Кролики и удавы - Искандер Фазиль

– Прекрасный возраст, – поддержал я, как мог, семейную тему.

– Все понимает, несмотря что девочка, – с обидой заметил он.

– Это большая редкость, – сказал я, – тебе просто повезло, Валико.

– Да, – согласился он, – для нее мучаюсь. Но не думай, что жалуюсь, с удовольствием мучаюсь, – добавил он.

– Понимаю, – сказал я, хотя уже ничего не понимал.

– Не понимаешь, – догадался Валико.

– Почему? – спросил я и вдруг заметил, что ясные голубые глаза Валико стекленеют.

– Чтоб я этого невинного ребенка сварил в котле для мамалыги…

– Не надо! – воскликнул я.

– Сварил в котле для мамалыги, – безжалостно продолжал он, – и съел ее детское мясо своими руками, если ты мне не скажешь, для чего козлотуры, хотя я и сам знаю! – произнес он с ужасающей страстью долго молчавшего правдоискателя.

– Как для чего? Мясо, шерсть, – пролепетал я.

– Сказки! Атом добывают из рогов, – уверенно произнес Валико.

– Атом?!

– Точно знаю, что добывают атом, но как добывают, пока еще не знаю, – сказал он убежденно. Теперь на губах его снова играла загадочная полуулыбка человека, который знает больше, чем говорит.

Я посмотрел в его добрые, голубые, ничего не понимающие глаза и понял, что переубедить его мне не под силу.

– Клянусь прахом моего деда, что я ничего такого не знаю! – воскликнул я.

– Значит, вам тоже не говорят, – удивился Валико, но удивился не тому, что нам тоже не говорят, а тому, что загадка оказалась еще глубже, чем он ожидал.

Мы вышли из закусочной. Над нами темнело теплое звездное небо. Небосвод покачивался и то приближался, то отходил, но и когда отходил, он был гораздо ближе, чем обычно. Большие незнакомые звезды вспыхивали и мерцали. Странные, незнакомые мысли вспыхивали и мерцали в моей голове. Я подумал, что, может быть, мы сами приблизились к нему после такой дружеской выпивки. Какое-то созвездие упрямо мерцало над моей головой. И вдруг я почувствовал, что эти светящиеся точки напоминают что-то знакомое. Голова козлотура, радостно подумал, только один глаз совсем маленький, подслеповатый, а другой большой и все время подмигивает.

– Созвездие Козлотура, – сказал я.

– Где? – спросил Валико.

– Вон, – сказал я и, обняв его одной рукой, показал на созвездие.

– Значит, уже переименовали? – спросил Валико, глядя на небо.

– Да, – подтвердил я, продолжая глядеть на небо. Это была настоящая голова козлотура, только один глаз его все время подмигивал, и я никак не мог понять, что означает его подмигивание.

– Если что не так, прости, – сказал Валико.

– Это ты меня прости, – сказал я.

– Если хочешь посмотреть, как спит козлотур, поедем, – сказал Валико.

– Нет, – сказал я, – у меня срочное задание.

– Если ты меня простишь, я уеду, – сказал он, – потому что еще успею в кино.

Мы обнялись, как братья по козлотуру. Валико влез в машину.

– Никуда не уходи и жди зугдидскую машину, – сказал он.

Я почему-то надеялся, что у него не сразу заведется мотор. Но он сразу его завел и еще раз крикнул мне:

– На другую не садись, жди зугдидскую!

Шум мотора несколько минут доносился из темноты, а потом смолк. Звезды, одиночество и теплая летняя ночь.

По ту сторону шоссе темнел парк, а за ним было море, оттуда раздавался приглушенный зеленью парка шум прибоя.

Мне захотелось к морю. Я встал и пошел через шоссе. Я помнил, что мне надо дождаться автобуса, но почему-то казалось, что автобуса можно дождаться и у моря.

Я пошел по парковой дорожке, окруженной черными силуэтами кипарисов и светлыми призраками эвкалиптов. С моря потягивало прохладой, листья эвкалиптов издавали еле слышный звон. Время от времени я поглядывал на небо. Созвездие Козлотура прочно стояло на месте.

Я был не настолько пьян, чтобы ничего не соображать, но все же настолько пьян, что думал: все соображаю.

На скамейке у самого моря сидели двое. Я немедленно подошел к ним. Они молча уставили на меня голубоватые лица.

– Подвиньтесь, – сказал я парню и, не дожидаясь приглашения, уселся между ними.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Девушка кротко засмеялась.

– Не бойтесь, – сказал я мирно, – я вам что-то покажу.

– А мы и не боимся, – сказал парень, по-моему, не слишком уверенно. Я оставил его слова без внимания.

– Посмотрите на небо, – сказал я девушке нормальным голосом. – Что вы там видите?

Девушка посмотрела на небо, потом на меня, пытаясь определить, пьяный я или сумасшедший.

– Звезды, – сказала она преувеличенно естественным голосом.

– Нет, вы сюда посмотрите, – терпеливо возразил я и, пытаясь точнее направить ее взгляд на созвездие Козлотура, слегка придержал ее за плечо.

– Пойдем, а то закроют, – угрюмо напомнил парень, стараясь избежать катастрофы.

– Что закроют? – вежливо повернулся я к нему. Мне приятно было чувствовать, что он боится меня, и в то же время сознавать, что я предельно корректен.

– Турбазу закроют, – сказал он.

Я почувствовал, что между созвездием Козлотура и турбазой есть какое-то таинственное созвучие, как бы опасная связь.

– Интересно, почему вы вспомнили турбазу? – спросил я у парня, кажется, строже, чем надо.

Парень молчал. Я посмотрел на девушку. Она зябко закуталась в шерстяную кофту, накинутую на плечи, словно от меня исходил космический холод.

Я посмотрел на небо: морда козлотура, очерченная светящимися точками, покачивалась, то приближаясь, то удаляясь. Большой глаз время от времени подмигивал. Я понимал, что подмигивание что-то означает, но никак не мог догадаться, что именно.

– Козлотуризм – лучший отдых, – сказал я.

– Можно мы пойдем? – тихо сказала девушка.

– Идите, – ответил я спокойно, но все-таки давая знать, что я в них разочарован.

Через мгновение они куда-то провалились. Я закрыл глаза и стал обдумывать, что означает подмигивание козлотура. Равномерные удары волн обдавали меня свежей прохладой и на миг заволакивали сознание, а потом оно высовывалось из забытья, как обломок скалы из пены прибоя.

Внезапно я открыл глаза и увидел перед собой двух милиционеров.

– Документы, – сказал один из них.

Я автоматически вынул из кармана паспорт, протянул его и снова закрыл глаза. Потом я открыл глаза и удивился, что они все еще тут. Мне показалось, что прошло много времени.

– Здесь спать нельзя, – сказал один из них и вернул мне паспорт.

– Жду зугдидскую машину, – сказал я и снова закрыл глаза, вернее, прекратил усилия удержать их открытыми.

Милиционеры тихо рассмеялись.

– А вы знаете, который час? – сказал один из них.

Я почувствовал неприятную ненормальность в левой руке, вскинул ее и увидел, что на ней нет часов.

– Часы! – воскликнул я и вскочил. – Украли часы!

Я окончательно проснулся и отрезвел. Было уже совсем светло. Из ущелья со стороны гор дул сырой ветер, в море работал сильный накат. На берегу напротив нас стоял отдыхающий старик и делал физзарядку. Он медленно, страшно медленно присел на длинных тонких ногах. Он так трудно присел, что сделалось тревожно – сможет ли встать. Но старик, передохнув на корточках, пошатываясь, медленно поднялся и, вытянув руки, застыл, не то устанавливая равновесие, не то прислушиваясь к тому, что произошло внутри него после упражнения.

Милиционеры, так же как и я, следили за стариком. Теперь, успокоившись за него, один из них спросил:

– Какие часы – «Победа»?

– «Докса», – ответил я с горечью и в то же время гордясь ценностью потери – швейцарские часы.

– С кем были? – спросил другой милиционер.

– Пройдем в отделение, составим акт, – сказал тот, что брал паспорт, – если найдутся – известим.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Пойдемте, – сказал я, и мы пошли.

Мне было очень жалко своих часов, я к ним привык, как к живому существу. Мне их подарил дядя после окончания школы, и я их носил столько лет, и с ними ничего не случилось. Водонепроницаемые, антимагнитные, небьющиеся, с черным светящимся циферблатом, похожим на маленькое ночное небо. В общежитии института я их иногда забывал в умывалке, и мне их приносила уборщица или кто-нибудь из ребят, и я как-то поверил про себя, что они ко всем своим достоинствам еще и нетеряющиеся.