.

Субханвердизаде посмотрел долгим взглядом на Годжу-оглу, поманил пальцем и, когда тот приблизился к нему, сказал с таинственным видом:

— Подойди, дорогой, подойди поближе… Ты ведь еще до революции знал беднягу Сейфуллу. Как же это ты не вразумил его?.. А теперь вот нам приходится страдать, расхлебывать кашу… — Он по привычке глянул вправо, влево, понизил голос: — Между нами говоря… Это ведь глушь… Здесь живут наивные люди — как дети… Скажем, хочет человек воды напиться, взял из рук чьей-нибудь жены чашку с водой, а муж уже думает: почему это жена так старательно вытирала чашку и почему это он одним махом опорожнил ее? Про Ярмамеда я уже не говорю дикарь!..

Годжа-оглу, пропустив мимо ушей слова Субханвердизаде, повернулся к Балахану:

— Так ты идешь? — И направился один к дому фельдшера. Субханвердизаде кивнул на Годжу-оглу:

— Обрати внимание, Балахан… Разве это друг?.. В гражданскую войну я похоронил одного родного брата и двух двоюродных ни одной слезинки не уронил из глаз. Но вчера вечером я рыдал, как ребенок… Правда, скажу тебе откровенно, лично я хотел бы умереть в бою — почетной, геройской смертью… Не так!.. Не из-за какой-то деревенской бабы, горянки. Между нами говоря, мы должны как-то объяснить это местным жителям, придать этому делу определенную окраску. Надо прямо-таки ребром поставить вопрос о женской эмансипации. Скажем, что было совершено покушение на бывшего пролетария, представителя рабочего класса, и тому подобное…

Балахан, ничего не ответив, пошел вслед за Годжой-оглу. Субханвердизаде поспешил за ними. Старый фельдшер встретил их на веранде, предупредил:

— Только, пожалуйста, потише… Осторожненько… Раненый все время бредит… Потише, товарищи…

Они вошли. Годжа-оглу склонился над Замановым:

— Ничего, Сейфулла, дорогой дружище, все будет хорошо… Мы вылечим тебя… Ты слышишь меня, Сейфулла? Кажется, Заманов узнал друга, забормотал:

— Да, да… Подумаешь… Всего один… один… из двадцати пяти… тысяч… Только… найдите убийцу… убийцу, чтобы не скрылся…

Субханвердизаде сжал локоть Балахана:

— Ты посмотри, посмотри, какое сердце!.. Сердце настоящего большевика!.. Вот это человек!..

Балахан, пройдя к ногам раненого, вынул из кармана записную книжку, начал писать что-то. Субханвердизаде не спускал настороженных глаз с его быстро движущейся руки.

Заманов говорил:

— Вспомни… мы звали тебя, Годжа… Помнишь?.. Свистки, гудки… После того… нам смерть не страшна… Только… Годжа… эта предательская пуля… Обидно…

— Кто стрелял в тебя, Сейфулла? — спросил Годжа-оглу. По щекам его текли слезы.

— Не знаю…

— За что?

Заманов перевел взгляд на Балахана, чуть шевельнул головой:

— Пусть… они… найдут… пусть… никто…

Его бормотание сделалось невнятным.

В глазах старого фельдшера застыл испуг. Он понял — началась агония. Вот губы Заманова перестали двигаться, взгляд застыл. Фельдшер склонился над ним, затем поднял голову и сдавленно произнес: